– Не похоже. – Тогда что именно мы ищем? Она ответила через пару секунд. Уинтер подумал, что именно столько времени ей нужно, чтобы хоть что-нибудь придумать для ответа. – Когда ты разговаривал с директором школы, миссис Этуотер, она же тебе рассказала про день рождения малышки? Уинтер кивнул. – Да. – Судя по всему, именно после этого дня Трэвис и Дженнифер стали серьезно относиться друг к другу. Между ними все было по-настоящему. – Я и не сомневаюсь, что все было так, но это не первый случай, когда… – Роман заканчивается убийством, – продолжила за него Виктория. – Разумеется, не первый. И дело не в том, что у нас нет смягчающих обстоятельств. Они есть! В отчете о расследовании в присутствии[7] сказано, что у Трэвиса после войны развилось ПТСР. Жена кончает с собой. Эмоциональное выгорание. Неудивительно, что он стал чем-то одержим. А Дженнифер скрытная. Еще какой-то бывший. Понятно, почему такой человек, как он, сорвался. Вспышка гнева. Тут можно рассчитывать на смягчение. Можно! Ему предъявили обвинение в убийстве второй степени, так что относительная свобода действий у судьи все-таки есть. Мы можем добиться двадцати пяти лет вместо пожизненного. А если бы мы могли доказать, что это случилось непредумышленно, срок можно было бы сократить до пятнадцати лет. – Кто этот судья? – Судья Ли? – Виктория неопределенно взмахнула рукой. – Льюис Ли, бывший армейский рейнджер. И с ним прокурор – тоже бывший рейнджер, Джим Кроуфорд. – Так, может, они не будут судить его строго, он же им, получается, брат по оружию? – Может, – ответила Виктория без особой надежды в голосе. – Но они очень добропорядочные люди. Скорее всего, они будут придерживаться высоких стандартов семьдесят пятого полка рейнджеров и накажут его со всей строгостью. Я этого и опасаюсь… Уинтер кивнул, призадумавшись. – И все-таки, Вик, что мы тут ищем? Мне было бы проще работать, если бы я знал. Виктория хмыкнула. – Не знаю. Без понятия. Все это вообще как-то неправильно. Я это чувствую. Она надавила на бровь и помассировала ее, как будто ее мучала боль. Уинтер тем временем за ней наблюдал. Усыпанные веснушками щеки чуть надувались, пока она сражалась с собственными мыслями. Ему всегда нравились ее щечки. Виктория вздохнула. Повернулась к нему и сказала: – Когда мой муж вернулся из Афганистана, он был совсем другим. Это был он, но не он. В смысле, что-то в нем изменилось, в его взгляде… В нем что-то есть, и я даже сейчас это замечаю. – Ну, так бывает в жизни, – сказал Уинтер. – Ты не то чтобы не можешь вернуться в страну, за которую сражался. Ты просто возвращаешься другим. Виктория молчала. Она неотрывно смотрела на улицу через лобовое стекло. – И что, выходит, Трэвис Блэйк напоминает тебе Ричарда? Поэтому ты хочешь, чтобы он был невиновен? Хочешь, чтобы я доказал, что твой муж не собирается тебя убить? – Не знаю! Я хочу все для себя прояснить! В эмоциональном смысле тоже. Я имею в виду… Разве так бывает, что мужчина, который пришел тогда на день рождения, и мужчина, который пырнул любимую женщину ножом, завернул ее тело в ковер и выбросил в озеро, – один и тот же человек? – Да, – ответил Уинтер. – Опыт подсказывает, что это вполне возможно. Виктория зло прищурилась и искоса на него посмотрела. – И он вообще-то Роджер, чтоб тебя! А не Ричард. Моего мужа зовут Роджер. – Да, точно, Роджер, – ответил он сухо, но Виктория уже вылезла из джипа и хлопнула дверцей. Уинтер остался в машине. Перед ним возник образ. Образ темного мужчины на темном коне, и он скачет по холмам за городом. Несется так, словно гонится за демоном. Или это демон гонится за ним. Разумеется, он мог ее убить. Вик просто позволила чувствам взять верх, вот и все. Образ исчез, но Уинтер все сидел за рулем. И он сидел там до тех пор, пока не понял, что аромат Виктории остался вместе с ним. Разозлившись на самого себя, он выбрался из джипа и попал в прохладный денек. Уинтер торопливо шагал по дорожкам многоквартирного комплекса, чтобы догнать Викторию. Затем она скрылась в одном доме, что стоял посередине в группе других. Уинтер последовал за ней, поднялся по лестнице на второй этаж. На двери нужной квартиры была полицейская лента, но Вик разрезала ее пилочкой для ногтей, что лежала у нее в сумочке. Она открыла дверь и пропустила Уинтера вперед. Квартира Дженнифер Дин была именно такой, какой он ее себе и представлял. Чистая однокомнатная квартира, приметных украшений почти нет. Только рисунки в рамках на стене – там изображены лес и озеро, – которые вполне могли бы украшать номер отеля. Тарелки на кухне, одеяла на кровати, даже косметика в ванной – все это, купленное однажды в каком-нибудь обычном интернет-магазине, могло принадлежать кому угодно. Даже одежду, лежавшую в шкафу и комоде, казалось, купили таким же образом. Все эти юбки, брюки и блузки наверняка выбрали на сайте какого-нибудь универмага всего за полчаса. И нижнее белье тоже. Лишь две вещи нарушали правило анонимности в этой квартире. Первая – это русская икона, что висела на стене возле кровати. На ней была изображена Мадонна с привычным для нее изможденным видом и неестественно взрослый младенец, вручную написанные на дереве. Возможно, Дженнифер Дин всматривалась в их лица в ночном мраке, когда лежала на этой кровати и засыпала. Вторая вещь – какая-то иностранная книга в потрепанной мягкой обложке на тумбочке. Конечно, библиотекарша читает! Но где же все остальные книги? Уинтер представил себе: вот она прочитывает одну книгу за раз, а закончив, отбрасывает ее в сторону и принимается за следующую, и так далее. Он взял книгу и внимательно ее осмотрел. Русская. – Достоевский, – прочитал он вслух. – “Братья Карамазовы”. Вик, которая тем временем рылась в шкафу, удивленно на него взглянула. – Ты как это понял? Русский знаешь? Уинтер кинул книгу на тумбочку. – Да просто… Прямо пахнет Достоевским, – ответил он вкрадчиво. После он подошел к окну и глянул, что там за ним. Снег лежит на траве. За рядом деревьев виднеется дорога. Уныло как-то – не сказать, что неприятно, но вид угнетает, если ты склонен к депрессиям. А Уинтер страдал от депрессий в последние дни. Он подумал о том, что Дженнифер, совсем одна, читала здесь свою русскую книгу, молилась своей русской Мадонне и смотрела в окно – на эти унылые пейзажи. И вместе с тем она влюбилась в своего американского героя с “Серебряной звездой”. Виктория сказала, что их роман начался в конце апреля, на седьмой день рождения Лилы. Прошло лишь две недели после того, как Дженнифер впервые приехала к Трэвису в его Большой дом. Никаких приглашений на день рождения не было, поэтому Дженнифер беспокоилась, что праздник Лилы просто пройдет незамеченным. И она позаботилась о том, чтобы школьная вечеринка была чуть замысловатее, чем обычно. Она принесла в библиотеку капкейки, украсила все в литературном стиле: бумажная скатерть, тарелки и чашки были с изображением героинь из любимой серии книг Лилы. Дети просто потрясающе проводили время, размазывали торт по лицу. Да и сама Лила с бумажной короной на голове выглядела счастливой – раскрасневшаяся, она улыбалась. У нее была закадычная подруга по имени Гвен. Эстер Келли, мама Гвен, решила, что девочки должны поддерживать хорошие дружеские отношения, так как видела, что Лиле это необходимо, ведь ее мать умерла, а отец потерялся в своем мире горя и ярости. Эстер помогла с организацией праздника. А еще там была директор, миссис Этуотер. Она заглянула ненадолго. Когда в библиотеку зашел Трэвис Блэйк, женщины в потрясении замерли на месте. Через пару секунд миссис Этуотер повернулась к Дженнифер с лучезарной улыбкой. Этим она как бы говорила: “Это все – твоя затея”. И не поспоришь ведь. После встречи с Дженнифер Трэвис привел себя в порядок. Постриг бороду, оставив небольшую щетину. Погладил джинсы. Надел пиджак и чистую рубашку. Он даже приглушил ярость, что сияла в его глазах. Или, может, она просто исчезла сама. В любом случае он пришел в школьную библиотеку, мало-мальски улыбаясь и держа подмышкой несколько подарков. Лила увидела его со своего места во главе стола. Она громко, изумленно охнула, и ее губы растянулись в букву “О”. Дженнифер и Эстер стояли рядом друг с другом и смотрели на все это, а девочка вскочила на ноги и помчалась через всю комнату, словно маленький вихрь. Она кинулась к отцу, обхватила его ноги и порывисто закричала: “Папочка!” В ее голосе слышались благодарность и восторг. Дженнифер с привычным ей спокойствием стояла и смотрела. Вытянувшись в струнку, неподвижная, а глаза уже на мокром месте. Ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не всхлипнуть. Эстер Келли так вообще отвернулась, торопливо вытирая щеку ладонью. Но затем она схватила Дженнифер за локоть и торжествующе на нее посмотрела – с уважением за то, что она сделала. Но, как позже уверяла Дженнифер, это было свидетельство настоящей любви отца к своему ребенку. Он одолел зверя, который не давал ему спокойно жить, оставил в стороне свою ярость и даже мужскую гордость, чтобы отказаться от личной тьмы ради просьб дерзкой школьной библиотекарши. Праздник закончился под конец уроков. Лила шла к выходу, держа отца за руку, и беспрерывно болтала. Раньше никто и не видел, чтобы она болтала, как обычная семилетняя девочка, которая отпраздновала свой день рождения и теперь готова обсуждать его вечность. – Хорошо! – сказала мисс Этуотер Дженнифер. Этим она ее поздравила. Трэвис и Лила скрылись за углом, но ее болтовня все еще доносилась до женщин, которые по-прежнему были в библиотеке. И тогда Дженнифер заметила, что они забыли розовые наручные часы – подарок от Гвен. – Ой! – воскликнула она. Бросилась за часами, подобрала их и помчалась к выходу. Дженнифер бежала за ними и кричала – она звала ребенка, а не отца. Почему-то постеснялась выкрикивать его имя. – Лила! Они остановились и, обернувшись, стали ее ждать. Дженнифер наклонилась, чтобы вложить часы в ручку Лилы. – Ты забыла, милая. Трэвис молча смотрел, как его дочь забирает подарок. Дженнифер уже была на пути в библиотеку, как вдруг он ей крикнул: – Мы собираемся покататься на роликах в Кадиллак-Парке в эту субботу. – Он не назвал ее по имени – вероятно, тоже постеснялся, – и Дженннифер не сразу поняла, что он говорит именно с ней. Она повернулась, и он повторил: – Мы собираемся на роликах покататься в субботу. Хотите пойти с нами? Все еще держа часы в одной руке, Лила крепко сжала обе руки в умоляющем жесте и нетерпеливо подпрыгнула на носочках, упрашивая библиотекаршу, чтобы она – ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – пошла с ними. – Ой, простите, – ответила Дженнифер. – Но я не могу. Может, в следующий раз? – Она скрывалась, – подытожил Уинтер. Он отвернулся от окна и посмотрел на Викторию, которая все еще стояла у шкафа. – Кто-то ее преследовал. Может, бывший парень. Но она была в бегах. Точно. Виктория непонимающе моргнула, как будто ей было сложно такое представить. – Да ну? Думаешь? Как-то это все, не знаю, мелодраматично, что ли. Не находишь? – Пустая комната, – объяснял Уинтер. – Никаких личных вещей. Только вот книга. На вопросы она не отвечает. И почему она отказала ему, Трэвису? Почему после праздника она отказалась пойти покататься на роликах? – Но в итоге она пришла. Появилась неожиданно. Как Трэвис. Это был сюрприз. – Так ее к нему тянуло. К ним двоим, точнее. И это чувство было сильнее ее страха. – Ты правда думаешь, что… Но тут у нее в кармане зазвонил телефон. Она достала его и посмотрела на экран. – Это Адам, мой помощник, – сказала она Уинтеру и ответила на звонок, выходя из комнаты. Виктория зашла в гостиную, и Уинтер слышал, как ее бормотание понемногу утихает. Он взглянул на постель. Представил на ней Викторию. Он все еще помнил тепло ее тела. Уинтер скривился. Да нет, это уже какой-то сентиментальный бред. Он же не хочет, чтобы она вернулась в его жизнь. Это все из-за чувства тоски. Одиночества. Ему всего-навсего хотелось ощутить рождественский уют, вот и все. Хоть в школьные годы они и были весьма страстной парочкой – что было непозволительно, – он никогда не любил ее по-настоящему. Она ведь так и сказала, когда ушла от него. Это она порвала с ним, сказав: “Я просто не могу конкурировать с этой женщиной в твоей голове, Кэм. Я даже не уверена, существует ли она на самом деле!”