Ничего, сейчас можно со стаей, а после, когда между своими разборки начнутся, нужный момент не упустить… А пока амбиции за улыбкой недоумка прятать, ягнёнком в волчьей стае прикинувшись. Терпеть, как он всю жизнь терпел! Он этой «терпелкой» до Кремля дотянулся! Еще посмотрим, чья возьмёт – героев-партийцев с орденами и стажами или пастушонка из посёлка Сучий… Время покажет, кому здесь шутовской колпак носить, а кому шапку Мономаха. Не из жажды власти даже – из желания живот сохранить… * * * – Время!.. Рванули, побежали бойцы вдоль нарисованных на асфальте мелом полос, кто-то возле обозначенных кирпичами углов залёг, выставив перед собой автомат. Тяжела учёба, когда ты «по самое не могу» навьючен оружием и боезапасом. И должен прыгать с ними, как скаковая лошадка. – Куда нам столько? – недоумевали бойцы. – Мы что, против батальона оборону держать будем? – Может, и против батальона. Отставить разговорчики!.. И снова все разбежались, сверяя свои шаги по секундным стрелкам часов. – Третья группа, опоздание полторы минуты! Повторить выход… Возврат в исходную точку – глотнуть из фляжки, брызнуть в лицо водой, упасть где стоял, сбросить груз, перевести дух. – Отдых пять минут!.. – На исходные!.. И снова… И снова… По маршрутам, по линиям, по обозначенным проходам, до автоматизма, так, чтобы можно было с закрытыми глазами или в полной темноте – двести двадцать шагов от забора до котельной, от нее вдоль стены сорок метров на полусогнутых, прислушиваясь к каждому шороху, дальше на животе за кустами к куче угля, обозначенной каким-то случайным мусором… – Вторая группа, опоздание… Четвёртая, куда вы прёте, как на соревнованиях, рискуя обнаружить себя раньше времени? Все работают в едином графике так, чтобы ни раньше, ни позже. Работаем!.. Пот заливает глаза, мышцы деревенеют, дыхание в глотке клокочет, но командиры жалости не знают. Они на фронте солдат на пулемёты, не жалея, гоняли, записывая в покойники, а здесь – детский сад. – Зад прижми, не отсвечивай булками! – Удар каблука в крестец, так что в глазах потемнело. – Не ори, терпи, не демаскируй группу! Даже если тебе в деле пулька прилетит, и тогда молчи – грызи руку и молчи!.. На исходные. Из-за него вот… Бегают бойцы, зачем, для чего – не знают. И командиры не знают. Может, только Пётр Семёнович о чём-то догадывается. Догадывается, да не скажет. Новое вводное. – Третью группу обнаружил противник и завязал бой. Ваши действия?.. Рассыпались, залегли бойцы, заползли за случайные валуны и кустики, втиснулись в землю, да хоть в лужу, которая по колено. Вспомнили фронтовые навыки, кожей вспомнили – лучше испачкаться в грязи, чем в собственной крови. Разобрали секторы обстрела, вытащили, разложили запасные диски и гранаты, готовясь принять бой… – Отставить! Что не так?! – Вы что тут зарываетесь, как жуки-навозники в дерьмо? Может, еще окопы и блиндажи в три наката рыть начнёте? Маму вашу… Задача – привлечь к себе внимание, уводя противника от основной группы. – Куда? Здесь местность – стол. Нас как куропаток перестреляют! – Не всех, кто-то уйдёт и потащит врага за собой. – А если тот не пойдёт? – Тогда надо вернуться, пострелять и снова потянуть противника на себя. Такая боевая задача, а вы тут разлеглись, как у бабы на перинах! Встать и попарно перебежками… Меняются установки и вводные, лезут враги со всех сторон, и надо задержать, отвлечь их, пусть даже ценой своей жизни, пока основная группа, вышибая воображаемые окна и разбрасывая несуществующую мебель, шарит в доме в поисках объекта. Только что это или кто – не ясно. И что с этим, неизвестно чем, дальше делать – тоже. Стоят бойцы в очерченном мелом квадрате, веером стволы распушив, окна и проёмы дверные прикрывая – задача выполнена… На всё про всё ушло четыре с половиной минуты. А дальше что?.. За каким они тут ползают, прыгают, бегают?.. За что или за кого жизнь будут отдавать, потому что не мальчики, понимают – из такой передряги им живыми не выбраться, может, только единицам повезёт. Смертники они… На фронте было понятно – за Родину, за Сталина, за Победу. Ура!.. А здесь за что? И против кого?.. Для чего все эти в поту и мыле учения? Косятся на командиров, а те и сами не знают, для кого стараются, хотя ни в какие склады и штабы не верят. Вот он, план, на местности вычерчен один к одному, с входами-выходами, лестницами и сортирами, и теперь яснее ясного, что это не военный объект. А что?.. – Отставить разговорчики! – Тычет Кавторанг кулаком в морды, как на фронте, когда ему вопросы, на которые нет ответа, задавали. – Не вашего недалёкого ума дело приказы обсуждать, ваше – выполнять, не щадя живота своего. Ясно? – Так точно. – Вот и молчите в портянку! Всем отдыхать, через час новый выход. Боезапас двойной, плюс противопехотные мины по штуке на рыло. – А мины зачем? – Чтобы лишних вопросов не задавали! И отходы минировать. Разойдись! Но, затыкая бойцам рты, те же вопросы командиры себе задают, смоля в кругу папиросы. – Слышь, Абвер, что это может быть? – спросил Крюк. – Хрен знает. Планировка дома чисто гражданская, а периметр как у секретного объекта. У немцев так офицерские бордели охраняли. – Да ну? – Вот тебе и ну. Немцы с комфортом воевали, им даже на передовую шлюх возили. Наших, угнанных в Германию, баб. Пятнадцать минут на солдата, три минуты на передых и помывку, и новый заход. Выдавали резинки и деньги, чтобы услуги оплатить. И чтобы поза одна – сверху, иначе трибунал. – А офицеры? – Тем домик отдельный отводили. Комната, кроватка и свежее белье. И девицы всё больше были из Франции или Голландии. Только евреек и цыганок брать запрещалось. Всю ночь можно было кувыркаться под шампанское и патефон. А чтобы их партизаны не тревожили, охрану вокруг выставляли. Вроде как здесь. Берегли они офицеров от связей с местным населением, чтобы они по мужскому делу чего лишнего где не сболтнули. Строго за этим следили. У нас офицер с местной шлюшкой закрутил, а та женой начальника НКВД оказалась. Так его звания лишили и на фронт отправили, а ее в расход. Изнасиловать и пристрелить – прощалось, а долгий роман – нет. – Так здесь что, бордель? – Вряд ли. За каким нам в бордель прорываться? И зачем его роте бойцов охранять? Здесь партизан нет. И борделей у нас тоже нет. – А помнишь, как Пётр Семёнович разговор свернул, когда кто-то сказал… Что сказал? – Я сказал, что эта хрень пионерский лагерь напоминает, или дачу… – Для пионерского лагеря здесь места маловато, а вот для дачи… Для дачи – в самый раз. – Дача с охраной? – Значит, не простая дача, а кого-то с портретов дача! Которые в красных уголках на стенах развешаны. Крюк согласно кивнул. – Урки при мне трепались, что есть в Подмосковье места, куда лучше не соваться, потому что там под каждым кустом менты хоронятся и лютуют, что волки. Якобы там дачи больших начальников расположены. Не знаю, так это или не так, но обычно урки много чего знают. – А где, не говорили? – Болтали, что в районе Поклонной горы дача самого… Но, может, это трёп. – А ну, дай карту… Кто у нас есть из летунов? – Савельев. Он по пьянке комэска застрелил, ну ему и впечатали по полной, погоны и Звезду Героя сняли. Он в войну на штурмовике летал, Москву прикрывал. – Давай его сюда. Притащили Савельева. – Летал здесь? – И не только здесь. – По карте место опознать можешь? – Если летал, то смогу, мы ведь по привязкам ходили. – Тогда смотри. Здесь – север, здесь юг. – А названия? – Мил человек, кабы здесь названия были пропечатаны, за каким бы ты нам сдался? Давай, смотри, вспоминай! Савельев завертел карту туда-сюда, склонился над ней, словно на бреющем летел. Цепкая память у летунов, нельзя им иначе, ошибёшься малость, собьёшься с курса, передок перемахнёшь и к немцам угодишь. Вот они и ходили по «железкам», рекам и шоссе, которые как стрелки на карте. – Вот эта река знакома. И эти три населёнки равнобедренным треугольником. Тогда сбоку, к северу гора должна быть, Поклонная. Она хороший ориентир… Вот она! А здесь лес Матвеевский. – Уверен? – Уверен. Я здесь колонны бомбил и товарищей терял. Считай, на каждой версте могила с пропеллером. Поклонная это, а там – Москва. – А здесь что? – Не знаю. Но после войны нам тут летать запрещалось. Закрытый для полётов квадрат.