– Прогнозы? – Разные. При определенных обстоятельствах – чрезмерной физической или нервной нагрузке, эмоциональной встряске, ошибки в лечении, может случиться еще один инсульт. В любой момент. Нервная нагрузка – это понятно, работа у пациента такая, что приходится каждый час оглядываться, подозревая всех и во всем, а это мало способствует душевному покою. Встряска… может случиться. А что Лаврентий имел в виду под врачебной ошибкой? – Вот этот пункт? – отчеркнули строку в тексте. – Ошибка – это случайная передозировка лекарств или их несовместимость. Препараты довольно сильные и при определенных обстоятельствах могут спровоцировать приступ… Сами понимаете, от этого никто не застрахован. Все кивнули, потому что поняли… Лечение – это всегда тень на плетень. Это тебе не яд в ухо и не табакеркой по башке, раскроившей надвое череп, просто пара лишних капель прописанного препарата или не та таблетка под язык… Разберись потом… – Именно поэтому мы самым тщательным образом должны наблюдать за течением болезни и лечением нашего дорогого товарища Сталина, – добавил товарищ Берия, внимательно оглядывая соратников. – Предлагаю заменить часть медперсонала на более компетентных и внимательных товарищей. Надо обсудить и сообща принять новые кандидатуры. Все слегка напряглись. «Сообща» – это значит разделить ответственность. Страхуется Лаврентий, вяжет их одним узлом. – Более того, мне кажется, необходимо пересмотреть медицинские рекомендации в сторону более тщательного и действенного лечения. Многие препараты уже не действуют должным образом, так как организм к ним привык. Я тут советовался с фармакологами, они утверждают, что лекарства лучше чаще менять для достижения большего лечебного эффекта. И тут все согласились. Если следовать рекомендациям врачей, то вина, случись что, ляжет на них. Правда, пациент непростой… – Иосиф может не согласиться с заменой персонала, к которому привык. – В этом вопросе, мне кажется, Политбюро должно проявить принципиальность, – заявил Хрущёв. – Для нас жизнь товарища Сталина очень ценна, чтобы мы могли идти у него на поводу в таких вопросах. Его жизнь принадлежит стране и народу, и мы не можем допустить… – Да, верно, о здоровье Владимира Ильича тоже заботились товарищи по партии, направили в Горки, несмотря на его сомнения. Благодаря этому он, возможно, прожил на несколько лет дольше. Владимир Ильич понял и исполнил решение партии. Когда речь идёт о жизни нашего вождя и друга, мы не должны проявлять мягкотелость. Или мы готовы рисковать его здоровьем? – Нет, конечно, нет! – горячо заверили все. – Народ не простит нам, если с товарищем Сталиным что-то случится! – Может, поместить Иосифа для более серьёзного обследования в клинику или санаторий, например, в Крыму? Там мы оградим его от нервных перегрузок, обеспечим максимально щадящий режим. – Исключено! С дачи он не уедет ни при каких обстоятельствах. Вы же знаете его отношение к себе, к делу… – И к нам, – добавил кто-то. – Значит, надо организовать обследование и лечение на месте, обязав врачей каждый день докладывать о состоянии его здоровья. И в случае кризиса созвать врачебный консилиум и, следуя медицинским рекомендациям, поместить пациента в стационар единогласным решением Политбюро. – Силой? – Если для спасения жизни вождя потребуется применить силу, мы обязаны будем это сделать. Если с ним что-то случится, нам не будет прощения. Или кто-то считает иначе? Все снова согласно закивали. – Да, может быть. Иосиф, как никто другой, заслужил отдых. Подлечившись, он снова сможет с утроенной силой руководить страной. Фразы звучали как праздничные, застольные тосты – за здравие, но смысл в них на этот раз был иной, потому что говорили – за упокой. – Теперь хочу поставить вопрос о… наших действиях при наихудшем варианте развития событий. В случае, если врачи… если медицина… окажутся бессильны. Все напряглись. Хотя понимали, что именно ради этого вопроса они здесь собрались. – Если случится худшее, нельзя опускать руки, как бы ни велика была горечь потери. – Мы должны продолжить дело товарища Сталина, подхватить поднятое им и Лениным в семнадцатом году знамя революции… – Страна не может остаться без руководства. И надо, превозмогая и сплотившись… – …приложить все возможные усилия. – …собрать волю в кулак. – …Хотя невозможно представить, как мы сможем жить без нашего дорогого Иосифа. А дальше пошёл разговор сугубо деловой, с делёжкой будущих портфелей, полномочий, должностей и сфер влияния, со сколачиванием коалиций и союзов, хотя глава государства был еще жив, более-менее здоров и не помышлял ни о смерти, ни даже об отставке. Но если не успеть, то можно… опоздать. Политика – это искусство допусков, предположений и поиска компромиссных решений, и если им не договориться теперь, то после придётся драться за портфели не на жизнь, а на смерть. А если договориться, то… товарищ Сталин обречён стать трупом, как минимум – политическим, запертым в саркофаге какого-нибудь престижного санатория… Как Ленин в Горках… Ну, или… Встреча, как пишут в газетах, «прошла в тёплой, дружеской обстановке», хотя за столом собрались соперники, а в скором времени, возможно, враги. Но теперь их объединила общая цель – свалить вожака, чтобы занять его место. Кому?.. Это следующий вопрос. – Будем считать, что мы пришли к согласию и сможем общими усилиями продолжить дело, начатое Лениным – Сталиным, на благо нашей страны и советского народа. Но, надеюсь… все мы надеемся, что до этого не дойдёт и товарищ Сталин доживёт до ста лет. И к этому мы приложим максимум усилий… * * * – Пришёл? Садись. Пётр Семёнович сел на краешек стула. Въевшаяся в натуру зэковская привычка сидеть «на уголке», демонстрируя следователям свою убогость, уважение и готовность внимать добрым советам. А если усесться развалясь, да на спинку откинувшись, это может сильно не понравиться. Но, главное, с уголка проще вскочить в любой момент или удачно упасть, если тебе по роже кулаком въедут. Зэки – они кругом на краешке. Берия остановился, глянул испытующе. – Что твои люди? – В порядке. Бегают, стреляют – повышают боевую. – Очухались? – С трудом. – Уверен в них? – Теперь уверен. В которых не верил – тех уже нет. Я контролирую ситуацию. – Ушки свои имеешь? – И ушки и глазки. Без этого нельзя. Часть людей пришлось сдать, но остальные работают. – Ладно, это твои заботы и твоя ответственность. Башкой за каждого отвечаешь. – Я знаю. – Завтра или послезавтра выезжаете на объект. На этот раз без второго дна. – Берия расстелил на столе карту. – Нужно расположиться максимально близко и взять под контроль вот эту дорогу. Пётр Семёнович склонился над картой. Знакомое место, вернее, подходы, которые он уже изучал. Лес, единственная петляющая дорога, периметр, обозначенный пунктирной линией, абрис зданий с обозначением внутренней планировки. Неужели… – Можно вопрос? Вопросы товарищ Берия любил. Если человек не задаёт вопросов, значит, он либо дурак, либо трус, который боится лишнее слово поперёк начальству сказать, либо ничего не собирается делать. Вопросы должны быть всегда, если ты работаешь на результат! – Задавай. – А вдруг нас местные менты, простите, милиционеры заметят, документы начнут проверять, вопросы задавать? – Бумагами прикроешься. Я обеспечу. Милиция от бумажек с печатями МГБ как чёрт от ладана шарахается. Только держаться надо понаглее. – А если они что-то заподозрят и выше сообщат или охрана нас заметит? – А вы на рожон не лезьте. Схоронитесь где-нибудь в лесу и замрите. Там у вас, кажется, партизан есть, вот пусть и организует. От немцев он ведь как-то прятался. – Партизан один был, да и фрицы в лес глубоко не совались. А здесь… – Пётр Семёнович еще раз посмотрел на карту. – Редколесье, скорее парк, чем лес, такой толпой за кустиками не спрятаться. Можно, конечно, землянку выкопать, но теперь февраль, следы на снегу остаются, по ним как по тропке в лагерь прийти можно, и собаки не понадобятся. Если охрана заметит свежие следы, уходящие в лес, то обязательно по ним пройдёт. В этом месте наверняка без разрешения даже лесникам шагу ступить нельзя. Берия поморщился. – А вы не высовывайтесь. – Можно и не высовываться, но сам схрон вычислить не трудно, даже если следы на снегу заметёт. – Как это? – По дерьму. Народа много, куда-то все отходы девать нужно. Когда людей мало, то можно яму в землянке вырыть и лапником прикрывать. Но при таком числе едоков… Здесь придётся парашу оборудовать и выносить раз в сутки, или из землянки такой дух пойдёт, что за версту в нос шибать будет. Кроме того, тепло… Когда столько людей в землянке и все дышат… Да еще и снег плавят, и еду готовят – сугроб над схроном может осесть. И пар поднимается, на ветках инеем оседая, тепло и влагу земляным накатом не удержишь, влага дырочку найдёт. Схроны лесных братьев не только зимой, но и летом, на рассвете, вычисляли по колебанию тёплого воздуха, поднимающегося над землёй. – Тогда посади людей в машины, и пусть они там сидят. – Круглые сутки? – Ничего, не помрут. – Помереть, конечно, не помрут, но как будут боевую задачу выполнять, если закоченеют? Возить их греться? Но такая смена машин неизбежно привлечёт внимание. Машина не иголка, ее всегда видно.