С КПП телефонный провод бросили, затащили аппарат в кабину первого грузовика, куда Пётр Семёнович сел, в тулуп закутавшись. Рядом Абвер. – За небом в оба смотрите, если связь оборвётся, то будет белая ракета… Будет ли?.. Горят костры, отбрасывая отблески на лица и погоны, гудят на холостых оборотах моторы, бензинчик кушают. Уже утро не за горами. Опять машины, но уже в обратную сторону. Пролетели на скорости, ревя моторами. Еще час. Два. Три… Звонок… Странный в кабине грузовика. Голос. Его! – Всем отбой. – Что? – Отпускай людей, твоя задача на сегодня выполнена. Дальше обычным порядком. Повтори, как понял приказ. – Людей с дежурства снять, машины на стоянку, работы продолжать в плановом порядке. – Правильно понял. – Как долго здесь будем? – Столько, сколько нужно. Давай, строй, возводи стены, может, они кому пригодятся. От телефона не отходи. Если что, позвоню тебе лично или пришлю доверенного офицера. Всё. Отдыхай. Пока… И непонятно, зачем была нужна вся эта ночная карусель. А утром, по радио: – От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза. Дорогие товарищи и друзья! Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что пятого марта в девять часов пятьдесят минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин. Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича Сталина… Черт возьми!.. Ошарашенные командиры встали в кружок, слов не находя. Хотя понимали, догадывались, как многие в стране, но всё равно как гром среди ясного неба. Сколько десятилетий с вождём на свободе и на зоне, войну переломили, немца одолели, сколько натерпелись-намыкались, но всё равно оторопь берёт – что теперь будет?.. Без него?.. Может, самое худшее, как в восемнадцатом, и тогда покатится по стране кровавый каток гражданской войны, подминая под себя города и веси и множа по погостам кресты и звёздочки…Ведь никто не знает, куда Русь-тройку понесёт и кто ее будет кнутом охаживать… Молчат командиры. – А всё-таки хорошо, – тихо произнёс Крюк. – Что «хорошо»? – Что не мы… Что без нас. – Ты думаешь? – Я не думаю, я «барбос», я привык фактики один к другому складывать, как кирпичики, а потом выводы делать. Так меня старшие товарищи учили. И жизнь. Мы здесь?.. Здесь! Вчера тревогу сыграли, нас в машины затолкали при полном вооружении, даже в барак не запустили. Почему? А утром отбой объявили – форму долой, оружие – в схрон… И тут же сообщение по радио. Такая цепочка выстраивается. – Кто мог? – Тот, кто нас сюда посадил. Или другой. Хозяин многим поперёк горла встал. Как кость. Или всё само собой случилось, а нас на цепи против друзей-соратников держали, потому как они над неостывшим еще телом сцепиться могли. Зачем гадать… Главное, что не мы, что не взяли грех на душу. Покойник, конечно, был тот еще злодей, но страну удержал и немцам не отдал. Под немцами всяко хуже было бы. А может, еще и будет. Без него… И так все подумали. Вся страна. Потому что не раз разворачивало Русь-матушку на полном скаку оглоблями в обратную сторону, от того, что кто-то новый на ко́злы взгромоздился и вожжи с кнутом в руки взял. И никто добра от той смены не ждёт, а только сплошную маету. – Надо бы бойцам сказать. – Вот и скажи… Стоят бойцы, в услышанное не верят. Вождь умер… Что теперь со страной будет? И с ними. Но не все растеряны, кто-то улыбается в воротник – теперь амнистия случится непременно. Она всегда случается, когда кто-то из бонз богу душу отдаёт. А всё остальное для зэка неважно, лишь бы с нар соскочить, а там хоть солнце не вставай, хоть трава не расти! Но гаснут улыбки. Какая амнистия, когда они не зэки, когда они непонятно кто – трупы, похороненные в выбитых в вечной мерзлоте ямах. Не может быть для них амнистии, так как нет их на свете. – Слушать сюда! – гаркнул Кавторанг. – Нечего тут сопли на кулак мотать. И радоваться тоже. Нечему радоваться. Для нас ничего не меняется. Первая смена заступает на общестроительные работы, вторая и третья – отдыхают. И без разговорчиков – разговоры нас не спасут. – А дальше что?! – крикнул кто-то из строя. – Дальше будет вечер и ночь. А потом утро. Это я точно знаю. А всё остальное… это как бог даст. Или гражданин прокурор. * * * Разговор был странный. Товарищ Берия бегал по кабинету, потирая руки, зачем-то выглядывал в окно, отодвигая шторы. И никакой вселенской скорби, о которой писали в газете «Правда» и говорили по радио. – Что там твоя стройка? – Строим. Скоро все фундаменты закончим. А дальше что? Этажи возводить? – Молодцы, хорошо взялись! Может, вас на московские высотки определить, раз вы такие стахановцы? Мне хорошие строители позарез нужны. – Берия весело рассмеялся. – Ладно, возвращай своих людей в шарашку. – И что там делать, к чему их готовить? – Ни к чему не готовь – не к чему их готовить. Сидите, отдыхайте, ваша работа закончена. Или ты не рад? Пётр Семёнович хотел было что-то сказать да осёкся. Но Берия это заметил. – Чего мнёшься, как гимназистка перед унтером, чего сказать хотел? Говори. – Я не по делу. – Как есть говори. – Берия сел, стал что-то быстро писать в блокноте. – Я по ситуации. Кто теперь вместо Сталина будет? Берия поднял глаза от бумаг, хитро глянул. – Я!.. Даже если не я, а кто-нибудь другой. Всё равно – я! – Он широко улыбнулся. – А остальные? Они тоже могут захотеть. – Кто? – поморщился Лаврентий Павлович. – Рубака Будённый или Маленков? Не станут они в такой воз впрягаться, зная, что я уже под оглобли влез. Кишка тонка со мной тягаться! – А Хрущёв? – Никитка? Куда ему. Его уровень республиканский – сельское хозяйство на Украине поднимать или на какое-нибудь министерство сесть. Не теперь – после. Он всю жизнь в холуях ходил, гопака на ближней даче отплясывал и теперь одного боится, чтобы его вообще не убрали куда подальше. – Мне кажется, что ни он, ни другие просто так не сдадутся. – Конечно, не сдадутся, будут интриги плести, в кучки сбиваться, планы строить. Только что сделать смогут? Все силовые рычаги в моих руках. Так, языком поболтать. Щенки они, которые под Сталиным ходили, голенища сапог ему вылизывая. Тех, кто покрепче был, Иосиф еще в тридцатых и сороковых под корень извёл. За что ему большое спасибо. Не осталось никого. – А армия? – Там разброд и шатание, генералы друг на друга кляузы строчат – не сговориться им. По крайней мере, быстро. Они с войны еще славой меряются и заслуги делят. Им в голову не придёт… А потом, после, мы их с почётом и орденами на пенсию отправим, чтобы мемуары писали и пионерам галстуки повязывали. – Можно честно? – Валяй. Берия был расслаблен и до нельзя демократичен, готовый кого угодно выслушать, чтобы разубедить. – Мне кажется, это… ошибка. Согласен, достойных фигур нет. Но шакалы, которые сбиваются в кучу, любого льва могут загрызть. – Для этого им сбиться надо, а они теперь друг друга локтями пихают, за тёплые места борьбу ведут. Я знаю. У меня кругом свои информаторы. Амбиции у них, верно, есть, да силёнок маловато. Поднимут голову – я их быстро на Лубянку спроважу, они это понимают. Зачем им мягкие кресла на нары менять? Они знают меня, понимают, что поперёк силы лучше не вставать. – Именно поэтому. Любой урка понимает – слабых надо резать прежде, чем они силу наберут, после будет трудно. Упустил момент – сам на ножичек угодил. Воры всякий новый этап встречают, чтобы потенциальных конкурентов высмотреть, и либо под себя их подломить, либо жизни лишить. От того и верховодят на зонах, что не расслабляются, всегда и во всех угрозу для себя ищут. – Это всё слова. Предлагаешь что? – Теперь всех валить, пока они растеряны. – Как воры?