Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 50 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * * Трое за столом, разговор пьяный, но со смыслом. Под водочку чего не сболтнёшь, да и после от разговора откреститься можно. – Эх, не ценят тебя, Георгий, нет. Ты фашистам голову свернул, Победу добыл, а они? – Чего «они»? – Ножку подставили! Из-за какого-то барахла позору предали, чуть на нары не посадили. – Был грех. – Какой же это грех? Право победителя. Испокон веку города армии на три дня на разграбление отдавали. Традиция такая. Да и что ты там взял – десяток вагонов ширпотреба, другие составами тащили, и ничего. Про них никто никому, а про тебя хозяину шепнули. – Знать бы кто. Грозен товарищ Жуков, стакан с водкой сжимает так, что костяшки пальцев белеют. Верно Никита говорит – его, победителя, каяться заставили, чуть ли не на коленях по коврам ползать, прощения вымаливая. Ну да, притащил он из Берлина сотню часов золотых, мебель и пару вагонов тканей… Так все тащили, почти в каждом солдатском вещмешке не отрез, так ложки серебряные припрятаны были. Фрицы полстраны в пепел превратили, за что их жалеть? По заслугам и награда! А его на Урал, на округ бросили, как шкодливого кота. – Хочешь скажу, кто хозяину про тебя нашептал? – Кто? – Лаврентий, больше некому! Не любит он тебя. А не любит, потому что боится. Он навёл, с его подачи обыск у тебя учинили и делу ход дали. Я точно знаю. Да, верно, Лаврентий военных не жалует, как и они его. Как «на бомбу сел», много лишнего себе позволять стал, в дела армейские свой нос без спроса засовывая. Да и в войну немало генеральской крови попил. Заслуги у него, конечно, имеются, никто не спорит, в тылу не прятался, Кавказ чуть не в одиночку из-под немцев вытащил, энкавэдэшниками своими брешь заткнув. После войны оружие армии подогнал. Но всё равно – его сани, это его сани, в них и катайся, а в чужие не лезь! – А теперь прикинь, что будет, если хозяин уйдёт? Сядет Лаврентий на Кремль и всех вас… И нас… Ладно, если только погоны сорвёт, а может, и головы. Учинит тридцать седьмой год – и всех под нож, как Тухачевского с компанией. – Тухачевский – заговорщик, его было за что. Тухачевский войну бы завалил, он польскую кампанию про… а мы немцам, которые вояки, зад надрали! – Ты, Георгий, надрал. – И я. Как все… Льётся водочка, багровеют лица, развязываются языки. А на трезвую голову разве такое скажешь, только если под хмельком, да после баньки с веничком. Много разговоров нынче по пьяной лавочке ведётся – все чего-то ждут, друг дружку щупают, на свою сторону тянут. Шатается власть в стране, и всяк к трону примеривается и команду под себя сбивает. – Слышь, Семён, а ты что молчишь? Ты же на Министерстве государственной безопасности сидишь, ты же глаза и уши. – Я на МГБ, а надо мной Лаврентий – сел и ножки свесил. Он теперь как любимая наложница, его не перекукуешь. – Куда всё идёт… – Ясно куда – Лаврентий хозяину в затылок дышит, случись что – в его тёплое кресло свой зад воткнёт и кругом своих людей поставит, а нас на лесоповал. Я точно знаю. – Откуда? – От людишек, которые под ним ходят. Спецкомитет его – это же кузница кадров, он там многих приятелей пригрел, которых после по кабинетам рассадит. В наши. Они же как пятая колонна. – А ты куда смотришь? – Я смотрю, вижу, да укусить не могу. Мне к нему хода нет – там наука, секреты под грифами непробиваемыми, хозяин туда соваться запретил. После бомбы он Берии карт-бланш дал. Прикрылся Лаврентий своими учёными, как бронёй, хоть из гаубицы пали – не пробить! – Слушай, Георгий, неужто у тебя людей верных нет, ты же воевал, под пулями ходил, по службе приятелей своих двигал? – Людишки есть, конечно… – Ну?.. А у каждого полк или дивизия. Танки, пушки. Вы же армия. – Нет, против хозяина никто не пойдёт. И я не пойду. Он мой Верховный главнокомандующий! Мы вместе, мы от Москвы до Берлина… – А кто про то говорит? Коба – наш рулевой. Давай за него, за отца народов, до краёв и до дна. Разлили, опрокинули, закусили. – А что, против Берии тоже никто не пойдёт? – Против него любой. Армия этих гэбэшников терпеть не может. Мы воевали, а они сзади с пулемётами. Нам на Лубянке по зубам и по я… как шкодливым котам. Какие-то капитанишки да майоры. Боевым генералам! Под этого все подпишутся… Давно их пора на место поставить!
– Вот и я про то. Негоже армии на каких-то особистов оглядываться. Армия должна быть сверху. Армия и партия. – И народ. – И народ! Народ и армия едины! И партия, которая по заветам Ленина. И чтобы министр обороны – кремень. Вроде тебя, Георгий. А может, и ты! Чтобы по достоинству и заслугам! А не какое-то шмотье в морду, и протокол на стол. – Не знаю… Мы люди военные, но если партия скажет… Ну вот и сложилось. Потому что прозвучало. Утром все про всё забудут или сделают вид, что забыли, но все всё услышали, и когда придёт время… А оно придёт. Потому что бессмертных не бывает… И незаменимых тоже. * * * Думает Пётр Семёнович, потому что жить хочет. Желательно долго, пусть даже несчастливо. Главное, долго. А долго живёт тот, кто нос по ветру держит, как собачка гончая. Куда Лаврентий Павлович гнёт, что хочет, зачем их сюда притащил? Темнит, ничего не рассказывает и даже не намекает. Но если судить по ксивам и по оружию, которого на полк хватит, дело их ждёт горячее. Там, за забором. Скорее всего, в Москве, коли их сюда привезли. Собрал стаю, кормит, поит, натаскивает, чтобы в нужный момент спустить. И кого он ими травить станет? Вряд ли блатных или контриков, для того у него МГБ имеется. Тогда кого?.. Не верит Пётр Семёнович товарищу Берии, хотя и под ним ходит и верой правдой служит. Потому что бывший зэк, который до войны свой пятерик тянул, кайлом землицу мёрзлую долбя и с ворами на ножички сходясь. Всяко бывало – еле живым выбрался, спасибо товарищу Берии – вынул с кичи. Но «спасибо» – не повод головы лишаться. Не склонны зэки к преданности и не испытывают излишней благодарности, кто в такие сопливые игры играет, тот первый кони двигает. Умри сегодня ты, завтра я – вот их главный лозунг. Понял и принял его – жив будешь. А если за каждого по совести впрягаться, то быстро на пере подвиснешь или в тенета к куму угодишь. Вот и думает Пётр Семёнович, кумекает. У него, конечно, шесток не велик, но и с него кое-что разглядеть можно. Шатает страну – хозяин стар, болезни его одолевают. Не сегодня завтра… А он как гвоздь, на нём единственном страна держится, вырви – всё посыплется. Пока товарищ Сталин жив – страна стоять будет. Сколько заговоров против него в тридцатых плели и военные, и троцкисты, и бывшие революционеры-каторжане со стажем, на волоске власть висела – дунь, и нет ее. Как он проскочить в это игольное ушко смог, не понять, видно, сам господь его вел. Война, конечно, хозяина подняла, доказав его правоту. Кабы те, другие, верх взяли, нынче все под немецкими и японскими сапогами спины гнули, почище, чем на Беломорканале. Велик товарищ Сталин. Но стар. От всей стаи ему не отбиться. Передовицы в газетах, конечно, бравурные, про власть народа и монолитность партийных рядов, но только кого та медь убедит? Помрёт хозяин или просто от дел отойдёт, соратники враз друг с другом сцепятся, власть деля, потому что нет достойных вожаков, все – шавки-пустолайки. У зэков глаз намётан, они умеют начальство по характерам отличать, без этого на зоне не выжить. Единственный кто подходит – Берия, и народ его, хоть недолюбливает, приемником вождя считает, этот, может быть, и вытянет… Для того он их сюда, как видно, и подтянул. Только вряд ли у него что выгорит – второй грузин во главе страны – это перебор. Да и зуб на него у каждого имеется, многим он дорожку заступил. Нет, обломают его и, значит, ставить на него нельзя. Но даже если он победит, то вряд ли им от этого полегчает. Высоких должностей им не выслужить, на то у товарища Берии свои кадры имеются, которые он в топку не бросит. Туда – их пошлют. Пушечное мясо они, пехота, которую никто жалеть не будет, и даже медальки на грудь не повесят, потому как беглые зэки – это отребье человеческое. В лучшем случае – по домам распустят, рты «зашив». А в худшем… В худшем, если им поработать придётся, то от них избавятся – кому лишний компромат нужен? Тем более, они уже и так покойники. А вот с ним… Его первого в расход пустят, как самого осведомлённого. Тут без вариантов – руки, сделавшие грязное дело, рубят по плечи. Или сразу по шею. И как бы товарищ Берия не улыбался и по плечику его не стучал, обманываться нельзя. Эта работа будет последней: либо его те, либо другие. Либо в лоб, либо в затылок – дырка в черепушке всё равно будет одинаковой, со смертельным сквознячком. Так мыслит Пётр Семёнович… Как зэк, который никому не верит, никого не боится и ни у кого ничего не просит, надеясь только на себя и свой фарт. И что теперь делать? Может, в бега податься, документами прикрывшись? Но далеко не убежать – до первого постового. Велика Страна Советов, но только на каждом углу глаза краснопёрых или их добровольных помощников. Каждый кассир или кондуктор трамвайный тебя по ориентировке опознает и сдаст. А если всем врассыпную, чтобы у погони глаза разбежались? Вдруг удастся проскочить? Только погоня та тысячеглазая, от неё за чужими спинами не спрятаться. Нет, пока товарищ Берия при власти, он их в любой щели отыщет и как тараканов сапогом эмгэбэшным придавит – ксивы их, может, и натуральные, но все на карандаш взяты. И еще родственники на короткий поводок посажены… Некуда родным бежать. И ему тоже. Остаётся лямку тянуть, ждать и надеяться. А это зэки умеют. Без надежды зэку никак, одной только надеждой он и жив! И одним днём… * * * – Студент, ко мне! Какого… ты сопли на кулак крутишь – в полную силу дерись, не на танцах с бабой жмёшься. Ну!.. Удар!.. Удар!.. – Сильнее! – Так он лежит. – И что? – Лежачего не бьют. – Ну да, верно, не бьют – добивают. Или ты хочешь ему спину подставить? Если твой враг упал – топчи его, встать не давая, бей каблуком в лицо или горло ломай. И даже когда считаешь, что тот умер – бей, чтобы убедиться, что он мёртв! Так блатные дерутся, подранков дорезая. Я видел, я сам с ними в бандах на ножичках сходился и резал, даже если у меня пощады просили, чтобы свой авторитет не уронить. Урки жалости не знают, для них ваши интеллигентские замашки признак слабости! – Но мы не урки. – Боюсь, мы хуже. Нам иначе нельзя, мы не на войне, нам пленных девать некуда, а живых позади оставлять опасно. Поэтому дерись, не чтобы победить, а чтобы убить. Или убьют тебя. Усёк? Не слышу? – Так точно! – То-то. Суров Крюк, не знает ни пощады, ни жалости… Хотя как посмотреть, может, и груб он, и в морду ткнуть может, но только именно он его с нар вытянул, после «приговора», считай, с «перьев» блатных снял и в команду свою пристроил. – Ножичком не играй, не показывай его, сколько раз учил, прячь перо в рукаве и улыбайся. – Улыбаться-то зачем? – Чтобы зарезать ловчее. Улыбка размягчает. Если ты с мрачной рожей на врага прёшь, он настораживается, а если с улыбкой, дружески руки раскинув, то он удара не ожидает, и ты ему перо снизу, под ребра суёшь как в масло, в самое сердце. Вот так… Так урки жертвы свои режут. Учись, они мастаки в деле душегубства, куда до них десанту, те в рукопашку в открытую шли, ленточки от бескозырок закусив. Так, Кавторанг?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!