– Так. Ходили и резали. Только улыбочки фрицам не строили – долбали чем ни попадя, а то и зубами рвали. Но Крюк прав: оружие своё показывать врагу не следует – поигрывай сапёрной лопаткой, внимание отвлекая, а бей финкой с левой руки или между ног сапогом. Рукопашка – не дуэль, там секундантов нет, там все средства хороши. – Работаем… * * * – Здравствуй, Нугзар, проходи, давно у меня не был. – Здравствуйте, дядя Иосиф. Сел Нугзар, переводит взгляд с живого товарища Сталина на его портрет. На портрете дядя Иосиф на трибуне стоит, большой, сильный, в белом кителе, а в жизни как будто высох, как старое дерево – в морщинах весь, глаза усталые. – Как твоя учёба? – Спасибо, хорошо, второй курс оканчиваю. – Молодец! Счастливый ты, Нугзар, образование получаешь, о котором мы мечтать не могли – окончишь институт, работать пойдешь, может, министром станешь! Скольким мальчишкам, таким, как ты, Советская власть счастливую жизнь подарила. Не зря мы на царских каторгах гнили. – Спасибо вам, товарищ Ста… дядя Иосиф. – Зачем пришёл? Может, деньги нужны? – Нет, письма вам принёс. Нугзар протянул несколько конвертов. Очень важных, потому пришли они не спецкурьером, не через канцелярию, а простой почтой. Издалека пришли, из Сибири. Для того и привёз дядя Иосиф Нугзара из Грузии в Москву, чтобы наладить через него канал, о котором никто знать не должен. Кто подумает на мальчонку, которого вождь народов пригрел и полюбил как родного сына? Кто обыскивать или допрашивать его осмелится? Взял товарищ Сталин письма, осмотрел их внимательно – не потревожены ли сургучные печати. Нет, всё в порядке. – Ты посиди пока, Нугзар, покушай вот, а я, может быть, ответ напишу. Хороший друг у меня там живёт… Но нет по обратному адресу у Сталина друга – лагерь есть, где гоняют собранных по зонам зэков, которые пригодиться могут, если в Кремле драка начнётся. Читает Сталин… Хорошо всё, никаких происшествий, жизнь идёт по распорядку. Но уж больно всё гладко… Нет, не будет ответа. – Ступай, Нугзар, мне теперь некогда… И фрукты все забери. Учись, старайся, нашей стране очень образованные кадры нужны… – Спасибо, дядя Иосиф. – Тебе спасибо, что не забываешь, что весточки мне приносишь от сердечного друга. Когда Нугзар ушёл, дядя Иосиф трубку разжёг и к конвертам спичку приложил, размял пепел в пепельнице. Нет, не бывает, чтобы всё хорошо да гладко, чтобы без колдобин под ногами. Вызвал дежурного офицера. – Васильева позови ко мне. – Товарищ Сталин, майор Васильев по вашему приказанию… – Зачем кричишь, зачем глотку дерёшь? Оглушил совсем. Садись, чай пей. Папочку открыл. Пальцем в листок ткнул. Чистый. – Пишут мне граждане, жалуются, что непорядок у нас в исправительных учреждениях. Что не воспитывают они. Проверить сигнал надо, но так, чтобы никто о том не знал. Узнают, что товарищ Сталин интересуется безобразиями, тут же заборы покрасят, заключённых переоденут… Есть у нас лакировщики, которые перед начальством выслуживаются. А мне надо так, чтобы тихо. Съезди, посмотри, после расскажешь мне, как там дела обстоят. Со стороны посмотришь, людей порасспрашиваешь. К начальству лагерному не лезь, незачем панику раньше времени сеять, а если узнаешь про непорядки, мы туда проверку пошлём. Нельзя нам жалобы советских людей без внимания оставлять. Такая будет моя просьба. – Так точно, сделаю, товарищ Сталин! Куда ехать? – Далеко, в Сибирь. Я тебе дам несколько адресов, которые пропустить нельзя. Еще десяток можешь сам выбрать. Бумага у тебя будет, чтобы никто лишних вопросов не задавал. Да не задерживайся там долго, мне людям отвечать. На то мы здесь и поставлены, чтобы советскому народу служить и ни одну жалобу без внимания не оставлять… Через неделю на стол товарища Сталина легла докладная записка – работают лагеря, вохра на вышках сидит, заключённые тачки таскают. Но не любит товарищ Сталин отписки читать, хочет он живого человека послушать, чтобы ничего не упустить, в самую суть вникнуть. Такой он – отец народов. Спрашивает: – А этот лагерь? – Там точно порядок. Бараки новые, чистые, заключённые одеты хорошо, в новую одежду, лица сытые. – А занимаются чем? – Да, вроде, ничем – на общие работы не ходят. Физкультурой занимаются. Там ведь лагерь карантинный, туда заключённых для поправки здоровья направляют. Очень положительный лагерь! – А этот, только поподробнее… Хотя ни «этот», ни следующий товарища Сталина не интересовал. Он ответ на свой вопрос получил. Значит, есть у писем обратный адресат – работает лагерь. Ну и хорошо… И невдомёк вождю народов, что не тот это лагерь, что собран там разный сброд для отвода глаз. А та команда, которую он собирал, совсем в другом месте, и подчиняется совсем другому человеку. Так всё обернулось. Велик товарищ Сталин, с тысяч портретов на страну смотрит, да только уследить за всем не может – чужими глазами он на мир глядит, чужими ногами дороги топчет – как ему правду узнать? Да и не до того ему уже, возраст знать себя даёт… – Ну иди, спасибо за службу. И о просьбе моей никому не говори, а то обидятся на меня товарищи мои, что я через их голову проверку учинил, подумают, что не доверяет им товарищ Сталин. А мы ведь одно общее дело делаем. – Так точно! Никому не скажу. – Ну вот и хорошо. Верю тебе. * * * Сидят командиры кружком, папиросы смолят. Виданное ли дело для зэков – ни самокрутки, ни бычки, на помойке подобранные, а папиросы из только что начатой пачки. И харчи у них добрые, такие, что обглоданные корки никто в карманы не суёт. Матрасы мягкие и простыни чистые. Все у них хорошо, но отчего-то не весело… – Труба наше дело. – Почему? – Ты оружие видел? Такие стволы только для большого боя. Там одних ручников три десятка, а еще гранаты. На нас что, танки пойдут? Что скажешь, Кавторанг? – Скажу, что в таком бою пехотинцу полчаса жизни отпущено. Тут или победить, или умереть. – Кого победить? Немцы уже побиты. Для кого этот арсенал? Чего молчим? А что тут ответить? Просто так такое оружие не выдают. И за здоро́во живёшь на убой не кормят. Не бывает халявы, это любой зэк знает – за всё платить надо. – Если мы против блатных или краснопёрых – шанс есть. Если против армии, то нас в пять минут покрошат. Сидят командиры, гадают на «баланде» – зачем их с нар сняли, зачем в карантине натаскивали, кровью вязали, а после с лесными братьями и эмгэбэшниками схлестнули? А теперь халатики эти, линейки, мелки с досочками, ксивы и… пулемёты. К чему бы это? Может, больше Пётр Семёнович знает, но молчит как рыба об лёд. – Ладно, чего базарить, когти рвать нужно. – Когда? Мы тут, как мухи в паутине, повязаны. – Не теперь, когда время приспеет. А пока прикинем… Партизан, ты что умеешь делать? – Землянки и схроны рыть, костры без дыма жечь, тайные тропы бить, гати прокладывать и метки ставить, каши из коры и корешков варить, и еще лягушек, мосты взрывать, глотки резать, собакам нюх отбивать. Следы прочесть могу, определить, кто и куда шёл. В лесу не потеряюсь. Могу затаиться так, что в шаге пройдут и не заметят. Идти сутками могу, если требуется, или неделю в снегу в дозоре лежать. Сохатого ножом с одного удара завалю, когда жрать нечего. Или косолапого. Ногу или руку умею отчекрыжить топором или пилой, хоть даже ножиком перочинным. – Зачем? – Чтобы заражение дальше не пошло. У нас хирургов не было, а ранения случались. Много чего еще могу. – Кавторанг? – Захватывать и удерживать. – И всё? – Ну почему… Личный состав пинками и матом из окопов поднимать, жрать несъедобное, пить всё, кроме яда, жить в таких местах, где ни одна собака не сможет. И при этом воевать. Карты читать. Могу реку с пулемётом переплыть или с соломинкой по дну перейти. «Языка» добыть и вопросы ему задать так, что он ответит. Сапёрные лопатки и финки кидать, стрелять из автоматов, пулемётов, миномётов, полевых и башенных орудий. Могу танк и бронекатер водить. Самолёт не пробовал, но если надо будет… – Крюк? – Слежку выявлять или, напротив, от филеров уходить. В карты на интерес играть так, чтобы всегда выигрывать, гомонки с фраеров снимать, замки ломать, малявы передавать, лохов разводить, резать исподтишка или шнурком горло давить, знаю много способов человека жизни лишить. Ксивы подделывать могу, если они простые, следакам вола вертеть, так что они хлебала откроют. Могу под блатного закосить, чтобы за своего сойти. «Малину» сыщу в любой деревне, где всего три дома. Я как Партизан, только он в лесу, а я в городе. Не пропаду и другим не дам. Ну а ты, Абвер?