Ну да, они за свою глупость и самонадеянность расплатись. Сполна… * * * Лесная поляна. Сидят бойцы, еловые лапы под себя подстелили, чуть в стороне костёр горит, под ним толстая каменная подушка, чтобы трава не выгорела, над костром высокий навес сооружён с листвой – дым рассеивать. – Копать землянки будем там, – показал Партизан. – Вынутый грунт выбрасывать в ручей малыми порциями, чтобы течение уносило. Крыша – два наката, сверху земля и дёрн с кустами, деревцами и пнями. На полу настил на случай, если вода просочится, в углу яма под туалет. Запасной лаз – метров сорок, чтобы по нему на четвереньках можно было выбраться. Деревья рубить и таскать с восточного склона из разных мест, убирая за собой под метёлку. – Это же четыре километра, да по болоту, а здесь сушины на каждом шагу. – Значит, четыре. Кому кажется, что это далеко, за десять вёрст отправится лес валить. Если здесь рубить начнём, то нас быстро по сучкам и щепкам вычислят. Здесь всё должно оставаться как было: травинку не потревожить, ветку не согнуть, что выкопали, то обратно посадить и поливать, чтобы не завяло. Брёвна и дрова носить каждый раз по новому пути, чтобы тропу не набить. Всё ясно? – А готовка? – На болоте, на острове. Оттуда в котелках таскать. Если тревога – сухпай в землянках жрать, не высовываясь. – А… – Естественные надобности справлять в реку, на перекате, где течение. Там рыбки быстро всё подберут. Замечу, что кто-то к берёзке пристроился, – «шланг» ему с корнем вырву. По боевому распорядку разговор особый. – Зачем всё это, кто нас тут найдёт, в этих болотах? – Найдёт тот, кто искать будет. Или случайный охотник. Таких, если дозор заметит, допрашивать и в болото, на самое дно. Мы живы, пока не высовываемся. Воров по отделениям распределить, чтобы не разбежались. И… пусть парашу выносят по очереди со всеми. У нас тут привилегированных и шестёрок нет. – И долго нам так сидеть? – До полной и окончательной победы коммунизма… * * * Шатаются кремлёвские башни, как сосны в бурю. Летят головы, хоть не с плах, но сотнями. Никто не знает, усидит ли он в кресле или в районные начальники свалится, а то и совсем… Очередная перетряска на Руси, от границы до границы. Сколько их было и сколько еще будет… И что от новых времён ждать: пряников к празднику или кнут каждый день? Куда всё повернётся?.. Был Ягода, который оппортунистов и изменников изводил, потом, на поверку, сам замаскированным шпионом и вредителем оказался, за это и пулю получил. Ежов, что его к ответу призвал и Лубянку железной метлой вымел, тоже замаскированным врагом обернулся, полстраны в лагеря загнал. С ним Берия разобрался. Но и он гнилое нутро имел, желая партию под себя подмять и народ советский обратно под ярмо капиталистов впрячь… Кто следующий будет и надолго ли – кому в ножки падать? Шепоток шелестит по высоким коридорам. – Не прост Никитка оказался, не лапоть деревенский, вон как всё завернул. Кто бы мог от него такой прыти ожидать: Берию переиграл! – Неизвестно еще, он или не он, может, они все сообща? – Может, и сообща, но верховодил Хрущёв, я точно знаю. Остальные так, на побегушках были или молчали, выжидая, кто верх возьмёт. Теперь он их по одному давить начнёт, как клопов. – Считаешь, на Хруща надо ставить? – А на кого еще? Никиту Жуков поддержал, а за ним армия. Поговаривают, это генералы дело сладили, Берию арестовали. Теперь самое время новому хозяину лизнуть, чтобы он к миске допустил. Лично я ему присягать стану. – А если промахнёшься, если его тоже, как Берию? – Тогда колхозом поеду руководить. * * * Сыро в землянках. Под ногами, под ветками настила, вода хлюпает, стены каплями плачут, на оружии влага выступает. Болото кругом… Огонь в землянке разводить нельзя, наверх подниматься запрещено, только если ночью, по надобности. А до ночи терпи, хоть лопни, или в угол беги, где парашка вырыта, только вряд ли кому это понравится, потому как помещение одно и вентиляции, считай, нет. Лежат бойцы на полках из жердей, пухнут от безделья, мечтают на солнышко взглянуть, воздуха свежего глотнуть. Пять недель прошло, которые показались годом. Два дня отсыпались, а после все бока на сучках отлежали. В дозорах и секретах лишь можно небо увидеть да надышаться вволю, но очень редко твоя очередь выпадает. И о чём только командиры думают? А те, точно, думают. – Скоро бунтовать бойцы начнут от жизни такой. У многих от сырости и неподвижности чирьи пошли – гниют заживо. Надо что-то делать… Может, место посуше найти? – Ага, в Сочи. Нам один чёрт в буреломы и болота забираться, куда никто не сунется. Или ты думаешь Партизан нам получше местечко подыщет? – Нет, – качает головой в ответ Партизан. – Не ждите, хрен редьки слаще. Мы всю войну в воде по колено сидели, а кто на пригорки выползал, тех немцы быстро на сосны и берёзы на просушку развешивали. Лучше быть мокрым, чем мёртвым. – То война была, все победу ждали, а нам здесь без срока сидеть, кто такое выдержит? В тайгу надо уходить, в Сибирь, там нас никто не сыщет, срубим избы, поставим лабазы от зверья, печи из камней сложим. Живи – не хочу. – А харч? – Охотится будем, рыбу ловить. – А соль, спички, да и те же нитки? А если заболеет кто? И как туда через полстраны добраться? Нас всех по дороге переловят. Даже если не всех, остальных по наводке возьмут. Здесь нужно хорониться, пока… – А «пока» – это сколько? Ждать, когда власть в стране еще раз поменяется? Через год, два, десять? Думают командиры. Из леса выбираться: на первом же посту спалиться можно. Здесь сидеть, гнить заживо – так рано или поздно сорвётся кто-нибудь. Кабы срок был понятен, хоть даже год, может, и высидели бы. – Разбегаться нужно – все сроки вышли. По «малинам» ксивы добывать, как собирались. – Может быть, – соглашается Пётр Семёнович. – Что скажешь, Крюк? Урки наводку дадут? – Дадут, если раньше нас не сбегут. Они уже давно лыжи навострили, им на зоне по сравнению с болотом – санаторий. Только долго в «малинах» нам не высидеть. – Почему? – Ситуация изменилась. Амнистия прошла, тысячи урок по стране разбрелись, «малины» битком, как камеры в «крытках», многие связи оборвались. Не высидеть нам долго – приметные мы. – Сколько? – Месяц, может, два, а там надо будет новые схроны искать. – А что с ксивами? – Сделать можно, но теперь чёс по стране идёт, каждый мент печати в бумагах чуть ли не нюхает, чуть на зубок не пробует. Новая метла… Урки теперь по справкам об освобождении чистые паспорта получают, с «липой» никто не связывается. И все понимают, что не выход это, что рано или поздно вычислят их. – Выходит, опять в лес? – Выходит. – Ну что, Партизан, давай новое место искать, засиделись мы здесь, дрова за десять километров приходится таскать, скоро истопчем всё вокруг – будут дорожки, как в парке культуры и отдыха. – Добро, поищем. А дальше что? Вечно партизанить не получится. – Ты же партизанил. Годами. – Можно и десять лет хорониться, если крупное соединение и связь с Большой землёй имеется – тут и оружие сбросят, ту же соль, медикаменты, раненых заберут. А главное, все понимают, что без помощи не останутся. У Ковпака хозяйство было, что твой колхоз: свиней откармливали, коров держали, сено заготавливали, целый хозвзвод трудился. К Ковпаку немцы не совались. А те отряды, что поменьше, на родственниках держались, в гости к ним захаживали, отъесться и отоспаться в тепле. Или мародёрствовали, чтобы брюхо набить, но таких крестьяне быстро немцам сдавали. – А ты? – Я обозы потрошил, ты мне и теперь прикажешь продмаги грабить? А главное, я один был – на кило пшена неделю мог жить. А нас тут сколько… Я и теперь в одиночку не пропаду, а вместе… В Сибири… может быть. Только этот локоток не укусить. – Тогда будем действовать через уголовников – в «малинах» пересидим, а после за Урал переметнёмся, как ксивы добудем. – Добро, – кивнул Крюк. – За лес не отвечаю, а в городах схроны попробую организовать. В больших городах, где раствориться легче. – Рассыплемся, а после собраться сможем? – вдруг спросил Пётр Семёнович. – Я понимаю: разобьёмся на пятёрки и десятки, разбежимся по стране так, чтобы никто ничего друг про друга не знал. Командиры – только о своих. А дальше? – Что дальше? – Ну, допустим, проскочили мы, «малины» подмяли, ксивами разжились, но захотят ли потом бойцы вновь в лямку впрягаться и в леса из тёплых хат подаваться? С ксивами и связями уголовными, которыми обрастут? Не станут они урками? – Никуда не денутся! – Хорошо, пусть так. Соберём мы их, и даже до Сибири доберёмся без потерь, хотя вряд ли… А что потом? – В лесу жить будем.