Наши раздраженные голоса эхом разносились по всему дому. Последние полчаса отец с мачехой Саймона засыпали меня вопросами и обвинениями, и я не выдержала. Нервы у меня и без того были в клочья. Я думала, они заявятся раньше. Видимо, сперва им было не до того: они строили предположения, отчего их сын растворился в воздухе. И наконец решили, что это всецело моя заслуга. Эти двое, слава богу, приехали засветло, так что я на всякий случай спровадила детей в сад. Потом, глубоко вдохнув, отправилась в гостиную, как на казнь. Артур и Ширли уже поджидали меня, сидя бок о бок и вызывающе скрестив на груди руки. — Простите, что не рассказала вам о Саймоне, — начала я. — Не хотела тревожить раньше времени. — Думаешь, приятно было узнать о пропаже сына от полиции? — процедила Ширли. — Ты должна была немедленно нам сообщить! — Да, знаю. Поэтому и извиняюсь. Но я попросила сказать Роджера, а он лучший друг Саймона, так что вам сообщили не посторонние люди. И мне очень не хотелось бы разводить сейчас пустые споры. И без того две недели тошно. — Да, наверное, противно ходить с детьми в кино, когда их отец, скорее всего, валяется где-то мертвым, — съязвила она. — Ширли, все было совсем не так. В кино мы ходили один-единственный раз, потому что так посоветовал Роджер. И это мои дети, поэтому мне решать, что для них лучше. Не лезь. Ширли не имела права втягивать детей в наши разборки, тем более что бабушка с дедушкой из них с Артуром были никудышными. Они жили рядом, в соседнем городке, но ни разу не предложили посидеть с внуками или забрать их из школы. Они не предложили своей помощи даже после похорон. Сочувствия — и того не выразили. Я всегда считала, что они держатся особняком из-за меня. Саймон оставался для них мальчиком, который обожал документальные фильмы Алана Викера[9] и мечтал своими глазами увидеть все архитектурные шедевры мира, однако в двадцать три года вдруг повесил себе на шею жену и детей. Еще до свадьбы он пытался убедить родителей, что всю жизнь мечтал о большой любящей семье, но они хотели для него совсем другого будущего. Отношения с Ширли у него всегда были непростыми. Эта высокая шумная блондинка ураганом ворвалась в жизнь Артура вскоре после того, как тот выставил Дорин за порог. Мы тогда были подростками. Саймон частенько ныл, что Ширли заставляет его делать уроки и ругает за сигареты. В то же время она обстирывала его и кормила, ничего не требуя взамен. Возможно, Саймон не любил мачеху, и все же на ее примере он увидел, какой должна быть настоящая мать. Я никогда не признавалась вслух, но в глубине души завидовала, что у него есть любящие родители. Артур и Ширли недоумевали: почему Саймон после всего, что натерпелся от Дорин, тоже решил уйти из семьи? И пришли к единственно разумному выводу: это я его заставила. — Может, ты говорила, что он мало зарабатывает? — неловко начал Артур. — Нет, не говорила. — Ты его хоть поддерживала? — поинтересовалась Ширли. — Разумеется, поддерживала. — И он всерьез захотел столько детей? — Да, Ширли. Я же не сама беременела. — Ты могла его обмануть. Многие женщины так делают. — Что, все четыре раза? — Тогда почему он ушел? — Он не ушел, он пропал. И наши дети здесь ни при чем! Я достала из шкафа бутылку вина и налила себе, им не предлагая. Они неодобрительно переглянулись, но мне было плевать. Я выразительно сделала большой глоток, чтобы поставить в разговоре точку. — Ты правда не знаешь, где он? — спросила Ширли. — Что за вопросы? — удивилась я. — Думаешь, мы тогда сидели бы здесь и разговаривали? — Кэтрин, пора все нам рассказать. Хватит уже издеваться. У Саймона есть другая женщина? В этом вся причина? И он сейчас у нее? Перестань ломать комедию, ты ведь мучаешь наших внуков. Хватит потакать собственной гордости и делать вид, будто он исчез. — Что за глупости! У него никого нет. С чего ты решила, что я не думаю о детях?! — Многие женщины пытаются сохранить семью, — вставил Артур. — Но, когда муж уходит, не разыгрывают спектакль и не делают вид, будто он пропал. — Кто бы говорил! Разве не ты рассказывал байки, будто Дорин уехала в Эфиопию миссионеркой? Он побагровел. — И если Саймон меня бросил, почему он ничего не сказал вам? — продолжила я. — Получается, он бросил и вас?.. — А записку на прощание он оставил? — перебила Ширли. Я зарычала. — Вы вообще меня слышали? Повторяю: Саймон не ушел. Он исчез. Полиция объявила его пропавшим без вести. Что еще вам нужно? Ширли встала. — Извини, что спрашиваю, Кэтрин… Ты ничего с ним не сделала? Я опешила. Пришлось уточнить, искренне недоумевая: — Что, например? — Может, вы поругались, и ты в пылу ссоры нечаянно толкнула его… Я не хочу сказать, что намеренно, но… — А потом вместе с детьми замотала его в старый ковер и закопала в саду, так, что ли?.. Ширли, хватит смотреть детективные сериалы, это уже слишком. — Мы имеем право знать правду. Он наш сын! — зарычала она. — Тебе он не сын, — огрызнулась я. — В первую очередь он мой муж, и больше всего здесь страдаем мы с детьми. А от тебя никакой помощи. Только делаешь хуже, обвиняя меня в убийстве… По-твоему, я такое чудовище? Повисло многозначительное молчание. — Если он жив, выходит, он тебя бросил, — сухо резюмировала Ширли. — И, если честно, я совсем не удивлена. Артур, бесхребетная марионетка, послушно закивал. — Странно только одно, — продолжила она. — Почему это не случилось раньше? Я всегда говорила, что сломанного не починишь. Ошарашенная ее словами, я краем глаза заметила на нижней ступеньке лестницы Робби — тот сидел и внимательно слушал, как издеваются над его матерью. — Пошла вон! — взревела я, хватая Ширли за руку. — Чтобы я тебя в своем доме больше не видела! — Просто скажи нам, где он! — крикнула Ширли, пока я выпихивала ее за дверь. Артур неловко прошмыгнул вслед за ней. — Проваливайте! — заорала я, с силой вытолкнув их на крыльцо. Захлопнула дверь, щелкнула всеми замками и навесила цепочку. Несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, прежде чем идти к сыну, хотя сердце все равно колотилось как бешеное. — Папа нас больше не любит? — спросил Робби, убирая волосы, прилипшие к мокрым щекам. — Поэтому он и ушел? Выдрать бы бабку с дедом за то, что внушили ему эту идею. Я встала на колени, взяла сына за руки и заглянула ему в глаза. — Робби, обещаю: где бы папа ни был и что бы с ним ни случилось, он никуда не уходил. Он любит нас всем сердцем. Робби настороженно посмотрел на меня, встал и шагнул на ступеньку выше. — Ты врешь, — тихо сказал он. — Это ты заставила папу уйти. А потом развернулся и убежал в свою спальню. Слова Артура и Ширли меня задели мало. Но услышать, как мой собственный сын сомневается в родной матери, — это было уже слишком. Надо пойти за ним, объяснить, что Саймона никто не выгонял. Однако после скандала со свекровью и свекром я осталась совершенно без сил. Поэтому я налила еще вина, села за стол и обхватила голову руками, давя в себе желание перебить всю посуду на кухне. 25 июня Оранжевая ваза на полке затряслась — значит, к дому подъехала полицейская машина. Я уже привыкла, что их автомобили гудят по-особенному и от гула дребезжат половицы. По спине побежали мурашки: я боялась услышать новости. Как правило, мне докладывали о результатах поиска или задавали новые вопросы, на которые ответить было нечего. Страшнее всего, когда приносили пластиковые пакеты с обрывками найденных вещей. Платок, шляпа, носок, ботинок… Список предметов, которые предстояло опознать, ширился с каждым часом. Рассматривая их, я всякий раз боялась произнести хоть слово — но ни один из предметов не имел никакого отношения к Саймону. Детективы с трудом сдерживали раздражение: мой положительный ответ приблизил бы их к раскрытию дела. Постепенно поток обнаруженного хлама иссяк, и полиция приезжала все реже. 30 июня Джеймсу восемь, Робби — пять с половиной, а Эмили почти четыре. Дети старались не упускать меня из виду: вдруг я тоже исчезну. Три пары глаз следили за мной из-за кухонных занавесок, даже когда я шла вынести мусор. Я обещала, что никуда не денусь; мне не верили. Папы должны жить вместе с семьями, и когда дети узнали, что так бывает не всегда, то испугались, что мамы тоже могут пропадать. Порой хотелось сказать им, что Саймон ушел к Билли, как бы ни тошнило меня от этой мысли. Тогда детям было бы проще смириться с его пропажей. Однако, что бы ни творилось у меня в душе, приходилось держать лицо и делать вид, будто все идет как надо.