Роджер вытащил из кармана бумагу и протянул мне. Я швырнула ее обратно, даже не читая. От абсурдности происходящего голова шла кругом. — Ты всерьез полагаешь, будто я убила мужа и закопала его в саду? — Нет, конечно. Но мы обязаны проверить все наводки, даже от психов. — Роджер, скажи мне, кто звонил? — резко спросила я. — Не могу. — Скажи. Я имею право знать. — Прости, Кэтрин. Нельзя. Я не могу их выдать. Я замолчала. — Постой-ка. Ты сказал «их», то есть звонили как минимум дважды… Кто же это мог быть?.. Тут меня осенило, и я зажмурилась, осознав, кому обязана визитом полиции. — Артур и Ширли, да? Вот я им устрою, будут знать! После нашей стычки я обещала себе, что не скажу им больше ни слова; сейчас же, в пылу ярости, была готова сделать исключение. — Нет, не устроишь, — решительно перебил меня Роджер. — Ты останешься дома и дашь нам заняться своим делом. Разумеется, мы ничего не найдем. Но чем быстрее начнем, тем скорей закончим, пока не проснулись дети и не видят соседи вокруг. Я посмотрела на него с ужасом и отвращением — вдруг он в глубине души тоже готов поверить лживым обвинениям моей так называемой родни? Однако в глазах у Роджера было одно лишь смущение. — Начинайте! А как закончите, чтобы я вас здесь больше не видела! — выпалила я и ушла. Измотанная и униженная, я спряталась за шторами в столовой, пока полицейские молча обыскивали сад с гаражом и поднимали наугад плитки в беседке возле пруда. Они сложили в пакетики образцы пепла из кострища, перетрясли багажник машины, с помощью специальной ленты собрав там волоски, просеяли землю на лужайке перед домом. Но когда они обратили внимание на розовые кусты, которые Саймон посадил для меня в дни самой глубокой депрессии, я уже не вытерпела. — Вы какого черта творите? — заорала я, выбегая из дома. — Вы хоть представляете, что они для меня значат? — Землю недавно вскапывали, надо проверить, — ответил безликий человек в униформе. Я выхватила у него лопату и швырнула на другой конец лужайки. — Потому что этим в саду и занимаются: вскапывают землю и сажают цветы, ясно вам, дебилам?! Залетев обратно в кухню, я выхватила из холодильника початую бутылку вина, выпила ее почти залпом и швырнула в стену. Оскар испуганно метнулся в коридор. Детей будить я не стала. Через два с половиной часа полицейские сложили инструменты в багажник, а в дверь снова робко постучал Роджер. — Мы закончили. Как я и говорил, ничего не нашли. Жаль, что тебе пришлось это вытерпеть. — Мне тоже жаль, — ответила я и захлопнула перед ним дверь. 14 августа — Саймон не умер, — сказала я своему отражению в зеркале. — Он жив. Жив. Всякий раз, когда меня охватывала хотя бы тень сомнений, я повторяла эти слова вслух, снова и снова. Однако с каждой неделей верить в них становилось труднее. Я в который раз заглянула в шкафчик: все ли там в порядке? Все ли ждет его возвращения? Бритва, крем для бритья, зубная щетка, расческа, ватные палочки и дезодорант стояли на обычном месте. Правда, толку от них не было, как и от меня… Закрыв шкафчик, я выдавила улыбку, глядя на измученную женщину в стекле. Может, зря я притворяюсь, что он жив, — только дарю детям ложную надежду и тем самым их мучаю? Я давно перестала ощущать присутствие Саймона, хотя интуиция подсказывала, что он где-то рядом, не исчез окончательно. Достаточное ли это основание для веры? Но какой урок я преподам детям, если откажусь от их отца? Я просыпалась и засыпала с мыслью о муже и постоянно думала о нем за любыми занятиями. Каждую ночь в постели рассказывала ему о том, как прошел мой день, хоть он и не отвечал. Я верила: где-то там, далеко, он ждет, когда его найдут. Правда, в этой вере никто меня не поддерживал. Перемены сперва были незаметны, затем друзья стали вести себя иначе. Никому не хватало смелости высказать сомнения вслух, но всякий раз, когда речь заходила про Саймона, люди заметно мялись. Стивен старался не упоминать его, если только дело не касалось фирмы. Байшали неловко теребила темные кудри на затылке и норовила поменять тему. Даже моя верная и надежная Пола — и та глядела на меня как на последнюю дуру, потому что я отказывалась верить, будто муж ушел к другой. Пола, сама того не зная, обижала меня сильнее прочих. Ближе нее у меня никого не было, а она отказывалась поддержать мою веру. Может, люди не виноваты и это я слишком много говорю про Саймона? Но почему я должна молчать? Он мой муж и пропал не по своей вине. Почему никто не хочет этого понять? В конце концов я их всех возненавидела — они отказывались искать Саймона. Я сознавала, что у них своя жизнь, завидовала им, однако их недоверие ранило больнее ножа. Хотелось послать всех к черту. Тем не менее сама я не справилась бы, поэтому топила боль в красном вине. Оно лучше любого друга понимало, что мне нужно. Я вела двойную жизнь: одной ногой тонула в зыбучих песках, а другой — отчаянно пыталась нащупать опору. Семейные обеды превратились в пытку. Я старалась расшевелить детей, обещала им развлечения на грядущие праздники, но, что бы ни говорила, все оказывалось впустую. Каждый вечер мы тихонько сидели, гоняя по тарелке куриные котлеты и стараясь не смотреть на пустующий стул за обеденным столом. В конце концов я вынесла стул в гараж. Не помогло. Теперь мы таращились на пустое место, где он прежде стоял. 2 сентября Только восьмилетнему мальчику могла прийти в голову настолько гениальная идея — чтобы в два счета посрамить бестолковую мамашу. — Смотри, что я сделал, мамочка, — гордо заявил Джеймс, сунув мне в руки листок. Там был криво нацарапан портрет его отца с обещанием награды тому, кто его найдет, — целых пятьдесят центов из карманных расходов. У меня упало сердце. — Можно приклеить на окно, — вежливо подсказал сын. Мне словно дали пинок, в котором я давно нуждалась. Спустя три месяца после пропажи Саймона Роджер признал, что расследование зашло в тупик. Прежде я во всем полагалась на полицию, пусть даже они обыскали мой дом сверху донизу и перекопали сад в поисках останков. И когда дети или знакомые спрашивали про новости, я чувствовала себя до ужаса глупой, потому что не знала, что ответить. Я угодила в порочный круг, жалея себя и заставляя других искать моего мужа. Обижалась, что нет результата. А Джеймс своим рисунком подсказал, что я сама могу разыскивать Саймона. У меня открылось второе дыхание. Я позвонила в районную газету и попросила написать про нас. Как только интервью вышло в печать, со мной связались люди с регионального телеканала: они захотели снять про Саймона репортаж. Я, хоть и не горжусь этим, решила с помощью детей сыграть на чувствах аудитории. — Помните: мамочка хочет, чтобы люди вас жалели, — проинструктировала я Джеймса и Робби шепотом, чтобы не слышал оператор. — Зачем? — спросил Робби. — Кто-то может знать, где находится папа, но никому не говорит. А когда увидит нас по телевизору, то поймет, как сильно мы скучаем, и расскажет. Поэтому, когда нас будут снимать, притворитесь грустными. — Зачем притворяться? — озадаченно спросил Джеймс. — Мы всегда по нему грустим. Разумеется, он был прав… Я замолчала, сама не зная, зачем эксплуатирую детей — чтобы помочь нашей семье или пытаясь что-то себе доказать? Не получится ли так, что, выставив их под камеры, я тем самым нанесу им еще одну психологическую травму? Или цель все-таки оправдывает средства? Правда, выбирать уже не приходилось, и я выпихнула детей в гостиную как были — с вытянутыми от удивления лицами. Все-таки я ужасная мать… Окрыленная новой волной интереса к нашей истории, я обклеила все близлежащие автобусные остановки и железнодорожные вокзалы, больницы, библиотеки и общественные центры плакатами с портретом и описанием моего мужа. Я сама развозила листовки, отдавая лично в руки — чтобы ни у кого не возникло соблазна выкинуть их в мусорную корзину. Потом разослала три с лишним десятка писем по приютам для бездомных и центрам Армии спасения — вдруг Саймон потерял память и забрел на другой конец страны… Занявшись делом, я ощутила небывалый подъем сил. Старалась верить в успех. Когда идеи заканчивались, уговаривала себя подождать — скоро будет результат. После телевизионного репортажа в полицию посыпались звонки, но ни одна из зацепок ни к чему не привела. В лондонском приюте вроде бы видели парня, чем-то похожего на Саймона, но тот в любом случае давно ушел. В конце сентября все было по-прежнему. От отчаяния я начала придумывать разные теории, одну нелепее другой, чтобы объяснить пропажу Саймона. Я просмотрела подшивки газет в библиотеке, чтобы узнать, нет ли на свободе серийного убийцы, которому Саймон мог перейти дорогу. Спросила Роджера, что бывает, когда люди попадают под программу защиты свидетелей. Поговорила с одной милой дамой из МИ-6: хотела узнать, не вел ли Саймон двойную жизнь в качестве шпиона. Вдруг он получил задание на другом конце света? Увы, она ни опровергла моих сомнений, ни подтвердила их. То ли не могла, то ли не хотела. Днями напролет я читала интервью с людьми, которые утверждали, будто их похитили инопланетяне. Саймон терпеть не мог, когда на медицинском осмотре ему трогают спину, поэтому в редкие минуты самодовольства я представляла его лицо и пришельца, пихающего зонд ему в задницу. Я даже наведалась к одной подруге матери Полы, у которой якобы были экстрасенсорные способности. Та, нахмурившись, подержала в руках расческу Саймона и его фотографию, закрыла глаза и забормотала: — Да, дорогая моя, он пребывает в этом мире. Не успела я с облегчением перевести дух, как она продолжила: