— Да, конечно. У нее сейчас дневной сон, но не страшно, следуйте за мной, пожалуйста, — отвечает брюнетка. — Меня зовут Катя, — добавляет она и протягивает руку. Ладонь теплая, немного потная. Катя открывает дверь в комнату Майи Форс, и Хейди с интересом осматривается. Стены увешаны картинами с изображением сцен из Библии и простенькими распятиями. В комнате также стоит фортепиано, на котором разместились обрамленные позолотой фотографии мужа и сына. Приблизившись, Хейди сразу находит Антти-Юхани Форса на всех фото. Единственный ребенок, гордая мать. Катя подходит к постели, на которой, спрятавшись под покрывалом, лежит маленький холмик. Она тихонько садится на край кровати и нежно гладит рукой спящую там старушку. Через какое-то время та просыпается, почувствовав гостей. Хейди дарит старушке благожелательную улыбку. Майя Форс садится на постели, она в явном смятении. Серебристые волосы неряшливо топорщатся после сна; старушка во все глаза смотрит на Катю, как бы ища у той моральной поддержки: что происходит? — Майе диагностировали болезнь Альцгеймера, довольно давно, — сообщает Катя, поглаживая ладонь старушки. — Она живет прошлым. Текущие события надолго в ее голове не задерживаются. Сын тоже уже, кстати, возрастной, но в своем уме. Заходит к маме регулярно. Больше ее никто не проведывает, — рассказывает Катя. — Не беспокойтесь. Лягте поспите, — ласково баюкает она старушку. Та с очевидным облегчением ложится обратно. Хейди смиренно кивает: с вопросами она явно не по адресу. Ян идет в холл гостиницы налить себе воды — и по пути думает о Хейди. С годами он привык к ее волевому характеру, к привычке рубить сплеча, к вечным ее ухмылочкам. И потому задумчивая и полная сомнений Хейди тут же заставила Яна насторожиться. Возможно, ее выбила из колеи перспектива опять работать без отпуска. У каждого были планы на лето, пока убийца не подкорректировал их на свой лад. Команда Яна сейчас живет и дышит каждым новым убийством, сорванный отпуск не должен никого удивлять. Заставив себя отхлебнуть немного воды, Ян плюхается в одно из гостиничных кресел. Серьезно, кто те люди, которым по душе сидеть в креслах отельных холлов? Пока Ян удивляется, звонит телефон. — Бабу надо было дожать, — шипит сквозь зубы Мертанен. Ян в шоке от его тона. Он послал в Хельсинки отчет о том, как прошел допрос Юлии и как он ни к чему конкретному не привел. Но расследование потихоньку движется, появляются новые подозреваемые. — Вас мотыляет, как говно в проруби, — продолжает Мертанен, не давая Яну возможности возразить. — И я подумал, что надо бы вам помочь, — ледяным тоном говорит он. — С женщиной наверняка не все гладко, но вы все равно не туда смотрите. Что Ларс Сундин, что Матти Эскола были очень богаты, так что я постараюсь докопаться до финансов. Вдруг отмывали средства или еще что. До 17 часов послезавтра будьте готовы предоставить мне что-нибудь более-менее существенное. Не справитесь — я сам займусь расследованием, — рычит Мертанен и бросает трубку. Ян озадачен. Безусловно, Мертанен хочет закрыть это дело как можно скорее, но обычно он все-таки доверяет Яну, давая действовать самостоятельно. Сейчас Мертанен неотступно следует за ними, прямо стоит над душой. Кто же давит на него самого? Яну неизвестно, насколько далеко простираются связи Мертанена и его влияние. Иной раз кажется, будто полицейским типа Мертанена важнее потешить свое эго и заслужить милость боссов, нежели раскрыть дело. Ян может дать голову на отсечение, что за этой серией убийств стоят не деньги. У них нет улик против Юлии, да и чутье подсказывает, что Юлия не хладнокровная убийца, хотя и превосходно себя контролирует. По некотором размышлении в голове Яна рождается еще одна мысль. Ее-то и хотелось бы развить, пустив расследование по другому пути. По пути, ведущему прямиком к праведному Антти-Юхани Форсу. 16 ИЮЛЯ, ВТОРНИК, ХАРТОЛА Из окна тянет подозрительным холодком. Тринадцать градусов тепла. Серьезно?! Финское лето, конечно, богато температурными сюрпризами, но тринадцать градусов в июле — это на грани добра и зла. Саана выуживает из одежной стопки на стуле шерстяной свитер. — Плохой погоды не бывает, нужно лишь отнестись ко всему философски, — изрекла тетя в ответ на Саанино бурчание в адрес холодов. Это было, когда та только приехала. Затем Инкери куда-то отошла, чем-то пошуршала и вернулась в обнимку с белым шерстяным свитером. Воротничок и плечи были украшены яркой вышивкой, что очень напоминало ожерелье. — Это я привезла твоей маме из Исландии, — пояснила тетя, и Саана тут же натянула свитер на себя. Он оказался настолько восхитительным, что Саана уже тогда, в июне, начала планировать его осеннее похищение. Взгляд падает на телефон — тот молчит. Проведенная с Яном ночь то и дело всплывает в памяти, вызывая приятные мурашки. Нужно срочно что-то придумать, иначе мозг просто зациклится на всем этом. Решено: Саана отправляется в центр. Она спускается по лестнице, пересекает двор и седлает велосипед. Холодный ветер так и норовит пробраться под свитер через маленькие дырочки между петлями, но ему все равно не победить. Колеса велосипеда шумно соприкасаются с камушками, Саана чувствует непривычную летнюю прохладу. Неплохо бы прокатиться до усадьбы. Хотя те заигрывания с Лео уверенности не прибавляют. Кроме того, Саану не покидает ощущение, будто приехать в усадьбу — это почти ступить на территорию Лео, войти в его историю. С другой стороны, казалось, мужчина сильно воодушевился, узнав о том, что дело Хелены заинтересовало кого-то из приезжих. Интересно, Лео с кем-нибудь встречается? Подумав об этом, Саана тут же замечает, как по телу проходит волна жара. Невольно вспоминается ночь с Яном. Начиная с этого момента она сконцентрируется на мыслях о нем одном. Спустя какое-то время Саана наблюдает за тем, как Лео укладывает на одноразовую тарелочку вчерашние, слегка подсохшие венские булочки. Она машет на пристроившуюся на сливочнике муху, и та лениво делает одолжение, отодвигаясь на пару сантиметров. Саана и Лео устроились в хорошо знакомой подсобке музея, что в одном из дворовых строений. Комната трещит по швам от количества вещей, однако некоторая хаотичность придает ей изюминку и создает уют. Саана решает помолчать, дав слово тишине. Ей интересно, как поведет себя Лео. — Это, кстати, принадлежало фон Райхманну, — сообщает Лео так, словно вдруг придумал, чем именно можно нарушить воцарившееся безмолвие. Саана смотрит на указанную вещицу — висящий на стене изрядно запылившийся череп оленя. — Очень популярный в Германии предмет декора, — говорит Лео и кивком намекает Саане на булочку. Подсохшие десерты Лео — наиболее обидный источник лишних калорий для Сааны, особенно если вспомнить тетину высокую кухню, но сейчас важно проявить вежливость и согласиться. Это сразу устранит неловкость, поднимет всем настроение и подготовит почву для обстоятельной беседы. На булочке снизу что-то липкое. Саана облизывает кончик пальца и ждет. Минуты протекают в полнейшей тишине. Саана вынимает чайный пакетик из воды и принимается крошить маленький картонный квадратик на другом конце нитки. Это самые долгие пятнадцать минут в жизни Сааны. Не произнесено ни слова. На обратном пути Саана останавливается у кладбища. Она оглядывает могилу Хелены, как вдруг в поле зрения попадает идущая мимо старушка. — Такая молоденькая, такая невинная — и ту забрал порог, — причитает старушка, и Саана придвигается к ней вплотную. — Простите, что? Кто забрал? — спрашивает она, глядя старушке прямо в глаза, подернутые пеленой катаракты. — Всего хорошего, — произносит старушка, смотря сквозь Саану, куда-то вдаль. Кажется, она не помнит, что сказала секунду назад. Неспешно бредет дальше. «Порог». Старушка говорила о пороге. Саана наблюдает за неуверенной старческой поступью, после чего наклоняется к надгробию Хелены. Ее внимание что-то привлекло. Рядом с могилой лежит камешек, испещренный углублениями наподобие чаш. За спиной буквально из ниоткуда вырастает пастор. — Снова вы, — говорит он без особой радости в голосе. Священник оглядывает Саану, скрючившуюся у могилы Хелены. Саана пожимает плечами. Есть в этом мужчине что-то отталкивающее. — Хелена с детства активно участвовала в жизни прихода, — сообщает Форс, раскачиваясь с пятки на носок. — Она красиво пела, — говорит он и наклоняется к надгробию. — Неисповедимы пути Господни, раз он забирает к себе кого-то настолько юного, — продолжает пастор, а Саана внимательно наблюдает за его поведением. Ищет на его лице намек на тоску или скорбь. — Мне пора, — говорит Саана и покидает кладбище почти бегом, не давая пастору возможности сказать или спросить о чем-то еще. Если тетино замечание справедливо, значит, Форс тогда проследил за Сааной до самого дома. Если ему не терпелось узнать, где она живет, — что ж, теперь знает. Но что именно дает ему это знание? Саана шагает к дороге по кладбищенской тропе, усеянной хвоинками. Изящная старинная ограда из камня охраняет мертвых. Саана оглядывается назад. Пастор до сих пор возвышается над Хелениной могилой, однако взгляд его прикован к Саане. Два часа спустя Саана насыпает в кофе чуть-чуть сахара — на кончике чайной ложечки. Тетя организовала кофейный перерыв во дворе. Они замечательно устроились в тени яблони, поставив на старый каменный столик изящные кофейные чашечки «Майсема» и сливочник фирмы «Арабиа». Саана в восторге от этих импровизированных кофейных посиделок и с удовольствием наполняет маленькую чашечку снова и снова. Саана тепло улыбается тете, отрезая себе уже второй кусок черничного пирога. Она старается есть аккуратно: не хотелось бы, чтобы черника попала на скатерть «Маримекко». Побывавшая в духовке ягодная кашица так и норовит запачкать все вокруг, но страдают от этого в основном пальцы. Саана почти мурлычет от бесподобного вкуса. Прямо сейчас ей хочется кричать от счастья. На дворе лето, она сидит с Инкери посреди сада и лакомится любимым пирогом. Авралы и дедлайны остались в прошлом, как и вызванные ими бессонные ночи, как и сердце, сходящее с ума от количества кофе. И Ян. Они еще в самом начале, и хочется быть оптимисткой, наслаждаться предвкушением. Неужели именно такой видят жизнь те, кто по-настоящему ее проживает? Вся по уши в чернике, Саана счастлива. Занося посуду в дом, Саана решает потом выйти прогуляться. Сложно усидеть в четырех стенах, когда изнутри распирает от мыслей о Яне. Инкери посмеивается, видя, как племянница в сотый раз бросает взгляд на экран мобильного. Саана корчит тете рожицу и направляется к дороге через двор. Почему Ян до сих пор не позвонил? Как ему та ночь? Разволновавшись, Саана принимается грызть ноготь на большом пальце. И наконец звонит телефон. — М-м-да? — Саана нажимает на зеленую кнопочку и призывает на помощь всю оставшуюся в ней беззаботность. Кто тут постоянно думает о Яне? Никто. — Привет, женщина, — говорит Ян, и Саана не в силах сдержать очередную идиотскую улыбку. Звука его голоса достаточно для полного размягчения мозга. Саана ощущает себя подростком. Гипнотический мужской тембр проникает ей под кожу, вызывая массовый забег мурашек по всем частям тела. Они обсуждают мелочи буднего дня. Ян говорит о дурдоме на работе, которому пока не видно конца и края. И все-таки разговор с Яном успокаивает, дарит Саане целых семь с половиной минут, свободных от тоски по мужчине. Они трижды пытаются распрощаться, пока Яна на самом деле что-то не отвлекает. Они считают до трех и одновременно завершают вызов. Саана кладет телефон в карман, любуясь окружающим ее летним пейзажем. Обочины дороги усыпаны цветами — Саана сразу видит клевер, иван-чай, колокольчики, лесной купырь и тысячелистник. Ей хочется собрать букет. Многие ее знакомые уже выложили в «Инстаграм» фотографии букетиков полевых цветов, но Саане приятнее собрать такой для себя, не для соцсетей. Ее завораживают пурпурные цветы иван-чая и лиловые колокольчики, их она и делает основой композиции. Лето — сплошная цветочная лавочка. Сидя с цветами на корточках, Саана вдруг замечает вдалеке белый автомобиль. Он движется слишком быстро для этих краев. Проходит какое-то время, прежде чем Саана понимает: машина частично едет по обочине — и прямо на нее. Саана пулей сбегает в кювет. Кажется, будто кто-то вдавил педаль газа, нацелившись специально на нее. Как ни в чем не бывало, автомобиль сворачивает с обочины и продолжает путь по дороге на такой скорости, что из-за пыли и гневно подскакивающих в воздух камушков почти ничего не видно. Саана ошарашенно таращится на белую машину. Что это было? Опять фантазия разыгралась или кто-то действительно пытался ее задавить? ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА То было тайное знание, принадлежавшее, однако, всем. Оно распространялось подобно огоньку. Тихо тлело, но могло вспыхнуть, если кто-то подкидывал дров. И знание это добралось до Хелены. Среди тех, кто сегодня собрался, были не все. Существовал некий внутренний круг, куда попадали исключительно по приглашению. Последнее слово было за рыженькой вожатой. Приглашали только тех, кто способен стать хранителем тайны. Сегодня вожатые порадовали своих подопечных пивом. Стараниями старших братьев и недобросовестных взрослых — завсегдатаев местного бара — у несовершеннолетних частенько оказывались сигареты, водка и сидр. Хелена наблюдала за тем, как ребята крутились около парнишки, подобно шершням. Восхитительный оратор оказался еще и ловким контрабандистом. Расположения парня добивались массово, прибегая для этого к самым авантюрным и беспечным уловкам, пытались завоевать его внимание сальными шуточками — безуспешно. Парень отмахивался от шершней. В конце концов он отошел от группы и направился к Хелене. — Не желает ли девушка немного пива? Хелена почувствовала, с каким наслаждением наблюдает за вытянувшимися лицами всех остальных, но на своем постаралась удержать благородно-нейтральное выражение. — Благодарю, — сказала она, приняв бутылку из рук парня. Больше Хелена ничего ему не сказала, скованная жадными взглядами со стороны. Прихлебывая противное теплое пиво, Хелена издалека посматривала на парня, бредущего к своим шершням. Самая красивая и популярная из вожатых пила сидр, зажав пальцами нос, и делала вид, что ее сейчас вырвет. Издав несколько смешных звуков, она встряхнула своей шикарной рыжей гривой, самодовольно оглянулась по сторонам и надула губки. Казалось, девушка сознательно играла на публику. Просто ее игра была более зрелой, нежели у остальных. В итоге своего она добилась, и вечером внимание буквально обрушилось на нее. Внезапно случилось ужасное. Они попались. Каждый. Хелена с упавшим сердцем видела, как из темноты выплыл стройный силуэт их пастора. От страха она буквально приросла к месту и уже приготовилась выслушивать нотации. Вы, мол, пьяницы и раздолбаи. Грешники. Однако ничего подобного не произошло. Спиртное молниеносно скрылось за спинами «грешников», сигареты полетели в костер. Лишь рыжеволосая девушка заливисто хохотала, откинув голову назад и крепко вцепившись в горлышко бутылки из-под сидра. Хелене было известно, какая слава у этой девушки. Что ничего толкового из нее не выйдет, потому что папа — беспросветный алкаш. — И что же предстало пред моими старыми очами, — иронично начал пастор, и все затаили дыхание. — То, что тут умеют веселиться. Это хорошо! Веселье — часть взросления, — сообщил он, ко всеобщему удивлению, и направился прямиком к костру и рыженькой вожатой. — А вот тебе уже пора на боковую, — сказал он и решительно взял девушку за плечо. Та хотела было вырваться, но перевела взгляд на того, кто в нее вцепился, и пьяно заулыбалась. Похоже, пронесло. Пастор с девушкой ушли, а остальные спокойно продолжили веселиться у костра. Хелена задумалась о священнике, красивом мужчине, по которому вздыхали все девчонки. Он то и дело веселил молодежь, а в своем черном поло был похож на кинозвезду. Получается, пастор и впрямь относился к девушкам-вожатым как к взрослым? Мужчине было где-то около тридцати. Наблюдая за тем, как рыженькая повисла на его руке, Хелена заметила, что смотрит не одна: еще одна пара глаз сосредоточенно провожала взглядом тех двоих. Парень. Сойдясь мыслями, поняв друг друга без слов, они оставили компанию веселящихся товарищей и осторожно последовали за пастором и девушкой. Обогнули парочку домиков, где все жили на время лагеря. Двухэтажные кровати, крохотные комнатушки. Прошли мимо высоченной сосны, флагштока и беседки с мангалом, пока не очутились у самого леса. И там, оставаясь в тени, они увидели, как пастор прижал пьяную девушку к стволу дерева. Они увидели, как пастор касался шеи девушки — и ее грудь ходила ходуном от волнения. 17 ИЮЛЯ, СРЕДА, ХАРТОЛА Телефонный звонок застает Яна на полпути к машине. Отец. Он сообщает именно то, чего Ян больше всего опасался и втайне ожидал. Только что умерла мама. Покинула их, уснула вечным сном.