— Испугались? — Да, испугался... Только завернул за поезд, а тут они... — Сколько их было? — Двое. — Нападающих двое? — Нет, всего двое. Звонарь держался за живот... Другой, против него, с ножом. — А кто — «другой?» — Другой?.. Я его не знаю... — Звонаря знали? — Да, того знал... Так, немного. Случайно познакомили. — А второго видели когда-нибудь? — Нет, не видел. — Могли бы его опознать? — Нет, он был в тени вагона, я толком его не видел. — А как же разглядели нож? — Нож был на свету, а сам он в тени. — Кто же этот самый «он?» — Не знаю я его... И не разглядел... Сарсенбаев встал, прошелся по кабинету. — Жалко мне вас, Шамов... Представляете, в какое положение вы ставите себя?.. Нет?.. Растолкую... Преступник нам уже известен... — Зачем же мучаете меня? — несколько оправившись, закричал Шамов. — Да я... Вы понимаете?.. Сарсенбаев подождал, что еще скажет Шамов, но тот сразу и смолк. — Так вот, — ровно продолжал Сарсенбаев, садясь на свое место, — преступник известен. Но пока нам не ясны некоторые звенья, некоторые детали, которые позволили бы полностью изобличить убийцу. Мы найдем эти звенья, обязательно найдем. Но хотелось сделать это побыстрее, надеялись на вашу помощь. А вы молчите. Значит, помогаете не следствию, помогаете преступнику. А за сокрытие его будете отвечать в уголовном порядке. — Я все сказал. Больше я ничего не знаю! — чуть не закричал Шамов. — В первый раз утверждали: «Ничего не знаю!» А теперь вот кое-что рассказали... Так ведь? — Проверьте, наконец... Правду говорю: больше ничего не знаю. — Может быть, все-таки еще что-то добавите? — Нечего мне добавлять. Я решительно заявляю: все сказал. Майор Айдаров Итак, появилось новое лицо — Джанибек Умырзаков. Видимо, о нем говорил тяжело раненный Мамбетов. Но — в связи с чем? Может, как раз он, Умырзаков, видел, знает, кто убил Мамбетова? Ведь в последние минуты Мамбетов едва ли стал бы говорить о чем-то не очень существенном, это уж точно. Но ни словом Умырзаков не намекнул на знакомство с Мамбетовым. И вот теперь, как посоветовал Сарсенбаев, нужно проследить все связи Умырзакова, наметить, как сделать это почетче и побыстрей. Чтоб наметить — прежде всего надо ознакомиться с известным уже, и Айдаров изучал протокол допроса Умырзакова. Но нет-нет, да и вспоминал беседу с Рахимом. Любопытно, почему, например, Рахим просил устроить очную ставку со своими родственниками — отцом, братом, сестрой — и соседкой, почему не с другими? Может, другие действительно не видели тогда его, во время отъезда?.. И сразу, следом, притупляя и заслоняя эту мысль, — факты из протокола допроса Умырзакова, фамилии его товарищей. Дверь легонько скрипнула. Айдаров поднял голову от стола. Пожилая, седоватая женщина переступила порог. — К вам можно? — А, это вы, Ангелина Ивановна? — Да, это я, — улыбнулась женщина. — Проходите, садитесь. Айдаров убрал в ящик стола протокол допроса Умырзакова. Женщина присела к столу. — Слушаю вас, Ангелина Ивановна, наш нештатный сотрудник по станции... Подойдет такой чин? Ангелина Ивановна не очень весело рассмеялась. — Я нештатный сотрудник и станции, и своей квартиры... И от снохи, Анюты, Анны Васильевны, и от Семена не раз уже слышала такое. — Видите, я угадал. — Да, угадали... А пришла я к вам вот чего. Жена этого самого Генки Шамова, Оксана, доняла меня. Сам Генка ничего, а она доняла. Бабенка быстрая, современная, но разумная, нравится она мне. Сначала чуть не со слезами: «Вы его опозорили!» Потом: «Сходите, замолвите словечко, у вас там знакомые, в милиции. Пусть разрешат уехать в отпуск, отнесутся по-человечески...» Женщина помедлила. — Значит, пришли просить, — жестоковато сказал Айдаров, — пришли просить, чтоб «по-человечески»? — Нет, что вы!.. — поспешила Ангелина Ивановна. — Я совсем о другом. Можно — откровенно? — Разумеется, — улыбнулся Айдаров. — Неоткровенные разговоры, по-моему, вообще пустая трата времени. — Это хорошо, что вы так думаете... А откровенно — знаю, в каждом деле есть добросовестные работники и недобросовестные или, скажем, не очень добросовестные, есть хорошие учителя, врачи, машинисты, милиционеры, а есть и не очень хорошие — это ведь жизнь. Знаю и то, что по одному плохому врачу могут неправильно судить о сотне хороших. То же самое с одним милиционером, с одним учителем. Так? — Так, — согласился Айдаров. — Ну вот. А я не привыкла по одному человеку судить о сотне. И знаю: в основном у вас отличные люди. А если на одного бездушного нарвешься — уговорами его не сделаешь более человечным. Тоже ведь так? Согласны? — Ясно, ясно, Ангелина Ивановна, — весело засмеялся Айдаров. — Спорить не собираюсь. И вижу: не будете просить за того, кто этого не заслуживает. Засмеялась и женщина. — Приятно, когда тебя сразу понимают. — Зачем-то открыла сумочку и снова закрыла ее. — А пришла я вот чего, — продолжила, — пришла посоветоваться, точнее — посоветовать вам. Правда, если это глупость — понимаю в вашем деле я немного, — если глупость, вы откиньте ее... А мне показалось... — Смелее, — подбодрил Айдаров, — чего там. Это ведь только в шахматных турнирах: возьмешься за фигуру — не смеешь ходить другой, в разговоре могут быть и допущения, и споры. Не стесняйтесь. — Я и не стесняюсь... И подумала вот о чем. Генку Шамова я немного знаю — хвастун, не нравится он мне. С Оксанкой его только познакомилась — понравилась. И вот, думаю, она может повлиять на Генку, может помочь вам. — Как помочь? — Ну, поговорить, подготовить Генку, чтоб он правду сказал... Айдаров насторожился. «Подготовить, подготовить», — закружилось в мозгу. Но, странно, закружилось вокруг разговора с Рахимом... Стой! Это ведь Рахим ПОДГОТОВИЛ себе алиби, указывая, с кем дать ему очную ставку! Тут — яснее ясного. — Что, детский совет дала? — спросила Ангелина Ивановна, видя, что Айдаров почему-то молчит. — Нет, я не о том. Мелькнула одна догадка... А ваше предложение — просто интересно узнать, на чем оно базируется. Почему, например, убеждены, что Шамова надо подготовить, и он вдруг скажет правду? А, может, он уже выложил ее давным-давно? — Если так, почему не разрешаете уехать? — Он еще потребуется для следствия. Возможно, очная ставка или что-то другое. — Это так... Понимаю. Но я знаю Генку — трус он и трепло, а строит из себя черт знает кого. Знаю, не прижмешь ему хвост — будет темнить. — Значит, «прижать хвост?» Женщина рассмеялась.