— Больше вроде ничего. — Припомните, как он говорит, с акцентом? — Да, есть немного. — Ну, а второй? — Лет эдак восемнадцати, маленький, невысокий... Стриженный под машинку. А тому, первому, лет двадцать — двадцать два. — Спасибо... А как одет этот, второй? — Вроде обыкновенные черные брюки, рубаха в клетку. — А как они вели себя? — Немного вроде выпившие. Но вежливо так: «Разрешите позвонить, человек кровью истекает». — Ясно. Как они ушли от вас? — Нормально ушли. Высокий сказал: «Спасибо, агай». И пошел. На перроне — вижу из окна — толпа уже собралась, молодежь, в основном. С танцев, наверно, из железнодорожного парка. — Если мы представим вам этих двух, опознаете? — Конечно. Без затруднения. — Хорошо. А на перрон вы не выходили? — Нет не ходил. Дежурный по вокзалу там был. Багажный кассир. Ваш товарищ был. Я — нет... — Спасибо за беседу, — Айдаров поднялся, — теперь — к вашим соседям. Вышел на улицу. Направился к багажной кассе. Пожилая, но подвижная, с бледными голубыми глазами, кассир Плахова сказала: — Была я на перроне, как же... — Чуть поморщившись, добавила: — С дурости выходила. — Почему «с дурости?» — не понял Айдаров. — Как же... Нам, трусихам, стоит ли смотреть на такое? Кажется, не первый год на свете живу, войну перенесла, похоронки... А все равно никак вот не успокоюсь. Сниться еще будет этот, которого ножом... — И что вы увидели? Только, пожалуйста, поподробней. — Что видела? — Тускло-голубые глаза женщины смотрели доверчиво и напряженно. — Я сначала не обратила внимания на толпу. Зашла к дежурному по станции, а от него два парня выходят. — Что за юноши? — Один повыше, другой поменьше. — Какие они из себя? — Не разглядела. Вышли — и вышли. Спросила дежурного, кто такие. Говорит: «Звонили, кого-то ножом ударили на перроне». Поняла: вот почему толпа собралась. — И дальше? — Ну, вышла, с дурости полезла в гущу людей. Тут ваш работник — в милицейском, с офицерскими погонами... Тот, высокий, что от дежурного выходил, с усиками, забыла сказать, он-то и слушал пульс у раненого... Раненый зажал другой рукой живот, на руке кровь... Ваш работник тому, который пульс слушал: «Ты что, врач?.. Не врач? Тогда иди отсюда, не мешай». — Подождите, — поднял руку Айдаров. Сразу почему-то всплыл в памяти разговор с Шурагазиевым в больнице. — Вы уверены, что пульс проверял действительно тот парень, который заходил к дежурному? — Точно. Усы у него небольшие, просто я сначала забыла про них сказать. — Так, хорошо... А куда он делся, тот высокий парень? — Этого не знаю, — пожала плечами Плахова. — Ваш работник сказал ему: «Иди отсюда, если не врач, не мешай...» А тут «скорая» пришла, с носилками. Айдаров помедлил. Что-то не совсем ясно. Неужели Шурагазиев прогнал потенциально важного свидетеля? С какой стати? — Еще раз подумайте и скажите, — попросил Айдаров женщину. — Вы убеждены, что проверял пульс именно тот парень, который заходил к дежурному? Плахова поджала губы. — Поймите, это очень важно, — подчеркнул Айдаров. — Да, убеждена, — твердо сказала женщина. Старший лейтенант Павлычев — Интересует меня прошедший вечер, а именно с десяти вечера до двух ночи. Сколько такси в это время делали у вас рейсы к вокзалу и от вокзала? На полном миловидном лице диспетчера таксомоторного парка, Кати, появилась улыбка. — Э, дорогой, — сказала она, — лучше сосчитать, кто здесь не был, у вокзала, — это проще. — И все-таки мне нужны все, все до единого, кто тут был в интересующее нас время. Упустить одного — все дело под откос. — Хорошо, сосчитаю, кто отмечался, выпишу всех. Только погоди. Диспетчер, склонившись над большой книгой, не сдержала зевка. Извиняясь, посмотрела на Павлычева. — Что поделаешь, Катя, — сказал он в ответ. — Время-то за полночь, хоть пой, хоть кукуй — спать все равно хочется. Катя улыбнулась, занялась своими бумагами. Павлычев попросил разрешения закурить. Поглядывая на Катю, на ее книги и бумаги, подумал: «Да, задал я работу. Вокзал, пожалуй, самое людное место в городе, сюда и отсюда столькие едут — раз-два не посчитаешь». И все же Павлычев удивился, когда диспетчер, наконец, назвала число таксистов, подъезжавших к вокзалу вечером и ночью. — Тридцать семь? — невольно перепросил он. — Тридцать семь. Катя рассмеялась. — Сами просили, — сказала она. — Что поделаешь — служба, — ответил Павлычев, — и мне надо бы со всеми этими таксистами потолковать — тридцать семь! Понятно, один на один потолковать и чтобы другие до времени не знали, о чем тут речь пойдет, не знали, что мы уединяемся. Можно это устроить? — Связаться с теми, кто на линии, — запросто, у всех рации, — с готовностью ответила Катя. — Но некоторые сменились ночью, вот беда. — Ладно, давайте хоть тех, кто на линии. Пока с ними будем беседовать, уже утро будет. Диспетчер открыла соседний кабинет. — Располагайтесь вот здесь. Павлычев прошел к небольшому письменному столу, огляделся. Между стенкой и столом — легкое кресло, под окном — новые мягкие стулья с темно-зеленой обшивкой, метрах в двух от двери — книжный шкаф. В дверь постучали. — Входите. И вот перед Павлычевым водитель таксомотора Сергей Иванович Кутепов. Неторопливо он сел на предложенный стул, стараясь не суетиться, снял кепку, пригладил волосы. — В какое время вы были минувшим вечером в районе вокзала? — спросил Павлычев. — У диспетчера все точно записано. — Ну, а сами вы не помните? — Помню, но могу и ошибиться... Около девяти привез парочку — прямо к поезду. Да, раньше девяти... Из второго микрорайона привез. С вокзала захватил четверых — двух девушек и старушку с девчонкой, отвез на Коммунистический, у «Радуги». Потом еще, ближе к десяти, был на вокзале. Вез из «Черемушек» парней, четверых.