– Секундочку, я лучше запишу. Адамберг открыл блокнот и в темноте записал слово в точности так, как ему продиктовал Вейренк, потом мгновенно изобразил паука во всю страницу. – Нет, у пауков восемь ног, восемь, я же тебе говорил. – А у насекомых шесть, – проговорил Адамберг, старательно поправляя рисунок, – теперь я вспомнил. Он сунул в карман блокнот, и его рука нащупала старую помятую сигарету, из которой наполовину высыпался табак, – сигарету, украденную у Кромса. Он достал ее и закурил. – Получается, ты видишь это в тумане, – совершенно спокойно констатировал Вейренк, когда они снова тронулись в путь. – Да. Как ты считаешь, что мне с этим делать? – То, что уже делаешь. Я ничего не вижу в тумане. Но иногда у меня получается заглянуть немного вперед. – И что ты видишь там, впереди? – Я вижу тень, Жан-Батист. Глава 9 В 13:50 Адамберг, пришедший немного раньше назначенного часа, ждал встречи с профессором Пюжолем, арахнологом: он напоследок сверился с записью в блокноте, чтобы не ошибиться. Восемь ног. Loxosceles rufescens. Накануне вечером Данглар по дороге домой размышлял вслух о происхождении термина Loxosceles, хотя его никто об этом не спрашивал. От loxo – “неискренний”, в расширительном смысле, “тот, кто ходит окольными путями”, “порочный”. Также, вероятно, от celer – “тот, кто прячется”. Порочная тварь, которая прячется? Такое толкование Данглару не понравилось, ведь в нем смешивались греческий и латинский корни. Комиссар сидел на шаткой деревянной скамейке, вокруг витали запахи старого паркета, пыли, формалина и, пожалуй, грязи. Он думал о том, как объяснить свое появление здесь, и ему в голову ничего не приходило. К скамейке подошла, опираясь на трость, низенькая полноватая женщина лет семидесяти. Не то беспокойная, не то подозрительная, она уселась как можно дальше от комиссара, в метре с лишним. Она прислонила к себе трость, но та тут же упала. Все трости скользят, все трости падают, подумал Адамберг, мигом подобрал ее и с улыбкой протянул женщине. Она была одета в слишком длинные для нее, подвернутые джинсы, серые кроссовки, цветастую блузку и старомодный кардиган. Хотя сам Адамберг одевался небрежно, он легко распознавал стиль, который в огромном каменном городе именовали провинциальным. Женщина напомнила ему мать, которая носила кофты с пуговицами, перешитыми заново, вручную, толстой ниткой, чтобы точно не оторвались. Невзрачная, лицо доброе, почти круглое, волосы выкрашены в светлый оттенок, одежда помятая, тяжелые очки, которые ей совершенно не идут. И, как и у матери, у нее были две прямые вертикальные морщины между бровями, оттого что она слишком часто хмурилась, – у нее тоже был, видимо, очень серьезный подход к воспитанию детей. Адамберг гадал, почему она сидит здесь, на этой скамейке, зачем приехала сюда издалека. У нее на коленях лежала небольшая черная сумка, она открыла ее и достала маленькую пластиковую коробочку, осмотрела и снова убрала. Она четырежды проверяла, не забыла ли коробочку. Из-за нее она, видимо, и приехала. – Извините, – заговорила она, – будьте любезны, скажите, который час? – Я не знаю, который час. – А у вас на руке – это что, разве не часы, причем целых две штуки? – Это часы, но они не ходят. – Зачем же вы их носите? – Не знаю. – Извините меня, это не мое дело. Простите. – Ничего, не страшно. – Просто я не люблю опаздывать. – А на какой час у вас назначена встреча? Они вели себя словно два пациента в приемной у стоматолога, которые изображают оживленную беседу, чтобы обмануть страх. Но поскольку они пришли не к стоматологу, то оба очень хотели узнать, зачем сюда явился другой. И беспокоились, как бы не лишиться своей очереди. – На два часа. – У меня тоже. – А с кем? – С профессором Пюжолем. – У меня тоже, – нахмурившись, сообщила она. – Значит, он примет нас вместе? Но так же не делается! – Он, наверное, очень занят. – А зачем вы пришли, позвольте спросить? Чтобы починить свои часы? У нее вырвался смешок, веселый, без издевки, но она тут же его подавила. У нее были красивые зубы, очень белые для ее возраста, так что, когда она смеялась, сразу молодела лет на десять. – Извините, простите, пожалуйста, – сказала она. – Иногда ни с того ни с сего сболтну неведомо что. – Ничего, не страшно, – повторил Адамберг. – Но все-таки зачем вы пришли? – Скажем так: я интересуюсь пауками. – Само собой разумеется, если вы обратились к профессору Пюжолю. Вы арахнолог-любитель, так, что ли? – Именно так. – И какой-то из них доставляет вам неприятности? – Вроде того. А вы? – А я им принесла одного. На случай, если понадобится. Этого, кстати, раздобыть очень трудно. Казалось, женщина задумалась, глядя прямо перед собой и взвешивая все за и против. Потом внимательно оглядела своего соседа – как она надеялась, не слишком бесцеремонно. Невысокий темноволосый мужчина, худой, жилистый. Лицо… что можно сказать о его лице? Совершенно неправильное, выдающиеся скулы, впалые щеки, нос слишком большой, с горбинкой, а улыбка какая-то странная, но удивительно приятная. Увидев его улыбку, она наконец решилась, вынула из сумки свою драгоценную коробочку и протянула ему. Под пожелтевшей пластиковой крышкой Адамберг увидел крошечное скрючившееся существо. Мертвый паук – нечто невзрачное, незначительное. Вы раздавили большого домового паука – и от него почти ничего не осталось. Сегодня во время разговора о пауках он не почувствовал ни малейшего волнения. Как и накануне, когда они сидели за ужином. Он не пытался понять почему. Наверное, привык, и все. – Не узнаёте? – спросила женщина. – Я не уверен. – Наверное, вы никогда не видели его мертвым? – Не видел. – Вам ничего не напоминает его головогрудь? Адамберг застыл в нерешительности. Он что-то об этом читал. Другое название паука-отшельника – паук-скрипач. У него на спине рисунок, похожий на скрипку. Но напрасно комиссар изучал фотографии: ничего общего со скрипкой он не заметил. – Вот этот рисунок, да? – Хотите, скажу вам прямо? Вы такой же арахнолог, как я – римский папа. – Вы правы, – согласился Адамберг, возвращая ей коробочку. – И какой же паук вас интересует? – Отшельник. – Отшельник? Значит, вы такой же, как все? Вы боитесь? – Нет. Я полицейский. – Полицейский? Погодите, дайте соображу. Маленькая женщина снова какое-то время смотрела прямо перед собой, потом перевела взгляд на Адамберга. – Как только кто-то умирает, сбегаются полицейские. Не собираетесь же вы арестовывать пауков за убийство? – Нет. – Кстати, им будет очень неплохо в камере, если туда принести небольшую кучку дров. Извините, это шутка. Опять я болтаю невесть что. – Ничего, не страшно. – Погодите, дайте соображу. Ага, понятно. Как только начинается паника, сбегаются полицейские. Чтобы навести порядок. Значит, вы пришли навести справки, а потом рассказать вашим коллегам, нижестоящим и вышестоящим, как себя вести, чтобы успокоить людей. Адамберг понял, что маленькая женщина только что подсказала превосходное объяснение его появления у профессора Пюжоля.