– Она выходит из дома, хоть иногда? – Одна? Вы шутите, комиссар. Зато когда я отправляюсь в путешествие в болеутоляющей позе, она садится ко мне в машину. А мне хочется хоть иногда побыть в покое. Но поскольку я девушка не злая, то не могу ей отказать. Потом я оставляю ее в гостинице, потому что она мне уже осточертела, ой, извините, потому что я от нее устала, а сама иду гулять и фотографировать. А потом покупаю шары. – Шары? – Шары, в которых идет снег, если их потрясти. Это так красиво, правда? У меня их больше пятидесяти. Слушайте, если вам нравится собор в Бурже, я вам подарю. – Большое спасибо, – сказал Адамберг, который в тысячу раз больше ценил своего мертвого паука. – Тем не менее я очень хотел бы с ней познакомиться. – Чтобы понять, что такое арахнофобия? – Это так называется? Арахнофобия? Подождите минутку, я запишу. – О том, чтобы встреться с ней, забудьте. Вы же мужчина, комиссар. – А я и забыл. – Что вы мужчина? Странно, комиссар. Вообще-то это очень заметно. – Нет, я забыл, что она не выносит мужчин. Подумаю об этом, а сейчас мне пора возвращаться на совещание. – По-моему, у вас в голове какая-то другая идея, помимо арахнофобии, – заметила Ирен. Прямота и болтливость не могли скрыть ее острый ум. – Вы все-таки полицейский. – Какая идея? – Увидеть собственными глазами, размножились или нет пауки-отшельники. Адамберг улыбнулся: – Не буду отрицать. Он в растерянности положил трубку. Эта Луиза Шеврие, о которой ничего не известно, была не просто чокнутой и ненормальной, она страдала настоящим неврозом. До такой степени, что боялась струйки белого мыла из флакона: с силой изливающаяся жидкая субстанция вызывала у нее воспоминание о пережитом изнасиловании. Он работал над многими делами об изнасилованиях, знал многих женщин, для которых присутствие мужчин было невыносимо, но ни разу не слышал о том, чтобы при виде струйки густоватой жидкости кто-то испытывал ужас и отвращение. Фобии Луизы граничили с безумием. Он, конечно, мог понять навязчивую идею, связанную с жидким мылом, но у него не укладывалось в голове, какое отношение к сперме имеет масло. Он на несколько секунд закрыл глаза и прижался лбом к стеклу напротив липы. Масло. Когда он слышал это слово? Когда крошил кекс? “Вы испортите брюки, комиссар”. Нет. Рев мотоцикла, проезжавшего вдали, заглушил писк птенцов. Масло, черт возьми. Моторное масло, разлитое на дороге перед мотоциклом одного из жуков-вонючек – Виктора Менара, третьей жертвы. Адамберг обхватил ладонями лицо. Это не совпадение, Меркаде рано или поздно обнаружил бы информацию об изнасиловании Луизы. Но с какой целью эта женщина, до смерти боящаяся пауков-отшельников, заявилась к Ирен Руайе? Ирен никогда не скрывала: она не убивает пауков, и все об этом знали. Бессмыслица какая-то. Если только Луиза с самого начала лгала. И поселилась в этом доме ради того, чтобы оказаться рядом с пауками-отшельниками, там, где им оказывали гостеприимство, где их защищали, так же как ее. Потом, опасаясь расследования и запутывая следы, она стала играть противоположную роль – роль арахнофоба. Притом что сама не только не боялась пауков, но любила их и была отшельникофилом. Впрочем, такого термина наверняка не существует. Интересно, откуда она могла узнать о расследовании? Ирен держала слово, в интернет ничего не просочилось. Но он разговаривал с Ирен, и Луиза, вероятно, слышала, как та называла его комиссаром. Он потянулся, внезапно встревожившись. Потом расслабился: Ирен не мужчина и не член банды пауков-отшельников. Она ничем не рискует. Если только… Если только Луиза не забеспокоится, узнав, что расследование продвигается, а у Ирен возникли сомнения и в один прекрасный день она может сообщить о них своему проклятому комиссару. Он снова позвонил своему личному арахнологу: – Ирен, это срочно. Вы одна? – Элизабет спит. Что происходит? – Слушайте меня внимательно. Не звоните мне в присутствии вашей соседки. Вы следите за моей мыслью? – Мысль что-то не прослеживается. – Ладно, не важно. Я вас прошу, и все. Обещайте. – Хорошо. Но что? – Она вас обо мне расспрашивала? О человеке, с которым вы переписываетесь? – Никогда. Зачем ей это? Вы думаете, что с ее тараканами в голове ее интересует кто-нибудь, кроме ее самой? Вот уж нет. – Такое может вскоре случиться. Если она у вас спросит, что это за комиссар, с которым вы болтаете, ответьте вот что, в точности: я ваш старый друг из Нима, мы с вами снова встретились, совершенно случайно. В свободное от работы время я, как и вы, интересуюсь пауками. Я зоолог, но работать по специальности не смог. Это объяснит, почему мы с вами беседуем о недавних злодействах пауков-отшельников. Вы меня слышите? – Да, – ответила Ирен, окончательно запутавшись и растеряв все слова. – Кроме того, я коллекционирую шары, шары со снежинками. – Вы? – Это ложь, Ирен, вы следите за моей мыслью? – Не слежу. Не могли бы вы объяснить? Как я сказала, комиссар, я девушка не злая, но я и не марионетка. – Я не считаю, что ваша Луиза просто чокнутая. Я считаю, что она серьезно больна психически. И способна, – соврал Адамберг, – раскрыть всю информацию о следствии, которую получит от вас. – А, вот теперь начинаю понимать. – У нее ни на секунду не должно возникнуть подозрение, что я думаю об убийствах. Малейшая утечка в СМИ станет катастрофой. – Я слежу за вашей мыслью. – Договорились, Ирен? Я всего лишь старый друг, несостоявшийся зоолог, увлеченный пауками и шарами со снежинками. – Ну, тогда я вот что сделаю, – откликнулась Ирен, обретя свою обычную бойкость. – Куплю в Рошфоре два шара. Вернувшись домой, скажу, что один – это мне, а другой – вам. Что мы с вами снова встретились невзначай в сувенирной лавке. Например, в По, у меня есть шар из По. Вот так я ее сама и обману. – Прекрасно. А если будете писать мне подробное сообщение, то, как только отправите его, сразу же удалите. – Я слежу за вашей мыслью. Вы думаете, она копается в моем мобильнике? – И в компьютере тоже. – Ну, раз так, надо этим воспользоваться. Я могу отправлять вам фальшивые сообщения о шарах, с фотографиями, и напишу: “А такой у вас есть?” Как будто мы соревнуемся, у кого коллекция лучше. А по поводу пауков могу рассказать вам о домовых пауках, о пауках-крестовиках, о черных вдовах. Поскольку вы несостоявшийся арахнолог, то у вас нет никаких причин интересоваться только пауками-отшельниками. – Превосходно, так и сделайте, Ирен. – Есть одно “но”. Если мы с вами старые приятели, которые снова встретились – к моему большому удовольствию, – почему я вас называю комиссаром? Адамберг на секунду задумался, и у него возникло впечатление, что Ирен соображает быстрее его. – Скажите, что это такая игра. Что раньше вы звали меня Жан-Батист, но, когда мы встретились вновь, вы узнали, что я стал комиссаром. Вот мы и начали поддразнивать друг друга, и это вошло в привычку. – Не очень удачно, комиссар. – Нет. – Я стану чередовать: иногда буду говорить “комиссар”, иногда – “Жан-Батист”. Или даже “Жан-Бат”, так проще и получится более естественно. – Ирен, вам бы полицейским работать. – А вам – арахнологом, Жан-Бат. Извините, я тренируюсь. Глава 31 – Перед нашим путешествием к Тихому океану, – начал Адамберг, когда все снова заняли свои места в зале капитула, – я говорил о том, что нам нужно найти новый проход. – На широте пятьдесят два градуса, – вполне серьезно уточнил Меркаде как бы про себя. – Майор Данглар утверждает, что нам не за что зацепиться. Это не совсем точно. С самого начала у нас перед глазами было то, на чем мы не остановились. – Что? – спросил Эсталер. – Не что, Эсталер, а кто. – Убийца? – Я думаю, это женщина. – Женщина? – удивился Мордан. – Женщина? Которая убила восемь мужчин за двадцать лет? Что привело вас к этой мысли, комиссар, к этому… проливу? – Банда пауков-отшельников переродилась в банду насильников, нам это известно. Меркаде работает над тем, чтобы обнаружить их преступления с тех пор, когда мальчишки стали взрослыми, и, скажем, до того времени, когда им исполнилось шестьдесят пять лет. Получается, примерно за пятьдесят лет. Это очень трудная задача, и ничто не указывает нам на то, что они действовали только в департаменте Гар. Фруасси будет помогать лейтенанту.