— Эта татуировка посвящена Деклану,?— вполголоса произнес я.?— Так называемый точечный рисунок. Он символизирует двух сидящих мужчин, связанных дружбой. Ты знаешь, что такое «скорбное дело»? Она отрицательно покачала головой. — В прошлом в этой стране жили сотни племен аборигенов. Каждое имело свою культуру, но смерть у них всегда возводилась в ритуал. Эта традиция получила название «скорбное дело». Существуют разные способы почтить память усопшего человека. Все мои ближайшие предки были городскими жителями. Большая часть традиций в нашей семье была забыта, поэтому о верованиях и обрядах я узнавал преимущественно из книг. Смерть Деклана была первой, которая оставила настоящие шрамы в моей душе. Я не знал, как побороть свое горе, поэтому выдумал свой собственный ритуал. Пальцы Молли оторвались от моей кожи, но указательный палец тотчас же коснулся следующей татуировки. Она рассеянно водила пальцем вдоль контура, а я наблюдал за этим. Ее прикосновение было куда сокровеннее, чем можно было бы ожидать от нашего короткого знакомства. Лично для меня было во всем этом нечто интимное, несмотря на то, что мы были одеты и сидели в переполненном посетителями кафе. Как бы там ни было, моя кровь закипала. — И эти татуировки тянутся по всей руке? И по другой? — поинтересовалась Молли. Я был слишком рассеян и пытался сосредоточить все свое внимание на мягком царапании ее ноготка по моей коже, поэтому едва не пропустил мимо ушей ее слова, но, когда до моего сознания наконец дошел вопрос Молли, я вдруг почувствовал досаду, что наш разговор принимает такой оборот. Я молча кивнул и попытался придумать, как сменить тему разговора. Думал я слишком медленно, поэтому прозвучал очередной ее вопрос: — А другие татуировки что означают? — То же самое,?— неохотно признался я.?— Каждая татуировка символизирует кого-то, погибшего на войне. За каждой — своя история. Они напоминают мне о моей жизни и о жизнях тех, кто встретился мне на моем пути, а после ушел из жизни. — Господи,?— прошептала Молли. Я взглянул на нее. Она также смотрела на меня. — Слишком много горя для одной жизни, Лео. — Так я подвожу итоги и отдаю почести тем, кого уважал. Внезапно мне стало неловко, и я почувствовал себя беззащитным. Медленно убрав руку, я выпрямился. — Я не люблю об этом рассказывать. — Я сегодня думала о тебе,?— вдруг сказала Молли. Она тоже убрала руку, но потом, опершись локтем о стол, вернула руку на место и положила на нее свой подбородок. — Ты бы мог раскрыть правду о смерти брата любой газете и получить взамен любую желаемую должность, а ты хранил тайну. — Конечно, хранил. — Никаких «конечно». Я знакома со многими журналистами. Большинство из них написали бы статью. — Любой порядочный человек сохранил бы это в тайне, когда дело касается того, к кому ты относишься как к брату. Господи! Кто способен так поступить с семьей покойного? — Быть может, тот, кого эта семья незаслуженно обидела на похоронах его лучшего друга,?— почти неслышно предположила Молли. Я резко замотал головой. — Я даже о таком не думал. — Вот и я о том же. Мне не в чем тебя упрекнуть. Я просто… — вздохнув, девушка улыбнулась.?— Спасибо. То, как ты себя повел, многое о тебе говорит. — Ну, вижу, ты не настолько расстроена, как я опасался утром. — Когда мы расстались, я немного поплакала,?— без смущения призналась она.?— Дело в том, что я еще до разговора знала, что в его смерти что-то не так. Я уже оплакала Деклана. Я понимаю, все это очень грустно, но смерть брата и прежде была для меня трагедией. С тобой я желала встретиться для того, чтобы узнать правду, а не для того, чтобы справиться с горем. С этим я уже разобралась более-менее. Молли поморщилась. — Я не из плакс. Большая часть моей жизни прошла «на публике», поэтому при необходимости я научилась хорошо скрывать свои чувства. Молли взяла вилку и принялась за еду. Я последовал ее примеру. Несколько минут мы молча ели. Я не мог долго выдерживать эту тишину. Она совсем не походила на спокойную, комфортную тишину, которая окутывает двух старых друзей. Впрочем, неловким молчанием, возникающим при встрече двух незнакомцев, это также нельзя было назвать. Просто я чувствовал себя не в своей тарелке. Я рассказал часть из того, что прежде намеревался никому не рассказывать, и теперь испытывал жгучий интерес к женщине, сидящей напротив. Я не знал, что с этим делать. Когда наш разговор возобновился, мы, не сговариваясь, начали болтать о разных пустяках, словно оба желали отвлечься. Мы поговорили о работе Молли и о том, чем занимаюсь я. Когда мы доели, разговор сам по себе прекратился. Счет мы оплатили пополам. Вместе мы направились к железнодорожной станции. Повернувшись к ней, я протянул свою руку. — Всего хорошего, Молли. Если захочешь поговорить, у тебя есть мой номер телефона. Она посмотрела на мою руку, улыбнулась и вдруг, широко разведя руками, обняла меня за талию. Я привлек ее к себе своей здоровой рукой, и мы застыли так на пару мгновений. Эти объятия были вполне невинными, по крайней мере, с ее стороны. В этом я был уверен. Хотя обо мне нельзя было того сказать. Тело ее льнуло к моему телу. Сквозь ее одежды я ощущал ее мягкость, силу и тепло. Даже когда Молли от меня отступила, я чувствовал, что запах ее тела надолго впитался в мою одежду. Сегодня днем мы вновь пережили тяжелые воспоминания, и общее горе упрочило нашу связь. — Ты не против, если я тебе позвоню? — спросила она. — Конечно, не против. — Спасибо, Лео, спасибо за все. Я кивнул, улыбнулся и пошел своей дорогой. Сделав всего несколько шагов, я уже думал о том, как бы встретиться с ней снова, но уже без того, чтобы все наши разговоры велись вокруг ее брата. Глава седьмая Молли Июль 2015 года Я поставила будильник на мобильнике на обеденное время и заползла в удивительно комфортную постель моего гостиничного номера. Я лишь несколько секунд наслаждалась тем, что лежала, растянувшись, на мягчайшей простыне, а затем сон взял надо мной верх. Когда я проснулась, то сразу же поняла, что время сейчас ближе к вечеру. Я проспала, не услышав будильника. Приняв душ и помыв голову, я надела первое, что попало мне под руку. Почти бегом я преодолела квартал, отделяющий отель от больницы. Задержалась я только для того, чтобы, заскочив в ресторан, прихватить там большую коробку с горячими суппли[5]. Пока я бежала по коридору к отделению интенсивной терапии, взгляд мой остановился на моем отражении в тонированном стекле окна. Я застонала. После долгого сна и душа, как ни странно, я выглядела даже хуже, чем прежде. Мои не до конца высушенные волосы свалялись в нечто шаровидное. На мне была юбка с геометрическим орнаментом оранжево-розово-голубых цветов и желтый в полоску топик. Мне пришло в голову, что в этом наряде я похожа на клоуна. Я истерически рассмеялась. В палате Лео я застала Крейга Уокера и незнакомого мне врача. По выражению лица мужа я сразу же поняла, что вести добрыми никак не назовешь. Я застыла перед стеклянной дверью. Пальцы впились в ручку. Ко мне подошла Альда. — Входите,?— мягким тоном сказала она.?— Это невролог. Сегодня Лео проходил диагностические исследования. Сейчас они обсуждают их результаты. Стараясь успокоиться, я толкнула дверь и вошла в палату. Трое мужчин посмотрели на меня, я — на Лео. — Извините, что прерываю. Ты не против, чтобы я вошла? Извини. Я проспала, не услышала будильник. — Входи,?— сказал Лео.?— Тебе тоже надо это знать, полагаю… — Это доктор Фида,?— представил мне Крейг врача,?— невролог Лео. Я буду переводить. — Привет, миссис Стефенс,?— протягивая мне руку, произнес доктор Фида. Пожав ее, я тоже поздоровалась. — Мне проводили томографию и всестороннее неврологическое обследование,?— сообщил Лео. — Доктор Фида как раз объясняет наши предположения по поводу проблем, вызвавших трудности с движением нижней части тела Лео,?— спокойно сообщил Крейг. В течение последующих нескольких минут я внимательно слушала Фиду и Крейга, пытаясь понять, что они имеют в виду. Лео утратил способность хорошо координировать движения мышц ног и даже держать равновесие в стоячем положении. Эти симптомы, судя по всему, вызваны наличием трещины в черепе и сопутствующим отеком мозга. Пока рано говорить, насколько долгим будет восстановление. Врачи рекомендовали Лео интенсивную реабилитационную программу поддержки, пока мозг будет исцелять сам себя. — Ваши прогнозы оптимистичны? — спросил Лео. Тон дискуссии заставил меня нервничать. Мне хотелось взять Лео за руку, но я не хотела ставить его в неудобное положение. — Пока еще рано делать долгосрочные прогнозы, Лео,?— произнес Крейг.?— На снимках мы видим, что вашему мозгу была нанесена определенная травма, но мозг — удивительный орган. Даже при необратимом повреждении он может со временем сам себя излечить, адаптироваться с помощью терапии. — Мне просто надо знать, что я снова смогу ходить,?— тщательно подбирая слова, сказал Лео.?— Я понимаю… ну… Я ничего не требую… просто, если я не смогу ходить… Он запнулся. Теперь я возьму его за руку и не отпущу, если он не выдернет ее. Я буду крепко сжимать его пальцы. Пусть Лео ни на секунду не усомнится в том, что я буду его поддерживать и во всем ему помогать. Доктор Фида и Крейг в течение нескольких минут что-то тихо обсуждали по-итальянски. Я видела лицо Лео. Он очень боялся, но при этом прилагал огромные усилия, чтобы ничем не выдать своего страха. Наконец, он встретился со мной взглядом, и я одарила его обнадеживающей улыбкой. Лео в ответ не улыбнулся, но и не отвернулся. — Ваш лучший шанс восстановить двигательные функции — как можно быстрее приступить к программе реабилитации. Мы не можем дать какие-либо гарантии, Лео. — Я знаю, что миллионы людей во всем мире живут полноценной жизнью в инвалидных креслах,?— с напряжением в голосе произнес Лео,?— но я не смогу. Я не смогу работать, если я прикован к креслу. Ничего в моей жизни не будет идти по-прежнему, если я не смогу ходить. — Всегда есть возможность привыкнуть и приспособиться,?— мягко сказал Крейг.?— Вам следует упорно добиваться своего. Первый шаг к выздоровлению — отдых и покой. После этого вас подключат к реабилитационной программе. В Сиднее разработано несколько успешных программ мирового уровня по реабилитации пациентов с черепно-мозговыми травмами. — А амнезия Лео? — поколебавшись, напомнила я.