– Я думал, мы друзья навек, – протянул Хару, краснея. – Неужели она больше тебе по нраву? Хару спрыгнул с дерева и обратился в Василису, которая стянула с себя сорочку и бросила на снег. Кирши отвёл глаза. И тут заметил на снегу тёмные, почти чёрные, пятна крови. – Предпочитаю не менять одного мертвеца на другого, – сказал он, медленно отступая к ближайшей избе. – Не заставляй меня снова приказывать тебе. Я хочу, чтобы ты сделал всё по своей воле, – от голоса Атли по спине пробежал липкий холод. Кирши сглотнул. – Обычно, – бросил он, не глядя на Атли и подкрадываясь к двери в избу, – ты отлично справляешься сам. Что ответил Атли, Кирши не услышал – он вышиб дверь ногой и влетел в избу. Раненая ночница, сидевшая посреди пустой комнаты, зашипела и кинулась на него. Кирши был готов. В последний момент он шагнул в сторону, пропуская её мимо, и, развернувшись, одним ударом отсёк уродливую голову. – Это последняя? – в комнату трусливо заглянул Тирг. – Надеюсь. – Конь твой сбежал. – Я видел. – Раз мы теперь пешком, чур, ты меня несёшь. – Я и так тебя всегда ношу. – Справедливо. – Домовой опасливо понюхал прах ночницы. – Ну и воняет! Жуть! Что теперь? – Ты затыкаешься, и мы идём искать коня. – А потом? Кирши выразительно взглянул на Тирга, тот состроил глупую морду: – Это уже надо было заткнуться? Кирши не ответил. Он уже думал о том, как ночнице удалось обрести такую силу: не только мерцать, но и навести больше одного морока. Определённо, творилось что-то неладное. – Что-то грядёт, – пробормотал он, покидая избу. Тирг поджал хвост и промолчал. Он отчего-то впервые решил послушаться Кирши и заткнуться. Домовой, понял Кирши, тоже почувствовал тьму, что витала в воздухе. Тьму, что пронизывала ночь и не сулила ничего хорошего. * * * Конь нашёлся у соседней деревни, в которой Кирши остановился на ночлег. Деревенька такая маленькая, что в ней не было ни трактира, ни постоялого двора. Так что старосте – седому, но ещё вполне себе крепкому старику – пришлось пустить Ворона на порог собственного дома. Жены у старика не было, зато были сын с невесткой, а ещё пятеро внуков, что, сгрудившись на печке, глазели на Кирши и всю ночь шушукались, мешая спать. Вот и сейчас, когда Кирши, заснеженный и чуть не околевший от холода, ввалился в избу, они сбились в кучу и возбуждённо заверещали: – Убил чудище? – Убил! Убил чудище! – Страшно! – Тихо ты, только тебе и страшно! – Глядите! Это там кровь? Кирши не обратил на их галдёж никакого внимания, сбросил плащ и устало опустился на лавку. Скинул сапоги и осмотрел раненую ногу. Ничего серьёзного – когти ночницы лишь оцарапали кожу. В горницу вошла Купава – невестка старосты, маленькая и худенькая, как осинка с двумя тонкими пшеничными косами, она несла завёрнутый в полотенце горшок. Он дымился и пах капустой и грибами. – Как раз к ужину! – воскликнула она. Горшок тяжело ухнул об стол, Купава выпрямилась и отёрла полотенцем вспотевшее лицо. – Батюшка захворал, так что уж почивает. А Видан вот-вот подоспеет. Силки проверить отправился. А ну! – Купава повернулась к детям. – Тикайте отседова! Она махнула на них полотенцем, и те, завизжав, ураганом скрылись в дверях. – Деду проведайте! – крикнула она им вслед. – Он вам сказок расскажет. – А дети есть не будут? – спросил Кирши, натягивая сапог. Купава замялась и покосилась на двери. – Они уже поели, – ответила она уклончиво. – Пущай с дедом повозятся. А мы тут как-нибудь сами. Кирши хмыкнул, но ничего не сказал. Купава заметила пропитанную кровью штанину, тихо охнула, но помощи не предложила. Дверь в сени распахнулась, и в горницу вошёл Видан, неприлично огромный и широкоплечий по сравнению со своей маленькой женой. Светлая борода и густые брови его покрылись инеем, в красных от мороза руках – по зайцу. – Завтра жаркого наделаем! – пробасил он, складывая дичь на лавку, и покосился на Кирши. – Чтоб на всех хватило. – Я работу сделал, – покачал головой Кирши. – С рассветом уеду. На лице Видана промелькнуло облегчение, но он сказал: – Оставайся сколько знаешь, Ворон. Только лихо за собой не приведи. Кирши в ответ только кивнул. Расселись ужинать, и за столом тут же воцарилось молчание, от которого, кажется, больше всех страдала Купава. Она всё ёрзала на лавке и тулилась к мужу, поглядывая то на него, то на Кирши, то к себе в тарелку. – Очень вкусная капуста. – Кирши решил развеять напряжение. Вышло неловко, но Купава немного расслабилась и неуверенно заулыбалась: – Благодарствую. Не чета столичным кушаньям. Вам небось в гарнизонах ваших помудрёнее блюда подают. – В столице может быть, а в походах мы едим что придётся. А твоя стряпня дорогого стоит, – Кирши понадеялся, что выдал что-то вроде комплимента. Купава зарделась и спрятала взгляд, а вот Видан покосился на Кирши неодобрительно и едва заметно придвинулся к жене. – А это правда, о чём люди судачат? – вдруг вскинулась Купава. – Что невеста царя из-под венца сбежала? Кирши чуть не поперхнулся от такой резкой смены темы. Так вот чего Купава мялась! Боялась спросить то, что её действительно волновало. – А люди так говорят? – переспросил он. – Говорят, что они с царским сынком Радомиру рога наставили, – отозвался Видан. – Опозорили его у всех на виду, и ведьма эта сбежала подальше от царского гнева. Кто-то даже поговаривает, что она чернокнижницей была. – И говорят, после этого Радомир впал в тоску да запил, а советница его с башни выкинулась, – понизила голос Купава. – Да вот мы не знаем, чему верить, а чего сторониться. А тут ещё и поговаривают, что нечисть себя странно ведёт. Вот мы и беспокоимся. – Это всего лишь слухи. Беспокоиться не о чем, – солгал Кирши. Слухи не врали – по крайней мере, не обо всём. У них с Атли были неуверенные предположения, что нечисть беспокоилась из-за запретных чар Белогора, но с его смертью ничего не изменилось, стало только хуже, а значит, причина крылась в другом. Но, впрочем, Кирши это беспокоило мало, сейчас его больше волновали собственные цели. А мир… Мир пусть хоть сгорит дотла. 2 Вдали от дома Снег медленно опускался на серый город. Огромный и каменный, словно могучий когда-то великан, которого пригвоздили к земле маленькие человечки, растерзали и устроили себе на обглоданных останках новый дом. Василиса сидела, обхватив колени, на широкой кровати в маленькой комнатке на двадцатом этаже серого дома и боялась даже подойти к окну, чтобы её не стошнило от головокружительной высоты. В комнату заглянула Дина – высокая худая девушка с пышными кудрями цвета графита и непроницаемо-чёрными глазами. Она не отходила от Василисы ни на шаг с того самого дня, как та пришла в себя. – Свет, твоя мама звонит, точно не хочешь поговорить? – спросила она, прикрывая рукой розовую светящуюся пластину, которую вечно таскала с собой.