* * * Я не представляла, как смогу попрощаться. Я была не готова потерять Иден. Просто не могла. В каком-то трансе я ушла в лес, едва замечая, куда иду. Уйдя на мили от города, до самой Литтл-Лейк-роуд, добралась до заповедника Мендосино; почти сразу сошла с тропы, поднялась по крутому склону оврага и тут же спустилась, продираясь сквозь влажные папоротники и губчатый подлесок. Здесь виднелись следы пожара, деревья обгорели и почернели. К тому времени когда я выбралась к роще мамонтовых деревьев, все мои мышцы болели, а одежда промокла от пота. Деревья, сотни футов в высоту, были неподвижны, как башни. Хэп как-то сказал мне, что такие старые и большие деревья делают один вдох в день. И если я хочу по-настоящему понять их или хотя бы одно дерево, мне нужно быть рядом именно в тот момент, когда они дышат. — Правда? — Конечно. Океан тоже дышит. Деревья. Всё. Я рухнула в центре круга деревьев, зарылась в иголки, пыль и мох. Не молитва, но нечто близкое, о чем Иден говорила не раз и не два. Когда дела идут плохо и тебя трясет, любила она повторять, опустись на колени там, где стоишь, и мир подхватит тебя. У меня было слишком много матерей и недостаточно материнской заботы. Только с Иден я чувствовала себя настоящей дочерью. И теперь ее не стало. Я застыла и ждала прихода веры, какого-то знака, как жить без нее. Но ничего не пришло. Ничего, кроме волн озноба от остывающего пота и печали, которая, казалось, поселилась между деревьями, между стволами и ветками, между иголками и листьями, между молекулами. Она пробралась в меня и плотно свернулась под ребрами, как кулак, сделанный из серебряных нитей. В конце концов я с трудом поднялась и пошла в сторону дома. Когда я пришла, уже давно стемнело, на крыльце не горел свет, и все окна были темными. Я вошла в кухню и включила свет, и Ленора дернулась. Она как-то забралась на стул Иден у стола и, когда я подошла ближе, рассердилась. Перья на шее встопорщились гневным воротником, словно она защищала это место. — Хочешь есть? Свирепое молчание. Я все же нашла пакет с собачьим кормом и вытащила немного, чтобы насыпать на край стула, но, едва моя рука приблизилась, она взмахнула здоровым крылом, топорща перья, и едва не задела меня. Я машинально ударила ее. Ее тело было намного тверже, чем я ожидала, плотное и неподатливое, будто вырезанное из дерева. Ленора мгновенно ответила — ударила клювом в большой палец, раскрыв уже оба крыла, даже сломанное. — Прекрати! — я снова подняла руку, понимая, что перешла черту. Никто не должен бить животных, никогда. Иден смотрела бы на нас в ужасе, но я ничего не могла с собой сделать. Не могла отступить. — Не надо, — предупредила Ленора. Та же фраза, что и всегда, но наконец она обрела смысл. Она говорила со мной, говорила о нас. От ее холодного взгляда у меня сдавливало сердце. Я рванулась к ней, схватила плотное тельце, застав ее врасплох. Ленора отчаянно вырывалась, дергаясь, сражаясь, пытаясь освободиться, но я только крепче прижимала ее к груди. Распахнув переднюю дверь, выбросила ее во двор, а потом быстро захлопнула дверь и заперла ее. Потом побежала к себе в комнату и, захлопнув дверь, повалилась лицом вниз на кровать, сотрясаясь от ненависти, вины, стыда и неизвестно чего еще. «Ох, милая, — сказала бы мне Иден, — на кого ты так злишься?» «На тебя». Но это тоже было неправильно. Все было неправильно. Мои глаза жгло. В сердце пылала пустота. Через полчаса или около того — по правде сказать, я сама не знала — я встала и тихо прошла по дому к входной двери. Открыла дверь, ожидая увидеть Ленору на коврике или на дорожке, но она исчезла. Я в панике побежала искать ее. Но ее не было ни под изгородью, ни с другой стороны дома. Она не забилась ни в щель у гаража, ни между мусорных баков. Я схватила фонарь, большой, как термос, — Хэп держал его в прихожей, в шкафу, на случай ночных штормов, когда отключается электричество, — и направила его в чернильную ночь, шепча имя Леноры, хотя мне хотелось его выкрикивать. Я боялась разбудить Хэпа. А может, Иден — там, где она сейчас, в вышине рядом со звездами или под изрезанной береговой линией, терпеливая и ищущая, бесприютный луч света… В конце концов я сдалась. Вернулась в кухню и рухнула на стул, где начался весь этот кошмар, рядом с забытой горсткой собачьего корма. Я совершила ужасный поступок, совершила сознательно, и не могла вернуть все назад просто потому, что мне было жаль. Сожаление не найдет Ленору. Сожаление — самая одинокая вещь на свете, поняла я, потому что оно просто возвращает тебя к себе. Глава 34 Собака рысит к нам, и улыбка Клэя Лафорджа становится все шире, будто вселенная отпустила какую-то шутку. Может, так и есть. — Люди вечно говорят, что у слонов отличная память, но я в любой день поставлю на собаку против слона. — Я не могу заботиться о собаке. Он продолжает загадочно улыбаться. — Вы же знаете, на самом деле мы их не держим, верно? Они сами решают, остаться или нет. Впрочем, как и любые животные. Я все еще думаю о Леноре Иден, и потому слова вырываются сами: — Я допускала ошибки. Он просто стоит, кивает, будто говорит: «Ну конечно, допускали». Потом щелкает пальцами, и внимание собаки тут же обращается на него. — У меня такое чувство, что здесь вы не облажаетесь. Замечаете отметины на морде и рыжеватую шерсть? В ней есть кровь малинуа, бельгийской овчарки. Одна из самых умных пород, и с интуицией у них хорошо. Поэтому они так хороши в полицейском деле. Они работают вместе с человеком, составляют команду. — Откуда вы все это знаете? — Я как-то дрессировал собак. В другой жизни. Я бы сказал, ей четыре или пять лет. Она похудела от жизни на улице, но в остальном выглядит здоровой. Вам нужно будет скормить ей побольше белка, и не просто сухого корма. А для шерсти и зрения хорош лососевый жир. — Клэй… — Я пытаюсь соскочить, нащупываю новые аргументы, но его внимание снова отдано собаке. Присев рядом с ней, он проводит уверенной, знающей рукой от макушки до хвоста и обратно, и собака не возражает. — Ага, — негромко произносит Клэй, не поднимаясь. — В некоторых породах вшито знание того, что нам нужно. Она здоровая и крепкая. И сильная. Лучшего напарника не придумаешь. «Мне не нужен напарник», — хочет заявить голосок внутри меня, но даже я понимаю, насколько это слабое возражение. И какая откровенная ложь. — Поверить не могу, что беру собаку. — Ага. — Клэй усмехается. — Жизнь — забавная штука. Он идет с нами до самого Ротари-парка, где его девушка, Ленора, ждет на скамье для пикников в той же длинной толстовке с эмблемой «Сихокс»; заросли густых светлых волос падают на ее обветренный лоб. — А, хорошо, — негромко говорит она. — Вы в порядке. — Спасибо, что отправили Клэя приглядеть за мной. — Я подумала, не попали ли вы в беду. — Нет. Все хорошо. — Смотрю на них и чувствую, что необъяснимо благодарна им за их присутствие. Мы даже не знаем друг друга, и все же мы здесь. — Как зовут вашу собаку? — спрашивает Клэй. — Хороший вопрос. Жаль, что она не может мне сказать. — Ха, она может. Только не по-английски. * * * Я успеваю в «Мендоса-маркет» за несколько минут до закрытия. Оставляю собаку снаружи у двери, и торопливо, но бесплодно ищу лососевый жир. У них есть только консервированные сардины и анчоусы. Я покупаю оба, плюс филе лосося, ярко-розовое на фоне белой оберточной бумаги, в которую его заворачивает продавец, и собачий корм, сухой и влажный. Все это едет на ленте к кассе, когда я замечаю Калеба. У него в руках куча продуктов. — Привет. — Он бросает взгляд на мои покупки. — У тебя есть собака? Я почему-то теряюсь. Почти смущаюсь. — Я ее подобрала. Наверное, я сошла с ума, да? — Я всегда хотел собаку, но у отца была аллергия, — почти беспечно говорит он. Под небрежной фразой кроется тень эмоционального счета, галочка в колонке, где его обсчитала жизнь. Или не жизнь как таковая, а Джек Форд. Когда мы выходим на улицу, начинается приветственный танец — Калеб и собака здороваются друг с другом. — Она симпатичная, — говорит он. — И умная на вид. — Так мне и сказали. Мы бредем к моему «бронко». Я выгружаю покупки, а собака запрыгивает на заднее сиденье, будто всегда знала свое место. Я все еще стою спиной к Калебу, когда он говорит: — Я вчера столкнулся с Уиллом. Он сказал, ты помогаешь ему искать эту пропавшую девушку. Я разворачиваюсь к нему, изрядно удивленная. Мы с Уиллом договаривались о моем инкогнито. — Ничего официального, только немного поддержки. — Ясно. Я думал, ты просто проезжала мимо… — Я тоже. — Со стуком закрываю багажник. — Калеб, у тебя правда все в порядке? Мне ты можешь сказать.