— Искать тропу, — предположила я. — Искать воду. — Выбирай. — Тропа. Он не сказал, да или нет. Выросшая в чужих домах, я стала мастером чтения лиц и угадывания эмоций, проецируя себя в других, но с Хэпом это никогда не срабатывало. Он был слишком глубоким и слишком спокойным, слишком внутри себя. Как там говорилось в песне о человеке, «я камень, я остров»[50]? Хэп не был ни тем ни другим. Он был глухим лесом. — Сколько сейчас времени? Я посмотрела вверх сквозь древесный полог, чтобы понять, где солнце. Мы оставили машину около трех, прикинула я, и шли чуть больше часа. — Четыре пятнадцать. У нас куча времени до темноты. Редкая улыбка. — Может, и так. Я закрыла глаза и потянулась вовне остальными чувствами, не шевелясь, пока не начала слышать звуки, которых только что не было, — дрожь листа в паутине, вздохи струйки текущей под землей воды. Было и много других. Но за всем этим, далеко — дальше, чем я действительно могла бы услышать, если анализировать рационально, — шум мотора, машин. Цивилизация. — По-моему, я знаю дорогу. С этого места вела я, из рощи, через красный ольховник, следуя едва заметным знакам, которые подсказывали, куда идти. Какие-то промежутки между деревьями отличались от остальных, подстегивали память, предупреждали белыми отметинами грибов, мхами или лишайниками. Был солоноватый запах луга, влажный воздух у зарослей папоротников, полупрозрачный розовый ковер кальмий. Пару раз я теряла тропу, но Хэп не произнес ни слова. На этот раз он вообще не собирался помогать мне, но не из упрямства, а из любви. Он хотел показать, что я могу справиться сама. Что я умелая и изобретательная. Что могу доверять себе именно так, как он научился доверять мне. Когда мы наконец-то добрались до машины, я следила, как Хэп закидывает рюкзак обратно в багажник. На уверенные движения его рук, на его спокойную концентрацию. Он был самым высоким, самым прямым деревом, которое я когда-либо видела. И когда он обернулся, я сказала: — Спасибо. Глава 52 Патологоанатом позвонил на следующий день с протоколом вскрытия. Причина смерти: асфиксия. Это подтверждают раздавленная подъязычная кость и характерные повреждения тканей шеи. Странгуляционные борозды предполагают длительное связывание. — Когда Кёртисы услышат, они рехнутся, — говорит Уилл, как только заканчивает пересказывать мне протокол. — Начнут гадать, не будет ли Кэмерон следующей. Мы в его кабинете, треплемся на фоне непрерывного стресса и избытка кофеина. Последние сутки были настолько выматывающими и выбивающими из равновесия, что я едва помню поцелуй в его квартире. Как будто его никогда не было, и это облегчение. У нас и так хватает проблем. — Удушение почти всегда вопрос власти. Требуются серьезные усилия, чтобы убить человека таким способом. Ты видишь его глаза, чувствуешь его дыхание, знаешь, что можешь в любой момент остановиться и спасти его. Или нет. — Господи, — тяжело произносит он. — Никогда не думал, что такое случится в мое время. Это почти сломало папу. Мне кажется, он так и не вернулся к тому шерифу, которым был раньше. Может, я недостаточно сильный или недостаточно умелый? Анна, блин, ну это же просто дерьмо! Я знаю, чем сейчас забита его голова. Багажник. Тело. Это все и во мне. — Постарайся не думать об этом, — мягко говорю я. — Ты справишься. Мы в одной упряжке. — Ага, — отзывается Уилл, явно не убежденный. — Что ты думаешь о теории Денни насчет лесничего? Профессия Хэпа всегда была для меня священной, но я должна признать, что идея вполне правдоподобная. Лесничий был бы местным, знакомым с территорией, хорошо чувствующим себя в лесу. — Еще он может быть пожарным. Военным или из Национальной гвардии. Всех этих ребят учат справляться с огнем, и у них хорошая физическая подготовка. — Верно. Кстати, ты заметила, что на собрании не было Дрю Хейга? Он, кажется, тоже уверенно себя чувствует на природе. Я заметила. Если Эмили не смогла заставить себя прийти, учитывая, с чем ей пришлось иметь дело, это одно. Но у Дрю нет оправданий. По крайней мере, веских, если только там не случилось какое-то происшествие. — Я думаю, он чего-то избегает. Как прошел второй тест на полиграфе? — Техник отменил в последнюю минуту. Перенесли на среду. — Это еще через два дня. — Можешь не рассказывать. Но что делать? Мне всегда приходилось вызывать специалистов из других округов, а поиски Полли Клаас до сих пор стягивают на себя все ресурсы. Все способные люди работают там. Им на горячую линию по-прежнему трезвонят, а теперь все вообще слетят с катушек. — Нам нужно срочно позвонить Роду Фрейзеру и поделиться информацией. Этот парень может быть тем же, который схватил Полли. Мы просто пока ни черта не знаем. Уилл уставился на середину своего заваленного бумагами стола. Он уже на пределе. — Давай вернемся на минутку к идее лесничего. Если это наш парень, как он выцепил Шеннан посреди леса, особенно если она ехала в Сиэтл? Она не шлялась по лесам. — Он мог столкнуться с ней в каком-то публичном месте. В баре или еще где. Может, они даже встречались. — Я высыпаю в кофе еще два пакетика сахара, надеясь, что это поможет думать. — Не исключаю даже, что это была случайность. Скажем, они пересеклись вечерком и отправились в какое-то тихое место, чтобы заняться сексом в ее машине. Но потом что-то щелкнуло, и у него поехала крыша. Он душит девушку и остается с трупом в машине. Затем едет в какое-то знакомое ему место, верно? Сжигает машину и свои следы — и пытается обо всем забыть. — С июня по сентябрь… Четыре месяца. На какое-то время ему все удалось, или он думает, что справился. А потом появляется Кэмерон Кёртис. Почему она, а не кто-то другой? Что у них с Шеннан общего? — Они похожи. У обеих длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, и карие глаза. Обе не просто симпатичны, они красивы. — Понимаю. Но с Кэмерон он точно познакомился не в баре. К тому времени что-то изменилось. Он ее выискивал. — Ему пришлось. — Наклоняюсь на стуле, чувствуя, как твердый пластик давит на ноги. — Она не выбирается в большой мир — только школа, дом и, иногда, Грей Бенсон. — В висках начинает тупо пульсировать. — Идея безумная, но что, если все наоборот? Что, если это Кэмерон его отыскала? Помнишь стихотворение из ее шкафчика? «Я хочу распрямиться и больше никогда не сгибаться, ведь там, где я согнут, я лгу». — Блин, ты его выучила… — Прекрати. Послушай минутку. Кэмерон не просто пятнадцатилетняя девушка. Последние несколько месяцев она жила под прессом. Родители молчат или врут. Потом дела становятся еще хуже. Появляется ребенок, возможно, родители разведутся — или хуже того, не разведутся, и все будет идти, как сейчас. Она отчаянно хочет найти выход. — А тот эпизод с бесплатной клиникой? — Уилл говорит так, будто не до конца уловил мысль. Если по-честному, моя теория развивается слишком стремительно. — Куда его вставить? — Не знаю. Возможно, эта поездка должна была символизировать независимость — по крайней мере, поначалу. Может, Кэмерон пыталась выгородить собственную жизнь. Нелегко иметь такую мать, как Эмили. Прошло не так много времени с тех пор, как она перестала сниматься. А тогда ее узнавали на улицах. Однажды она попала в список пятидесяти самых красивых женщин нынешнего времени. — Я думал об этом. В смысле, мы считаем эти журналы дурацкими, но Кэмерон, возможно, нет. Большинство девушек не настолько уверены в себе, чтобы соперничать с такой матерью. — Если Кэмерон хотела как-то проявить себя, оставить собственный след, как ей это сделать? Как именно ей требовалось «распрямиться», и почему это привело ее к встрече с парнем, которого мы ищем, лесничим или военным? Что он мог ей предложить, какой путь бегства из стеклянного ящика? — Пока не понимаю. — Я тоже. — Чувствую, что в комнате заканчивается кислород. Что мы оба бегаем по кругу. Немного помолчав, говорю: — Кэмерон должна была доверять ему, чтобы встретиться с ним посреди ночи. Откуда взялось это доверие? Как вышло, что именно этот мужчина не напугал ее, а притянул к себе? Вот самый хитрый вопрос. Уилл издает звук, выражающий согласие. — Помнишь, Эмили говорила, что у Кэмерон не было ни одного бойфренда? — Именно. Шеннан, возможно, он просто где-то снял, но я начинаю задумываться, не привлекла ли его Кэмерон чем-то совсем другим? Не показалась ли она ему неким идеалом? — То есть? — Я часто встречала такую ситуацию в профайлинге, — пытаюсь дотянуться до слов, которые помогут понять ход моих мыслей. — Изгои, чужаки, которые не могут сблизиться с людьми, иногда фиксируются на невинной личности как на шансе собственного спасения через искупление. По крайней мере, они сами в это верят. — Погоди. Так он не психопат? У меня явно не вышло. — Может, и психопат. Но даже самый искореженный разум жаждет любви и сродства. Возможно, мы до сих пор не нашли тела Кэмерон, поскольку он думает, что она в состоянии выправить в нем все плохое, вернуть ему внутреннее ощущение правильности. Исцелить раны, которые нанес ему мир. — Ну, не знаю, — с сомнением произносит Уилл. — Слишком много предположений. А почему ты считаешь, что этот парень был травмирован? Смотрю на него, чувствуя себя расстроенной, не в своей тарелке. Этот день был слишком долгим и слишком трудным. Эта неделя, месяц и год. — Потому что именно так ты становишься хищником. Глава 53 Однажды Фрэнк Лири раздал всем в «Прожекторе» по экземпляру книги «Сексуальные маньяки: психологические портреты и мотивы» и сказал вызубрить ее, как Библию. Авторами были два криминалиста ФБР и психолог, специалист по врачебному уходу, которые организовали и провели десятки интервью с осужденными убийцами и насильниками, психопатами, социопатами, педофилами и садистами, пытаясь систематически разобраться в разуме преступника и поделиться этим с профессионалами в форме учебного пособия. Это был провокационный материал. Они отправлялись в тюрьмы особого режима по всей стране, чтобы сесть напротив Чарльза Мэнсона[51], Дэвида Берковица[52], Эдмунда Кемпера[53] и тридцати трех других, надеясь узнать. Не факты их дел или обвинений, не возможность их перевоспитания, а их мысли в моменты до, во время и после совершенных убийств. Как и почему они выбирали определенных жертв, что послужило поводом, с чего они начали фантазировать о жестокости, и в чем заключалась самая возбуждающая часть преступления — то есть, по сути, как мыслят жестокие убийцы и что они чувствуют в отношении всех аспектов своих действий. Никто прежде не пытался так глубоко заглянуть в сознание преступника, не говоря уже о сборе и упорядочивании этих данных, чтобы работники правоохранительных органов вроде меня могли качественнее определять подозреваемых и эффективнее раскрывать преступления. И хотя меня беспокоила глубина фиксации на извращенных рассудках и то, как авторы временами задерживались на чудовищных, сенсационных подробностях, во время чтения книги во мне что-то щелкнуло и открыло больший вопрос, вопрос о связи между жертвой и преступником. Я помню, как одним вечером пыталась поговорить об этом с Фрэнком в баре недалеко от офиса. Тусклое помещение, казалось, изгибалось вокруг нас, виски в стаканах трепетал и поблескивал.