Осторожно касаюсь ее спины, желая, чтобы она почувствовала, что не одинока. Но на самом деле я не могу ей помочь. В этом — нет. Когда Эмили выпрямляется, ее лицо влажное и настоящее. Щеки потемнели от туши. Она тяжело дышит. — Надо быть чудовищем, чтобы причинить вред маленькой девочке. И это мой отец? — она вздрагивает, отторгая эту мысль. — Или мой брат? Господи, какой кошмар… — Сколько лет ваше семейство приезжало в Малибу на Рождество? — Три года. Потом у мамы началась деменция, и она больше не могла ездить. А потом мы перебрались сюда, и нас стал принимать Дрю. — Дрю тоже приезжал все эти три года? — Да. Я не хочу об этом думать. Ненавижу. Это ужасно. — Я понимаю. Мне очень жаль. — Мы стоим рядом, в спину дует тот же резкий ветер. Я ничем не могу облегчить ее жизнь. Не могу забрать ее боль. Все эти вопросы глубоко ранят. У правды есть клыки и стальная хватка. — Сколько было Кэмерон, когда ситуация стала меняться? — Когда мы переехали на север. Мы думали, дело в горах, в свежем воздухе… Она снова начала походить на себя. Потом встретила Кейтлин, и какое-то время все было просто отлично. — Эмили, эта хронология соответствует общей картине. К тому времени насилие в любом случае могло прекратиться. Она становилась старше. Разговорчивее. — Господи, как от всего этого тошно… Что нам сейчас следует делать? — Продолжать поиски вашей дочери. Разумеется, нужно будет проверить вашего отца и брата, чтобы исключить их из списка подозреваемых. А потом, когда все закончится, мы проведем расследование и выдвинем обвинение. Эмили встречается со мной взглядом, захлестнутая свежей волной страха. — Мама сейчас очень слаба. Эти новости о Кэмерон могут ее убить. — Вы говорили в последнее время с отцом? — Пару дней назад. Я стараюсь держать их в курсе, когда могу. Вы же не думаете, что она сейчас у него? — А такое возможно? Они с Кэмерон поддерживали связь? Могла она отправиться к нему? — Нет, я так не думаю. Он сейчас не оставляет мать одну. В этом есть какая-то ирония… — Ее взгляд становится суровым. — Она теперь не в состоянии путешествовать. Поэтому они и не приезжают. — На всякий случай я поставлю в известность департамент шерифа — пусть убедятся, что мы ничего не упустили. — Но почему Кэмерон ни разу не пришла ко мне? Не рассказала, что происходит? Я бы хотела дать ей какое-то простое объяснение, но его не существует. — Не исключено, что она не помнила. Такое часто случается. Ее подсознание могло выдавить эти события, чтобы помочь их пережить. И даже если она помнила, возможно, ей было слишком стыдно рассказать. Чаще всего жертвы насилия винят себя. Им кажется, что к такому результату привели какие-то их собственные поступки. Это одна из самых сложных для понимания частей картины. И одна из самых печальных. — Я ее не защитила. — Эмили говорит слабым и опустошенным голосом. — Я ее подвела. Беру ее за руку. Как бы я хотела знать способ повернуть время вспять, для нее и для Кэмерон… И для себя. Я чувствую, как между нами разрастается горе. — Эмили, вы никогда не хотели причинить ей вред. Вы просто не видели. А может, не могли. У вас ведь есть собственные шрамы. У всех они есть. — К глазам подступают слезы, но я их не сдерживаю. — Еще есть шанс помочь ей. Начните прямо отсюда. Эмили приваливается ко мне, чему-то покоряется. Возможно, всему. За ее плечом, в другом конце пляжа, перекрикиваются сквозь ветер другие участники поисков. Впереди — Гектор. Он целеустремленно шагает. Море штормовое, черная вода строит террасы с белой тесьмой. — О’кей, — говорит она, глотая воздух. — О’кей, — говорю я, и мы стоим там, вместе и одинокие. Глава 58 Нелегко оставить Эмили у ее дверей после такого дня, но Трой дома, и я понимаю, что им нужно поговорить. — Звоните в любое время. — Спасибо, Анна. Во всем этом нет ничего хорошего; я даже не уверена, что справлюсь с такими новостями. — Ее голос дребезжит, как тонкая струна. — Но я знаю, что вы стараетесь помочь. Что Кэмерон вам небезразлична. — Да. * * * Я еду обратно, в сторону городка, когда мимо проезжает машина Уилла. Вижу в зеркале, как он съезжает на утоптанную площадку; сама нахожу подходящее место на обочине, ставлю машину и выхожу, чтобы встретиться с ним на полпути. — Анна, я тебя всюду ищу. Одна из групп в Монтгомери-Вудс нашла несколько вещей Шеннан: один ботинок, браслет, сумочку с парой сотен долларов… Так что это не ограбление, но мы и так это знали. — А отпечатки? — К сожалению, ничего. Еще там был фотоаппарат. Тоже никаких полезных отпечатков, но мы извлекли пленку и, возможно, что-то выцепим из меток даты и времени. У меня начинает ныть основание черепа, как будто там давят настоящие руки. Я стараюсь не обращать внимания. — Где снимки сейчас? Я могу их посмотреть? — Конечно. Я сделаю для тебя копию. Я сейчас еду навстречу Дрю Хейгу и технику с полиграфом. Если захочешь поехать следом… — Захочу. Но должна тебе сказать, что сегодня утром у меня был долгий разговор с Эмили. Похоже, ее отец вполне мог быть тем давним насильником Кэмерон. — Ты рассказала ей о своих подозрениях? — Да. — И как она сейчас? — Здорово потрясена. Позаботься, чтобы техник обязательно спросил Дрю о праздниках в Малибу. Отца зовут Эндрю Хейг, живет в Боулинг-Грин, штат Огайо. Эмили говорит, что он больше не путешествует, потому что ее мать тяжело больна, но нам все равно нужно его исключить. — Ясно. Давай состыкуемся попозже. И тебе нужно немного отдохнуть, если сможешь. Ты ужасно выглядишь. — Уилл, мне плевать, как я выгляжу. Мне нужны фотографии. Он не особо хочет отступать. — Я так понимаю, что настаивать бесполезно? — Именно. * * * Получив фотографии из камеры Шеннан, я сразу раскладываю их на полу в своем домике и ищу в изображениях следы или улики. Большинство — дурацкие, спонтанные снимки: голая ступня Шеннан с изогнутым одуванчиком между пальцев, упаковка пива на траве. Смазанный пейзаж, который мог быть чем угодно и снят где угодно. Нога Шеннан, вероятно, снятая случайно. Сверчок топчется вокруг, а я чувствую, как во мне начинает расти досада. Мне казалось, что-нибудь немедленно выскочит, однако все фотографии одинаково безобидны — даже снимок, где Шеннан, похоже, в той самой таинственной кроличьей куртке, с распущенными и взъерошенными волосами, цинично щурится в камеру. Дата снимка — май этого года, почти за месяц до исчезновения. Правда, невозможно узнать, кто ее фотографировал. Тот же мужчина, который подарил ей куртку и камеру (или что-то одно)? А может, она их украла? Может, это все тупик, а фотографии ничего и ни для кого не значат, даже для Шеннан, будь она еще жива… Уилл занят весь день, и я решаю съездить в Комптч поговорить с Тэлли. Наверное, это пустая трата времени. У нее определенно нет хрустального шара, и вряд ли она постигнет суть этих снимков лучше, чем я. Но сейчас мне нужно действовать, двигаться, идти по следу, даже если он тупиковый. Мы со Сверчком приезжаем после двух и застаем Тэлли в саду. Она подвязывает плети винограда, готовя их к зиме. Ее лицо над воротом зеленой флисовой куртки розовое и обветренное. — Я честно не знаю, зачем приехала, — откровенно признаюсь я, когда она подходит и снимает толстые рабочие перчатки. — А вы знаете? Она искоса смотрит на меня, улыбается. — Наверное, в прошлый раз я недостаточно вас напугала. Интересно…