Но нет, в тот день Дженни была на работе. Люди видели, как она ловит машину в сторону городка. Значит, он взял машину Джека и ждал ее, зная, что в противном случае она исчезнет. Он подъехал, когда она еще тянула руку. Дженни залезла в машину, думая, что теперь у нее есть еще несколько минут на попытку объяснить, почему она должна уехать. И тогда он это сделал. Грубо. Задушил ее и отвез тело к реке. И все это ему пришлось сделать. Ужасный, раскалывающий душу поступок. Но какой-то части его души это понравилось. Части, которая впервые ожила. — Калеб, я не считаю тебя чудовищем. Ты можешь мне доверять. Давай попробуем как-то выбраться. — Нет. — Его мышцы едва заметно напрягаются. Потом в нем рвется струна. Он бросается с ножом в руке к огню, ко мне. Сверчок бросается ему под ноги. Все происходит быстрее, чем движется свет. Медленнее, чем проходят дни или годы. Столетия. Калеб спотыкается о собаку, теряет равновесие и падает в мою сторону. Но сейчас Сверчок уверена, что я в опасности. Она низко и устрашающе рычит, пока я бегу к двери в спальню, неверно оценив ее положение. Ударяюсь плечом о косяк. Отлетаю, продолжаю ломиться вперед. За спиной неразборчивые звуки. Резко лает Сверчок — я никогда не слышала от нее такого лая, — потом пронзительный визг, словно ее пнули или что-то похуже. Теперь по дощатому полу топают ноги. Страх во мне сдвигает тектонические плиты, но стремление выжить яростно и незыблемо. Добегаю до кровати, сую руку под матрас, чувствую холодный ствол. Рифленую рукоятку, как послание азбукой Брайля. Оборачиваюсь… Калеб достает меня раньше, чем я успеваю поднять руку и нажать на спуск. Сила удара вышибает из меня дух. Мы рушимся на пол вместе, его вес — как гора у меня груди. Я дергаюсь, пытаюсь сбросить его, но гравитация и сила на его стороне. Он легко прижимает меня к полу бедром и локтем; предплечье, словно дубина, сдавливает дыхательное горло. Моя рука с пистолетом между нами, прижата к моему бедру. Перед глазами плывут темные пятна, я сражаюсь за глоток воздуха. Сражаюсь, чтобы не потерять сознание. Он вскидывает нож, разрезая воздух над моей головой. Его лицо нависает надо мной, словно какая-то искаженная, перекошенная планета. Я лихорадочно шарю по полу левой рукой, нащупывая любое оружие. Там нет ничего, кроме досок, отполированных за долгие десятилетия. Я тянусь за голову, не отрывая взгляда от ножа, — и вот оно. Мои пальцы нащупывают железную стойку кровати. Она крепкая, не хуже любого другого предмета. Я тянусь чуть дальше, хватаюсь за стойку и дергаю себя вверх. Скручиваюсь от бедра и плеча изо всех сил, еще сильнее, подбираю под себя ногу. Потом резко поднимаю левое колено. В освобожденные конечности торопится кровь. Глаза Калеба выпучены от ярости; нож проходит в дюйме от моего лица. Но может, он не в силах заставить себя ударить меня? Последним резким рывком я толкаю его в обратную сторону, к раме кровати, и он бьется головой о железо. Кричит, ревет от боли и злости, когда я выбираюсь из-под него с силой, которой у меня на самом деле нет. Дело не только в моей жизни. Я спасаю не только себя, но и Кэмерон, которой больше никогда не придется его бояться. Мне нужно положить конец ее мучениям, мучениям Шеннан и всех остальных, безымянных, умолкших, уходящих кругами все дальше и дальше. Я резко разворачиваюсь лицом к нему. Он нетвердо поднимается на ноги, с усилием подается ко мне. Его лицо ужасно. Искаженно. — Анна! — кричит Калеб. Но я видела достаточно. Знаю достаточно. Он не остановится. Никогда. Я поднимаю правую, наполовину онемевшую руку, целюсь и стреляю ему в грудь, на этот раз без колебаний. И без промаха. Отдача бьет в напряженную кисть, три раза, но я слышу только первый выстрел. Два других стучат во внутреннее ухо, не громче биения сердца, вытряхивая меня из транса. Глаза Калеба открыты, но уже тускнеют. По его груди течет кровь. Я, пошатываясь, добираюсь до другой комнаты. В носу жжет от порохового дыма. На полу неподвижно лежит Сверчок, около ее пасти ручеек крови. На одно мучительное мгновение мне кажется, что он убил ее, и я едва в состоянии удержать руку у нее на горле, чтобы проверить пульс. Но пульс есть. Она еще жива. Мною движут инерция и потрясение, извращенная форма эйфории. Я наклоняюсь к Сверчку и поднимаю ее. Собака не сопротивляется. Она едва в сознании, прижатая к моей груди, когда я выношу ее из домика — как ребенка — в машину, оставляя за собой открытую дверь, чтобы они могли приехать за ним и изучить тело, забрать его и рыскать по комнатам, собирая доказательства. Теперь это место происшествия. Я больше никогда не хочу его видеть. Глава 68 Четвертого ноября я просыпаюсь в спальне на верхнем этаже фермерского дома Тэлли. На моей груди лежит уютное мягкое одеяло из шерсти ее альпак, в ногах, как теплый камень, Сверчок. На ее шее, куда попал нож Калеба, до сих пор повязка. Сначала ветеринар думал, что повреждена трахея или пищевод, но оказалось, что рана затронула только мягкие ткани. Врач дал ей наркоз, потом очистил рану, осушил и стянул скобками. Первые пару дней Сверчок оставалась в ветеринарной больнице Мендосино, а потом присоединилась ко мне у Тэлли. Временное жилье, первое место, о котором я подумала в отголосках смерти Калеба, поскольку у Уилла не было для меня комнаты. Когда я откидываю одеяло, Сверчок шевелится, обиженно смотрит на меня, потом зевает и возвращается ко сну. Я вытаскиваю пару теплых вещей из своей сумки в углу и направляюсь вниз, унюхав кофе и тосты. Готовит Сэм. Тэлли сидит за кухонным столом, читает новости. Когда я вхожу, она быстро откладывает газету. — Анна, как спалось? — Боюсь, не очень. — Бедняжка… Сверчок разбудила? — Нет, она идеальный пациент. Просто дурные сны. У меня они часто бывают. Ерунда. Сэм подъезжает сзади и ставит тарелку, которая пахнет, как небеса. Кленовый сироп и растопленное масло. Домашний хлеб. — Знаете, я никогда не уеду, если вы будете так меня кормить, — с признательностью говорю я. — Без проблем, — отвечает он и подмигивает. — Увидимся позже. Еду в студию. Когда мы остаемся одни, я поворачиваюсь к Тэлли. — Так что за новости в газете, которые я не должна увидеть? — Ох. — Перестаньте. Она в темно-зеленом махровом халате и сейчас расправляет рукава. — Просто статья о Полли Клаас. Я подумала, вам стоит отдохнуть подольше, прежде чем снова расстраиваться. — А почему я расстроюсь? — По-видимому, город пытается утвердить предложение нанять эксперта по пропавшим детям, но полиция Петалумы упорно отказывается. — Но это же бессмысленно. — Они говорят, это нарушит целостность расследования или что-то в этом роде. — Тэлли уступает, подталкивает газету ко мне. — Что они уже практически раскрыли преступление. Я просматриваю страницу, вижу цитату сержанта Баррези насчет значительных ресурсов и живой силы без всяких посторонних, потом другую, Марка Клааса, как его раздражает отсутствие хоть какой-то значимой информации, хотя прошло уже больше месяца. — Может, мне пора поехать в Петалуму, — секунду спустя говорю я. — Не уверена, что смогу им помочь, но сейчас у меня нет ничего, кроме свободного времени. Кэмерон дома. Она поправляется. Тэлли молчит. Я наблюдаю, как ее руки обнимают кофейную чашку, и внезапно жалею, что встала с кровати. — Что? В чем дело? У вас было еще одно видение, да? — Не знаю, как вам это сказать, Анна, но Полли больше нет. Какое-то время они еще будут искать ее тело, но потом найдут его и найдут ее убийцу. Она наконец-то обретет покой. Пока еще нет, но она там будет. Я чувствую спазм, волну печали. Бесконечную, проникающую до костей усталость. У меня за спиной слишком много мертвых. И слишком много тьмы впереди. — Несчастная семья… Они хотя бы смогут похоронить тело. Может, это их утешит… — Надеюсь, — мягко отвечает Тэлли. — Хотя ее убийство не пройдет бесследно. В будущем Полли будет очень важна. Она изменит поиски пропавших. — Вы имеете в виду интернет? — И другие вещи. Со временем все это будет разворачиваться. Она не исчезнет. Через десятки лет мы все еще будет произносить ее имя. Я киваю, от всего сердца желая, чтобы Тэлли была права. — У вас все еще есть работа, Анна. Вы действительно можете остаться здесь с нами. Нам нравится, когда вы рядом. Но я считаю, что вам пора вернуться домой. Вы нужны вашей семье. Я отвожу взгляд. Мягчайшее, ужасающее ядро падает с неба и бьет мне в сердце. — Я не могу. — Возможно, вы так думаете, но на самом деле готовы вернуться. Вы должны быть рядом со своим сыном. Ему нужна мать. Дальше все идет вразнос. Я начинаю плакать, но молча. Я не могу перевести дыхание, чтобы издать звук. — Сколько ему? — Почти семь месяцев, — шепчу я. Мне страшно даже представить, что я буду чувствовать, рассказывая эту историю Тэлли или любому другому. Я прячусь от этих чувств. От боли и сожалений. От невыносимой тяжести моей вины. — Его там не было, когда погибла Сара. — Как это вышло? — Тэлли говорит мягко и сочувственно. Я знаю, мне придется найти способ ответить ей. Неважно, как она будет смотреть на меня после. Неважно, что будет дальше. — Брендан взял выходной. Он повез Мэтью к своей сестре, пока Сара спала… — Мой голос прерывается, но я заставляю себя продолжать. — Я неделями работала над серьезным расследованием и хотела воспользоваться этим временем, чтобы проследить несколько ниточек. Когда Сара проснулась, я сообразила, что в доме нет еды, поэтому посадила ее в машину и пристегнула. Но тут в доме зазвонил телефон. Я ждала звонка почти весь день по этому расследованию. Жертвой был младенец. — Я останавливаюсь, словно эта подробность сама по себе может объяснить все остальное. — Она была в машине, — мягко подталкивает меня Тэлли. — А вы вошли в дом ответить на звонок. — Я не должна была оставлять ее там. Но я отошла только на секунду. Я видела ее через лобовое стекло, она сидела в кресле… — Разговор выбил вас из колеи, — предполагает Тэлли. А может, это не предположение. Может, она все уже знает каким-то таинственным способом, которым приходит к ней знание. — Звонил мой напарник. Мачеха ребенка, которого мы обнаружили убитым, призналась. Я сама дважды допрашивала ее и ничего не заметила. Я не могла в такое поверить. Я просто замерла, прокручивая свою ошибку. — И отвели взгляд от Сары.