Часть 28 из 114 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Костюмы нам не нужны, – сказал ему Конор. – Мы не ищем костюмы. Отвяжись.
– Неужели вам не хочется хорошо выглядеть? – спросил портной. – Что с вами не так, мужчины? Нравится выглядеть как туристы? Только на минутку загляните в мой магазин – и выйдете из него утонченными джентльменами, да еще получите скидку в двадцать пять процентов.
– Да я и так выгляжу как утонченный джентльмен.
– А я могу сделать так, что будете выглядеть просто блестяще! – не унимался портной. – То, во что вы сейчас одеты, обошлось вам в три-четыре сотни долларов, я же за эту цену дам вам костюм в три раза лучше!
Биверс, нетерпеливо шагавший по тротуару, резко остановился. Выражение неприкрытого изумления на его лице стало для Майкла Пула (и, как он полагал, для Конора – тоже) прямо-таки рождественским сюрпризом.
– С моей помощью вы преобразитесь и станете выглядеть, как завсегдатай Сэвил Роу[67],– говорил портной, круглолицый китаец за пятьдесят в белой рубашке и черных брюках. – За костюм, который стоит шестьсот пятьдесят долларов, я попрошу всего триста семьдесят пять. Цена со скидкой пятьсот, я сбавлю цену еще на четверть. Триста семьдесят пять – это несколько отличных ужинов в «Четырех сезонах». Вы же адвокат, да? Когда окажетесь перед Верховным судом, на вас обратят внимание не только потому, что вы выиграете дело, все станут ахать: «Откуда у вас такой костюм? Должно быть, из ателье пошива „Просперити“, хозяин которого Винь Чонг»!
– Да не хочу я покупать костюм, – сказал Биверс с лукавым выражением лица.
– Костюм вам просто необходим.
Биверс резким движением выудил из кармана фотоаппарат и, вытянув вперед руку с камерой, словно стреляя, сделал несколько снимков китайца. Портной с усмешкой позировал ему.
– Почему бы вам не пристать к одному из этих парней вместо меня? А еще лучше – вернуться в свое ателье?
– Самые низкие цены! – Портного уже трясло от едва сдерживаемого веселья. – Триста пятьдесят долларов. Ниже не могу – не хватит оплатить аренду. Если сброшу еще – станут голодать дети.
Биверс сунул камеру в карман и повернулся к Майклу с видом животного, попавшего в капкан.
– Похоже, этот тип знает все, – сказал Майкл. – Может, спросить у него про Андерхилла?
– Так покажи ему фото!
Майкл вытащил из-под руки конверт с фотографиями и открыл его.
– Мы сотрудники полиции из Нью-Йорка, – сказал Биверс.
– Вы адвокат, – возразил портной.
– Скажите-ка, видели ли вы когда-нибудь этого человека? Майк, покажи ему фото!
Майкл вынул из конверта один из снимков и в вытянутой руке показал портному.
– Знаете его? – спросил Биверс. – Вспомните, видели ли его раньше?
– Этого человека я никогда не видел, – ответил портной. – Для меня было бы честью встретиться с этим человеком, да только он не смог бы заплатить мне даже минимальную цену.
– Почему же? – спросил Майкл.
– Слишком артистичная натура, – сказал портной.
Майкл улыбнулся и не успел убрать фотографию в конверт, когда портной наклонился вперед и выхватил снимок.
– Дайте мне фото? У вас еще много, а?
– Врет он, – сказал Биверс. – Вы лжете. Где этот человек? Можете отвести нас к нему?
– Это фото знаменитости, – сказал портной.
– Он просто хочет заполучить фото, – сказал Майкл Биверсу.
Конор хлопнул китайца по спине и громко рассмеялся.
– «Просто хочет заполучить фото» – это ты о чем?
– Повесить на стенку, – сказал портной.
Майкл вручил ему фотографию.
Портной сунул снимок под мышку и захихикал:
– Большое спасибо!
Он развернулся и по широкому тротуару отправился восвояси. Хорошо одетые китайские мужчины и женщины неспешно шагали к ним под нависающими деревьями. Большинство мужчин были в синих костюмах, аккуратно повязанных галстуках и солнцезащитных очках и выглядели, как тот банкир с плаката. Женщины были хрупкими и хорошенькими, все в платьях. Пул осознал, что он, Биверс и Конор здесь представляли расовое меньшинство из трех человек. Далеко впереди аллеи, рядом с плакатом, запечатлевшим сурово хмурящегося Чака Норриса в окружении языков пламени и множества иероглифов, лениво брела китайская девочка-подросток, рассеянно заглядывая в витрины магазинов. На ней была, по-видимому, школьная форма: плоская белая шляпка с широкими полями, белая матроска с черным галстучком и свободная черная юбка. Затем позади нее открылась взгляду целая стайка так же одетых девчушек – словно выводок утят. Через дорогу рядом с постером, рекламирующим гамбургеры «Макдоналдс», виднелся квадратный белый знак, призывающий «Говорите на мандаринском – помогите своему правительству». Неожиданно Пул ощутил сильный запах духов, словно окунулся в облако аромата невидимого экзотического цветка, и без всякой причины вдруг почувствовал себя непомерно счастливым.
– Раз уж мы собрались искать Буги-стрит, о которой частенько рассказывал Андерхилл, почему бы нам не взять такси? – предложил он. – Мы же в цивилизованной стране.
2
Ужаленный осознанием знакомого кошмара, Тина Пумо проснулся, как ему показалось, в полной темноте. Громко билось сердце. Он, наверное, кричал, мелькнула мысль, или издал какой-нибудь звук, прежде чем проснуться, но Мэгги безмятежно спала рядом. Он поднял руку, взглянул на светящийся циферблат часов: три двадцать пять ночи.
Тина понял, что пропало со стола. Если бы Дракула не сдвигала все со своих привычных мест, он бы сразу заметил пропажу; к тому же, будь следующие после взлома два дня обычными рабочими, он бы понял все, едва усевшись за рабочий стол. Но эти два дня были какими угодно, только не нормальными: по меньшей мере половину каждого из них он проводил внизу со строителями, подрядчиками, плотниками и дезинсекторами. По-видимому, избавить кухню «Сайгона» от оккупировавших ее насекомых в конце концов удалось, но дезинсектор все еще находился в состоянии, сильно смахивающем на эйфорию от количества, разнообразия и живучести букашек, которых ему пришлось истребить. По нескольку часов в день уходило на то, чтобы убедить Молли Уитт, его архитектора, что она проектирует всего лишь кухню и расширенный обеденный зал, а не высокотехнологичный операционный зал. Остальное время он провел с Мэгги, рассказывая ей о себе столько, сколько никому и никогда не рассказывал в жизни.
Пумо не оставляло ощущение, будто Мэгги за два неполных дня проделала трудный путь к тому, чтобы вытащить его из той скорлупы, в которую он, едва сознавая это, заключил себя сам.
В какой-то мере он лишь начинал догадываться, что оболочка эта сформировалась во Вьетнаме. Пумо чувствовал стыд и унижение от этого нового знания: Дракула жутко напугала его, вновь пробудив к жизни чувства, которые, как он с гордостью – но тщетно – надеялся, ему удалось скинуть с себя вместе с военной формой. Пумо с уверенностью полагал, что вьетнамский глубокий болезненный след в душе могли позволить себе другие – только не он. И потому прежде чувствовал себя на эмоционально безопасном расстоянии от всего, что с ним там произошло. Оставив армию, он продолжил жить своей жизнью. Как практически любому другому ветерану, ему пришлось пережить период неустроенности и осознания бесцельности жизни, когда казалось, что его просто влечет по течению. Но период этот завершился шесть лет назад, когда он сделал первый шаг – приобрел «Сайгон». И да, это правда: он продолжал свои «путешествия» от девушки к девушке, и, по мере того как становился старше он, девушки делались моложе, оставаясь в том же возрасте. Пумо влюблялся в очертания их губ, или форму их предплечий, или гармонию между их икрами и бедрами; он влюблялся в то, как колыхались их волосы, или в то, какими глазами девушки смотрели на него. До того момента, думал теперь Пумо, когда его остановила Мэгги Ла, он влюблялся во все внешнее – в то, что видел в облике человека, не чувствуя самого человека.
– По-твоему, реально существует такой момент, в котором заканчивается тогда и начинается сейчас? – как-то спросила его Мэгги. – Разве ты не знаешь, что в глубине души вещи, с тобой происходящие, никогда не перестают происходить с тобой потом?
Пумо пришло в голову, что Мэгги может думать так, потому что она китаянка, но о своем предположении умолчал.
– Человек не в силах избавиться, уйти от прошлого, как ты, по-твоему, ушел от Вьетнама, – сказала она ему. – На твоих глазах каждый день убивали твоих друзей, а ведь ты был тогда еще совсем мальчишкой. Теперь же, получив незначительную трепку, ты боишься лифтов, боишься подземки, темных улиц и еще бог знает чего. Тебе не кажется, что существует некая связь?
– Кажется, – согласился он. – Но как можешь знать об этом ты, Мэгги?
– Об этом знают все, Тина, – сказала она. – За исключением на удивление большого количества мужчин-американцев среднего возраста, действительно верящих, что люди способны начать жизнь сначала, что прошлое умирает, а будущее начинается с чистого листа и что такие убеждения добродетельны и высоконравственны.
Сейчас Пумо осторожно поднялся с постели. Мэгги не пошевелилась, и дыхание ее оставалось размеренным и спокойным. Он должен еще раз взглянуть на свой стол и убедиться в правильности своей догадки насчет того, что именно исчезло. Сердце его билось по-прежнему учащенно, и собственное дыхание казалось чересчур громким. В темноте он крадучись пересек спальню. Едва он взялся за дверную ручку, как перед мысленным взором возникла Дракула, поджидающая его по другую сторону двери. Лицо его покрылось потом.
– Тина? – прозвенел из спальни хрустальный и тихий, чуть громче дыхания, голосок Мэгги.
Пумо застыл в темноте пустого коридора. Никого там не было, словно голос Мэгги помог рассеять угрозу.
– Я знаю, что пропало, – сказал он. – Схожу проверю. Извини, что разбудил.
– Ничего…
В голове гулко отдавался пульс, и все еще немного дрожали колени. Если он простоит на этом месте еще несколько секунд, Мэгги поймет, что что-то не так. Ей даже может прийти в голову подняться с постели, чтобы помочь ему. Пумо спустился в гостиную и потянул за шнур выключателя верхнего света. Как большинство комнат, в которых бываешь в основном в дневное время, гостиная показалась Пумо жутковатой – будто все здесь до мелочей заменили точными копиями. Пумо пересек комнату, взошел по ступенькам на возвышение и уселся за письменный стол.
Так и есть: того, о чем он вспомнил, здесь не было. Он заглянул под телефон и автоответчик. Сдвинул в сторону чековые книжки и поднял стопки счетов-фактур и квитанций. Посмотрел за коробками с канцелярскими резинками и бумажными салфетками. Ничего. Искомого не могли скрыть ни баночки с витаминами бок о бок с электрической точилкой для карандашей, ни две коробки карандашей «Блэкуинг» рядом с ней… Все ясно: украли.
Желая окончательно убедиться, Пумо посмотрел под столом, перегнулся взглянуть за столешницей, порылся в корзине для бумаг: множество скомканных салфеток, старый выпуск «Вилледж войс», обертка из-под батончика «Квакер оутс гранола бар», просительные письма от благотворительных организаций, продуктовые, премиальные купоны из бакалейной лавки, несколько невскрытых конвертов, обклеенных стикерами о том, что он уже выиграл ценный приз, ватный шарик и пломба-наклейка от баночки с витаминами.
Склонившись над корзиной, Пумо поднял взгляд и увидел Мэгги на пороге гостиной. Руки ее висели по бокам, лицо казалось сонным.
– Уверен, я выгляжу психом, – сказал ей Пумо. – Но я был прав.
– Что пропало?
– Погоди секундочку, сейчас скажу, только подумаю чуток…
– Что, плохо дело?
– Пока не знаю, – он выпрямился. Страшная усталость ощущалась в теле, но не в рассудке. Сойдя по ступеням, он направился к Мэгги.
– Надеюсь, все не так плохо, – проговорила она.
– Не идет у меня из головы человек по имени М. О. Денглер…
– Это тот, что умер в Бангкоке?
Подойдя, Тина взял Мэгги за руку, положил ее ладонь на свою и раскрыл, как опавший лист. Он опустил глаза на ее пальцы и подумал, что вот так, при взгляде сверху, они вовсе не кажутся ему узловатыми, – маленькие и тоненькие как сигареты, слегка изогнутые. Ладонь украшала паутинка из множества пересекающихся морщинок.
– Бангкок поганое место для того, чтобы умереть, – сказала Мэгги. – Меня от этого города воротит.
– Надо же, не знал, что ты бывала там, – он перевернул ее руку. Ладонь Мэгги была почти розовой, но тыльная ее сторона – почти такого же золотистого оттенка, что и все тело. Быть может, суставы пальцев лишь казались чуть крупнее, чем можно было бы ожидать. А может, просто заметно выступали косточки худенького запястья.
– А ты много чего не знаешь обо мне, – заметила Мэгги.