Оба понимали, что он готов рассказать о том, что пропало со стола, а разговор этот необходим Пумо лишь затем, чтобы переварить, осознать факт потери. – Может, ты и в Австралии была? – Много раз, – она взглянула на него с притворным отвращением, замаскированным под полное отсутствие выражения. – Ну, а ты, полагаю, был там на реабилитации и провел семь пьяных дней в поисках сексуальной разрядки. – Все правильно, я находился там по приказу и ждал назначения. – Может, погасим свет и пойдем поспим еще? Пумо зевнул, чем немало удивил себя. Он поднял руку, потянул за шнур и погрузил их обоих в темноту. Она повела его обратно по узкому коридору в спальню. Пумо на ощупь добрался до своей стороны кровати и забрался внутрь. Он скорее почувствовал, чем увидел, как Мэгги откатилась на свой край кровати и легла, приподнявшись на локте. – Расскажи мне о М. О. Денглере, – попросила она. Пумо помедлил, а затем в голове как бы сама собой сложилась полностью сформированная фраза, и когда он заговорил, за ней последовали другие, всплывавшие будто по собственной воле. – Мы торчали на каком-то заболоченном поле. Было часов шесть вечера, а с базы мы вышли часов в пять утра. Все были злы как черти, потому что потратили впустую целый день, жутко проголодались и знали, что наш новый лейтенант понятия не имел, что делает. Он прибыл буквально два дня назад и пытался произвести на нас впечатление тем, насколько он крут. Это был Биверс. – Я так и поняла, – вставила Мэгги. – Он додумался загнать нас на целый день в какую-то несусветную глушь искать не пойми кого. Прежний наш лейтенант сделал бы так, как должно было сделать: нас бы выкинули в одной из зон высадки, мы бы какое-то время пошарили вокруг в поисках кого-нибудь, в кого можно было пострелять, а затем вернулись в зону высадки и дождались бы, пока нас заберут вертушки. Если завязывался бой, вызываешь поддержку либо с воздуха, либо артиллерией или же отстреливаешься самостоятельно – в общем, по обстоятельствам. Открываешь ответный огонь, отражаешь удар. Именно для этого мы там и находились – отражать удары. Нас отправили туда, чтобы в нас стреляли, чтобы мы могли отстреливаться и угрохать как можно больше народу. Вот как было дело. Проще простого, если разобраться… А этот новый лейтенант, Боб Биверс, он повел себя, как… Тебя не оставляло чувство, что ты «попал». Потому что для того, чтобы открывать ответный огонь, надо знать, в ответ на что ты его открываешь. Этот новоиспеченный лейтенант, только что окончивший ROTC[68] в каком-нибудь модном колледже, вел себя так, будто он герой старого боевика или что-то в таком роде. И сам уж точно спал и видел себя героем: он возьмет в плен Хо Ши Мина, расстреляет как минимум вражескую дивизию, его имя уже отчеканено на Медале Почета. Так это, по крайней мере, выглядело со стороны. – А когда мы доберемся до М. О. Денглера? – мягко поинтересовалась Мэгги. – Потерпи минутку, – рассмеялся Тина. – Дело в том, что новый лейтенант, сам того не зная, вывел нас далеко за пределы нашей зоны действий. Наверное, готовясь к операции, вошел в такой раж, что неправильно прочитал карту, и поэтому Пул передавал на базу неверные координаты. Мы не могли даже определиться на местности, чего не случается никогда и ни с кем. По идее, мы возвращались к зоне высадки, а местность вокруг была абсолютно неузнаваема. Пул говорит лейтенанту: «Сколько раз сверялся со своей картой – по-моему, мы сейчас где-то в Драконовой долине», а Биверс ему, мол, ничего подобного, лучше помалкивай, дабы не нарваться на неприятности. «А то смотри, отправят во Вьетнам», – острит Андерхилл, и лейтенанта уже не на шутку бесит. – В общем, вместо того, чтобы признать, что ошибся, и обратить все в шутку и убраться оттуда к черту, что наверняка спасло бы положение, он, глазом не моргнув и особо не задумываясь, делает еще одну ошибку. А подумать, к сожалению, там было о чем. За неделю до этого в Драконовой долине положили целую роту, и Железный Дровосек, по-видимому, готовил какую-то совместную операцию. И вот Биверс решает: поскольку наша задача провоцировать противника и отвечать на его действия и раз уж мы чудесным образом оказались в идеальном, по его мнению, для этого месте, мы должны слегка раззадорить противника. Продвинемся немного в Долину, говорит он, а Пул спрашивает разрешения определить наши реальные координаты и радировать на базу. Нет, соблюдать режим радиомолчания, – приказывает Биверс, а заодно велит ему заткнуться. Показывает всем, что Пул трусит, понимаешь? – Биверс прикидывает, что мы должны выследить несколько вьетконговцев или, может, небольшой отряд ВНА – что и планировалось в этой долине, – и, если повезет, мы, ведомые новым героем-лейтенантом, выбьем из них все дерьмо, и нанесем противнику изрядные потери, и, обагренные кровью врага, благополучно вернемся на базу. К слову, когда мы вернулись на базу, наш герой действительно был в крови, это уж точно… Итак, он дает команду продолжить спуск в Драконову долину, и все, понимаешь, все, кроме него, уверены, что это полное безумие. Спитальны, тот еще мерзкий тип, интересуется, как долго мы собираемся продолжать в том же духе, и Биверс орет ему в ответ: «Столько, сколько надо! Здесь тебе не лагерь бойскаутов!» Денглер поворачивается ко мне и говорит: «А мне новый лейтенант нравится», а сам ухмыляется, как пацан, урвавший большой кусок пирога. Типа, Денглер в жизни не видел кого-то похожего на нашего нового лейтенанта. Они с Андерхиллом весело ржут. – Наконец мы добрались до этой штуки навроде болотистого поля. Только-только начинало темнеть. Воздух аж гудит от жуков. Хохма, если это была хохма, закончилась. Все вымотаны. На другой стороне поля деревья – там, похоже, начинались джунгли. Посреди поля несколько голых стволов мертвых деревьев и кое-где воронки от взрывов, до краев наполненные водой. Странное чувство охватило меня в ту минуту, когда я увидел поле: словно увидел перед собой смерть. Лучше и не скажешь. Оно было похоже на чертово кладбище. И вонь! От него исходил мерзкий запах приближающейся смерти – может, ты понимаешь, что я имею в виду. Бьюсь об заклад, если пойти в приют для животных и попасть в комнату, где убивают собак, которые никому не нужны, – вот там точно ощутишь ту же вонь…. Потом взгляд наткнулся на подшлемник, валявшийся рядом со снарядной воронкой, а чуть поодаль – приклад от М-16. «А что если мы, прежде чем возвращаться на базу, исследуем этот участок земельной собственности, – сказал Биверс. – Неплохая идея, а?» «Лейтенант, – возразил Пул. – Думаю, поле может быть заминировано». Пул почувствовал то же, что и я, понимаешь? «Ах ты думаешь? – завелся Биверс. – Тогда почему бы тебе не пойти первым, Пул? Считай, ты только что вызвался быть нашим головным дозорным». По счастью, мы с Пулом оказались не единственными, кто разглядел подшлемник и приклад. Поэтому никто не пустил Майкла на поле одного и никто сам не собирался испытывать судьбу. «Так, значит, бойцы, считаете, что поле заминировано?» – спросил Биверс. – Так, значит, бойцы, считаете, что поле заминировано? – заверещал лейтенант Биверс. – И что, думаете, я куплюсь на это? Устроили борьбу за власть, да? Нравится вам это или нет, но командую здесь я! Ухмыляясь, Денглер повернулся к Пумо и прошептал: – Каков полет мысли, а? – Денглер что-то прошептал мне, и Биверс взорвался. «Так! – заорал он на Денглера. – Если считаете, что поле заминировано, докажите! Бросьте туда что-нибудь и попадите в мину. Если взрыва не будет, мы все шагаем через поле». «Как пожелает лейтенант», – сказал Денглер… – Как пожелает лейтенант, – сказал Денглер и огляделся в полутьме. – Бросай лейтенанта, – проговорил сквозь зубы Виктор Спитальны. Рядом в грязи Денглер увидел подходящего размера камень, вытолкнул его носком башмака, нагнулся, взялся обеими руками и поднял. – …Ион поднял камень – большой, размером с его голову. С каждой секундой Биверс свирепел все больше. Он приказал бросить эту чертову штуку на поле, и Пул подошел к Денглеру, намереваясь взять на себя половину веса камня. На раз-два-три они раскачали и зашвырнули каменюку ярдов на двадцать. Все, кроме лейтенанта, бросились на землю, закрывая лица руками. Я услышал, как камень с глухим стуком встретился с землей. Тишина. Полагаю, мы все ожидали, что сработает мина нажимного действия, плюнув шрапнелью во все стороны. Однако ничего не произошло, и мы поднялись на ноги. Биверс стоял, где стоял, и самодовольно скалился. «Ну что, бабы, – бросил он. – Теперь довольны? Еще доказательства нужны?» А потом сделал нечто удивительное: снял с головы шлем и поцеловал его: «Вот, следите за ним, у него больше яиц, чем у вас». Он широко размахнулся и со всей силы бросил шлем в поле. Мы все следили за тем, как шлем взмыл вверх. К тому мгновению, как он стал стремительно опускаться, темнота почти скрыла его от нас. Они смотрели, как шлем лейтенанта растворяется в сером сумраке и тучах роящихся жуков. К моменту удара о землю он был уже едва видим. Взрыв удивил всех, насколько могло нечто подобное удивить вымотанных до предела бойцов (за исключением, пожалуй, той степени, когда удивить их было бы уже нечем). И вновь все, кроме Биверса, шлепнулись в жидкую грязь. Столб рыжего пламени плеснулся вверх, и землю сильно тряхнуло. То ли из-за неисправности, то ли от вибрации сдетонировала другая мина через мгновение после первой, и немалый осколок металла просвистел мимо лица Биверса так близко, что тот ощутил его жар. Либо нарочно, либо от шока лейтенант упал рядом с Пулом. Он задыхался. Всех накрыло облако едкой вони от двух взрывов. На мгновение повисла тишина. Тина Пумо поднял голову, наполовину ожидая, что сработает еще одна мина, и в этот момент услышал, как вновь жужжат насекомые. На мгновение Пумо показалось, будто в дальнем конце минного поля он видит шлем Биверса, валявшийся рядом со скрюченной веткой и чудом оставшийся целым, лишь непостижимым образом набитый листьями. Затем он разглядел, что листья внутри шлема лежат так, что образуют как бы очертания глазниц и бровей. Напряженно вглядываясь, он наконец увидел, что это настоящие глаза и брови. Шлем был на голове убитого солдата. То, что он принял за ветку, оказалось отрубленной рукой в рукаве. Взрывом выбросило из земли частично присыпанный и изувеченный труп солдата. С другого конца поля кто-то вопросительно крикнул по-вьетнамски. Ему ответил другой голос и зашелся в радостном визгливом хохоте. – Похоже, мы попали, лейтенант, – прошептал Денглер. Из непромокаемого планшета Пул достал карту и водил пальцами по тропкам, пытаясь наконец определить, где же они сейчас. Вглядываясь через поле в голову американца, всплывшую в американском шлеме из жидкой грязи, Пул увидел серию резких, необъяснимых движений или вибраций поверхности почвы вокруг головы – будто невидимые крысы мечутся, там взрыхляя влажную землю, здесь вырывая пучки травы. Что-то встряхнуло бревно у дальнего края поля, и оно чуть сдвинулось назад на дюйм-другой. И тут до Пумо дошло: их взвод обстреливали с тыла. – Последовали несколько взрывов, крики и вопли на вьетнамском со всех сторон вокруг нас: я так думаю, они сначала просто позволили нам поплутать вслепую, мы же не могли определиться, где находимся. Особое спасибо Биверсу за команду соблюдать радиомолчание. Те, что зашли нам в тыл, открыли огонь, и, вероятно, единственное, что спасло нам жизни, было то, что вьетнамцы не были уверены, где именно мы находимся, поэтому стали стрелять туда, где, по их мнению, мы были, – на том же поле, где они неделю назад положили целую роту наших. Их огонь подорвал процентов восемьдесят мин, которые они заложили рядом с телами американцев. Все выглядело так, будто некие пиротехнические средства из-под земли уничтожают поле. Последовала ошеломляющая аритмичная серия двойных взрывов – на гулкий, будто сердитый удар снаряда немедленно отвечал резкий, но не такой громкий треск мины. Желто-красные вспышки поглощали оранжево-красные, затем обе вспышки тонули в кипении дыма и сгустке выброшенной земли, выплевывая при разрыве то реберный каркас грудной клетки, пристегнутый к поясному ремню, то ногу целиком, все еще укрытую брючиной и ботинком. – А почему они ставили мины-ловушки на телах убитых? – спросила шепотом Мэгги. – Потому что знали, что за телами кто-то обязательно вернется. За своими мертвецами всегда возвращаются. Это, наверное, единственное «достойное» действие, которое можно совершить на войне. Своих павших надо обязательно забирать с собой. – Это как отправиться на поиски Тима Андерхилла? – Нет, тут совсем другое. Хотя… может, и так. Наверное, – он протянул руку. Мэгги опустила на нее голову и уютно устроилась поближе к нему. – Едва мы выдвинулись на поле, как двух ребят разнесло в клочья. Биверс приказал не останавливаться и был прав, потому что вьетнамцы начали переносить огонь и нас бы всех положили, оставайся мы хоть немного на краю поля. Первым погиб паренек по имени Кэл Хилл, который совсем недавно призвался, второго же звали Татуха Тиано. Его настоящего имени я не знал, но солдатом он был хорошим. Татуху убило сразу. Вот прямо рядом со мной. Когда он наступил на мину, жахнуло так, что мне едва не оторвало голову. Ей-богу, на секунду воздух вокруг словно раскалился докрасна. Татуха был так близко, что я сперва решил, что убило меня. Я оглох и ослеп. Вокруг не было ничего, лишь мутная красная мгла. Через мгновение я услышал, как подорвался и дико закричал Хилл. «Пумо, шевелись, подожми хвост, – проорал Денглер, – пока его тебе не оторвали!» Норм Питерс, наш медик, умудрился добраться до Хилла и попытался хоть как-то ему помочь. Я наконец заметил, что весь с головы до ног в крови Татухи. Впереди по нам открыли редкий огонь, и мы скинули с плеч винтовки и открыли ответный. Артиллерийские снаряды начали рваться на опушке джунглей, которую мы только что оставили. Я видел, как Пул что-то кричит по рации. Огонь впереди усилился. Мы рассредоточились по полю, пытаясь укрыться за всем, что только удавалось найти. Вместе с несколькими бойцами я распластался за поваленным деревом. Я видел, как Питерс перевязывает Хилла, пытаясь остановить кровотечение: издалека могло показаться, что он пытает Хилла, выжимая из него кровь. Хилл заходился в истошном крике. Мы были демонами, они были демонами, все были демонами – людей на свете больше не осталось, одни демоны. У Хилла как будто отсутствовала средняя часть туловища: там, где должны находиться желудок, кишки и член, была только жуткая красная лужа. Хилл видел, что с ним, и не мог в это поверить. Просто он пробыл во Вьетнаме недостаточно долго, чтобы поверить в такое! «Сделай так, чтобы он не вопил!» – крикнул медику Биверс. Впереди снова открыли по нам огонь, затем мы услышали, как оттуда кто-то прокричал: «Рок-н-роар! Рок-н-роар!» «Это Элвис», – сказал Денглер, и все ребята заорали на Элвиса и сделали в ответ несколько выстрелов, потому что Элвис был снайпером, который сам себя назначил нашим официальным ликвидатором. А стрелком он, скажу я тебе, был классным. Я приподнялся и выстрелил, понимая, что без толку. У М-16 пули калибра 5,56 миллиметров, а не 7,62, поэтому магазины с патронами было легче таскать с собой – одиннадцать унций вместо более чем вдвое тяжелых, но наши пули в полете вращаются, поэтому, пролетев определенное расстояние, они начинают рыскать как сумасшедшие. В некотором смысле старые М-14 были лучше – не только потому, что дальность стрельбы больше, но из них можно нормально прицелиться. Так что я сделал несколько выстрелов, но был почти уверен: даже если бы я видел старину Элвиса, я бы элементарно в него не попал. Но в таком случае я хотя бы удовлетворил свое любопытство, узнав, как он выглядит… В общем, застряли мы на минном поле меж двух многочисленных отрядов НВА, быть может, парой их рот: возможно, они направлялись на юг на соединение с частями в долине Ашау. Не говоря уже об Элвисе. Да еще и Пул не мог определить, где мы находимся, потому что лейтенант не только сбил нас с толку, вдобавок в рацию попал осколок, и она ни на что не годилась. Так что мы оказались в ловушке. Следующие пятнадцать часов мы провалялись на поле в окружении трупов под командованием обезумевшего лейтенанта. – Господи, господи, – снова и снова повторял лейтенант. Кельвин Хилл умирал, крича так, будто Питер вонзал раскаленные иголки ему в язык. Другие кричали тоже. Пумо было не видно, кто именно, да он и не хотел этого знать. Пумо чувствовал, что одна его половина хочет подняться, чтобы его убили и все наконец закончилось, другая же половина была смертельно напугана этим желанием, как и всем произошедшим. Для себя он сделал интересное открытие. Ужас состоит из слоев: каждый из которых холоднее и парализует больше, чем предыдущий. Минометные мины падали в поле через равные промежутки времени, а с флангов солдат то и дело поливали пулеметными очередями. Пумо и все остальные вжались в землю, пользуясь любыми впадинами, воронками или же углублениями, которые удалось вырыть самим. Из своего укрытия Пумо наконец увидел разбитый шлем лейтенанта – он упирался в коленную чашечку мертвого солдата, которого выбросило из-под земли взрывом мины. Чашечка, как бы прикрепленная только к голени и больше ни к чему другому и очень белая там, где ее не покрывал слой грязи, лежала на земле всего в нескольких дюймах от головы и плеч солдата, так же не прикрепленных ни к каким частям его тела. Мертвый солдат смотрел на Пумо. Лицо его было в грязи, глаза открыты, и выглядел он глуповатым и голодным. Каждый раз, когда вздрагивала земля и лопалось небо над головой от очередного разрыва, чуть заметно голова его наклонялась к Пумо, а плечи словно плыли по земле к нему. Пумо вжался в землю. Леденящий ужас, его самый холодный и убийственный слой, сковал его, давая понять: когда мертвый солдат в конце концов доплывет до него и прикоснется, Пумо умрет. Затем он увидел ползущего к лейтенанту Андерхилла и удивился самому себе – с чего бы ему беспокоиться. Небо прошивали трассеры и вспарывали взрывы. Ночь пала на них будто в одно мгновение. Лейтенант умрет. Умрет и Андерхилл. Умрут все. Вот и вся великая тайна. Ему послышалось, будто М. О. Денглер говорит что-то Пулу и смеется. Смеется? Как можно смеяться, с болью подумал Пумо, когда мир вокруг меркнет и валится в небытие, когда он так остро ощущает запах крови Татухи Тиано? «Никак наш лейтенант навалил в свои новые красивые штаны?» – сказал Андерхилл. «Майк, ну-ка давай попробуй оживить рацию, ладно?» – попросил Денглер абсолютно вменяемым голосом. Мощный взрыв встряхнул Пумо, распоров небо надвое. В одно мгновение воздух побелел, затем покраснел и сделался густо-черным. В пронзительном, будто женском визге зашелся солдат, в котором Пумо тотчас узнал Тони Ортегу, Гонщика Ортегу, хорошего солдата, но излишне жестокого – в гражданской жизни он был вожаком банды мотоциклистов «Дьявольские жеребцы» где-то к северу от Нью-Йорка. В их взводе Ортега был единственным другом Виктора Спитальны, и теперь друга у Спитальны не стало. Какая разница, подумал следом Пумо, ведь Спитальны убьют вместе со всеми. Вопли Ортеги постепенно угасали в темноте, словно его уносили куда-то прочь. «Господи, господи, что же делать, что делать!.. – взвыл Биверс. – Господи, господи, господи, я не хочу умирать, не хочу умирать, я не могу умереть!» Питерс отполз от мертвого Ортеги. Рвануло рядом, и во вспышке взрыва Пумо увидел, что медик движется к дергающемуся солдату ярдах в десяти-двенадцати от него. Еще одна наземная мина взорвалась – взрыва Пумо не услышал, зато почувствовал, как содрогнулась земля, и увидел, что мертвец подплыл к нему еще на несколько дюймов. Солдат по имени Тедди Уоллес объявил, что грохнет этого ублюдка Элвиса, а его дружок Том Бливинс вызвался помочь ему в этом. Пумо видел, как два этих солдата поднялись и, пригнувшись, побежали через поле. Не успев сделать и восьми шагов, Уоллес наступил на мину и его разорвало от промежности до груди. Левая нога Уоллеса отлетела в сторону и, казалось, еще несколько секунд бежала через поле, прежде чем упасть. Том Бливинс успел сделать несколько шагов и вдруг опрокинулся так лихо, будто налетел на рояльную струну. «Рок-н-роар!» – откуда-то из густых крон деревьев донесся крик Элвиса. Неожиданно Пумо заметил рядом с собой ухмыляющегося Денглера. – Тебе не приходило в голову, что Господь Бог делает все одновременно? – спросил Денглер. – Что? – переспросил он. «Жизнь бессмысленна, мир бессмыслен, – думал он, – война бессмысленна, все, все это лишь какой-то жуткий, бессмысленный глум. Где-то на самом дне этого глума кроется великая тайна – смерть, и за миром наблюдают демоны, корчась от смеха». – И почему мне по душе эта идея: она забавным образом означает, что Вселенная в самом деле создала себя сама, а это означает, что она продолжает создавать саму себя, логично? То есть разрушение есть часть созидания, которое постоянно и непрерывно. И вдобавок ко всему – это настоящий кайф, Пумо: разрушение – это та часть созидания, которую мы считаем прекрасной. – Отвали на хер, – бросил ему Пумо. Он наконец понял, что делает Денглер: несет чушь, чтобы расшевелить и вернуть способность действовать. Денглер не понимал, что этот мир создали демоны и что смерть была их великой тайной. До Пумо вдруг дошло, что он уже долго молчит. В его глазах блестели слезы. – Не спишь, Мэгги? – шепотом спросил он. Мэгги дышала легко и почти неслышно, милая идеально круглая головка по-прежнему покоилась на его плече. – Эта гадина украла мою записную книжку, – прошептал Пумо. – За каким чертом ей понадобилась моя записная книжка? Чтобы тянуть радиочасы и портативные телевизоры у всех, кого я знаю? Повысив голос, Андерхилл сказал: – Демоны повсюду, а Денглер пытается внушить Пумо, что смерть – мать красоты… – Ни фига подобного, – прошептал Денглер. – Ты просто не так понял, у красоты матери нет.