Зачем Биверс все это снимает? Он вдруг услышал вопли давно погибшего солдата по имени Кэл Хилл, услышал среднезападный говорок Денглера, с веселой ехидцей спрашивавшего: «Тебе не приходило в голову, что Господь Бог делает все одновременно»? Прав Денглер. Господь Бог действительно все делал одновременно. В течение тех нескольких месяцев Пул буквально заставлял себя ходить на работу. Он заставлял себя вылезать из постели, вставать под моросящий душ, натягивать на себя одежду, заводить, мрачно хмурясь, машину и, прибыв на работу, с усилием влезать в хирургический костюм – все это он проделывал, охваченный депрессией настолько полной, что окружающие воспринимали его подавленность как особенность характера. Он мог по нескольку дней ни с кем не разговаривать. Джуди приписывала его уныние, молчание и затаенную ярость стрессам и страданиям в отделении интенсивной терапии, присутствию людей, умирающих буквально у него на руках, жестокостью, изливающейся едва ли не из всех его окружающих… В прохладной тени гипсового грота Майкла неожиданно прошиб пот. Он сделал еще несколько шагов вперед. Женщина, на спине которой была клетка с белым кроликом, и мужчина, покрытый грубо выделанной свиной шкурой, преклонили колени перед надменно-властным судьей. Пулу вспомнились красивые кроткие, испуганные глаза кролика Эрни. Этих троих окружали другие фигуры: чудовище целилось копьем, писарь царапал что-то в бесконечном свитке. Почти год спустя, во время педиатрической ординатуры в Пресвитерианской клинике в Нью-Йорке, Пул наконец понял, что с ним было не так. И вот сейчас, на вершине сингапурского холма, под куполом гипсового мозга, это ощущение вернулось. «Судилище десятое» предназначалось для душ, которым суждено переродиться в зверей и другие низшие формы жизни, но прежде чем попасть в водоворот судьбы, их снабжают необходимыми им «покровами» – такими, как мех, шкура, перья либо чешуя с тем, чтобы бессмертные души обрели определенную форму. Биверс уже выбрался из грота: Пул услышал, как тот смеется над чем-то сам с собой. Он вытер пот со лба и вышел наружу – на жару и ослепляющий солнечный свет. Гарри Биверс стоял перед ним, скаля в ухмылке налезающие друг на друга зубы. Чуть ниже по склону холма располагалась яма, заполненная гипсовыми репликами сине-зеленых крабов. Огромные черные жабы пристально смотрели сквозь сетку. В другом «мозговом» гроте по ту сторону дорожки великанша с куриной головой и руками трупной белизны тянула за руку своего мужа – человека с головой утки. В решимости женщины-курицы Пул увидел желание убить, а в фигуре мужчины-утки – тревогу и страх. Брак был убийством. Биверс сделал очередной снимок. – Просто класс! – сказал он и развернулся прицелиться фокусом на гигантские извилины мозга, который они только что покинули. «Камера пыток здесь». – Есть в Нью-Йорке девчонки, – сказал Биверс. – С ума сойдут, если им показать эти фото. Что, не верите? В Нью-Йорке есть пташки, готовые ублажить ротиком старика Габби Хейса[75] только за то, что он покажет им такие картинки. Конор Линклейтер зашагал дальше, посмеиваясь. – Думаете, я не знаю, о чем говорю? – голос Биверса звучал слишком громко. – Спросите у Пумо – он оттягивается там же, где и я, уж он-то знает. 4 Оставив позади Сады Тигрового бальзама, они долго шли, толком не зная, где сейчас находятся и куда направляются. – Может, лучше вернуться в Сады? – предположил Конор. – Мы же черт-те где. Это было почти буквальное, хотя и совсем безопасное «черт-те где». Они шагали в гору вдоль идеального серого асфальта дороги между высоким берегом, покрытым идеально подстриженной травой, и длинным склоном, усеянным бунгало, стоящими среди деревьев на приличном расстоянии друг от друга. С момента выхода из комплекса Садов единственным человеком, которого они видели, был шофер в униформе и солнцезащитных очках за рулем пустого Mercedes Benz 500 SL. – Мы прошли, наверное, уже больше мили, – сказал Биверс. Он выдрал карту из путеводителя и без конца вертел ее в руках, поворачивая то так, то эдак. – Можете топать назад, если вам так хочется. На вершине этого холма точно что-то будет. Не успеем чихнуть, как мимо на вуди[76] проедут Фрэнки Авалон и Аннетт Фуничелло[77]. По этой долбаной карте я ни черта не пойму, где мы сейчас, – он вдруг резко остановился и уставился в какую-то точку на «неправильной» карте. – Тупой говнюк этот Андерхилл. – Почему? – спросил Конор. – Буги-стрит вовсе не Буги-стрит. Этот пенек все перепутал. Улица называется Б-У-Г-И-С, ясно? Б-у-у-гисс-стрит. Именно так, ничего похожего по названию здесь и близко нет. – Но я думал, что уж таксист-то?.. – Тем не менее, это Буу-гисс-стрит, здесь черным по белому написано. – Он поднял хищно вспыхнувшие глаза. – Если Андерхилл сам не знал, куда направляется, как он, черт возьми, рассчитывает, что мы его найдем? Они потащились дальше в гору и оказались на перекрестке без дорожных указателей. Биверс решительно свернул направо и зашагал прочь. Конор было возразил, мол, центр города и их отель совсем в другой стороне, но Биверс продолжал идти, и они наконец сдались и присоединились к нему. Полчаса спустя проезжавший мимо и с изумлением остановившийся таксист подобрал их. – Отель «Марко Поло», – сказал водителю Биверс. Он тяжело дышал, и лицо покрылось пятнами так, что Пул не мог бы точно сказать, было ли оно розовым в белых пятнах или же – белым в розовых. На спине его пиджака темнело пятно от пота в форме торпеды от плеча до плеча и опускалось до самой поясницы. – Мне позарез надо принять душ и вздремнуть. – Почему вы шли в противоположном направлении? – спросил водитель. Биверс отвечать отказался. – Послушай, мы тут немного поспорили, – сказал Конор. – Это Буу-гисс-стрит или Буги-стрит? – Так одно и то же, – ответил таксист. 15. Встреча с Лолой в парке 1 Что до Конора, то весь треп насчет Бугис-стрит чушь собачья. Таксист, который забирал их из ресторана, показал на эту улицу: в пятидесяти футах от своего начала Бугис-стрит выглядела местечком как раз для таких типов, как Андерхилл[78]. Огни гирлянд – бегущие и мигающие, яркий неон реклам и барных вывесок, плотные людские потоки и водовороты. Но едва оказавшись среди них, видишь, что это за люди, и понимаешь, что у Тима Андерхилла не может быть с ними ничего общего. Седоволосые дамы с дряблыми, обвисшими плечами, идущие за ручку со спутниками с «черепашьими» лицами и в мешковатых шортах и «Сапп-хоуз»[79]. На их лицах преобладало растерянное, почти детское выражение, свойственное туристам в любом уголке мира: будто все, за что цеплялся взгляд, – не более реально, чем телевизионный рекламный ролик. Едва ли не половина людей, прохаживающихся по Бугис-стрит, явно прибыли на автобусах компании «Джасмин Фар-Ист Тур», припаркованных у начала улицы. Далеко впереди над головами гуляющих толп виднелся бледно-голубой стяг, cвисающий с длинного шеста, который держала улыбающаяся молодая блондинка в хрустящем накрахмаленном блейзере такого же бледно-голубого цвета. Если бы такая же толпа любителей яичницы с беконом прошлась по Южному Норуолку, Конор наверняка бы не смог игнорировать их, как игнорировала другая половина людей на Бугис-стрит. Из баров и магазинчиков туда и обратно шустро сновали продувного вида мальчишки. С гордым видом по улице взад-вперед парочками расхаживали проститутки в париках и обтягивающих платьях, и если вы искали развлечений в Сингапуре, вы пришли в нужное место: Конор не сомневался, что у девочек хорошо развито избирательное зрение и простых туристов-зевак они просто не замечали. В неспешную мелодию песни Портера Вагонера[80] вдруг ввинтились «Стоунз» композицией «Джампинг Джек Флэш», и обе они, словно объединившись, пытались бороться с непередаваемо странным кошачьим концертом – должно быть, китайской оперой: сверлящие слух визгливые голоса забивали мелодию, от чего у самой выдержанной собаки мозги бы съехали набекрень. Подобные шумовые эффекты летели из маленьких динамиков над входом каждого бара, обычно над головой призывно машущих зазывал. От этой какофонии у Конора разболелась голова. Вероятно, бренди после ужина в «Пайн корт» не помогло, даже если это и было «XO» – «прямо жидкое золото», по словам Гарри Биверса. Конор шагал за Биверсом и Майком Пулом, и казалось, будто ударники лупят по тарелкам прямо у него под ухом. – Можно начать прямо отсюда, – предложил Майк. Он повернулся к первому же бару на их стороне улицы – «Песне Востока». Едва они стали приближаться, швейцар у входа приосанился и принялся махать руками и кричать: – Заходите в «Песню Востока»! Лучший бар на Бугис-стрит! Американцы все ходят только сюда! Около входа маленький щуплый старичок в грязной белой блузе вздрогнул и как бы проснулся к жизни, растянул рот в улыбке, обнажив редкие желтые зубы, и театрально повел рукой в сторону стоявшего рядом стенда с фотографиями в рамках. Это были черно-белые снимки, глянцевые, восемь на двенадцать, с именами, напечатанными на белой полоске чуть выше нижней рамки кадра. Аврора, Роза, Дон, Роуз, Горячие Губки, Ночная Птица, Шалунья и другие чуть приоткрывали губы, изящно гнули шеи – будто лучившиеся чувственностью лица восточных красавиц в облаке мягких черных волос, выщипанные брови над своенравными глазами. – Четыре доллара, – объявил старик. Гарри Биверс схватил Конора за предплечье и буквально втащил его за тяжелую дверь бара. Прохладный кондиционированный воздух охладил влажный от пота лоб Конора, он рывком освободил руку от хватки Биверса. Сидевшие парочками похожие на диких уток американцы с улыбками обернулись на них. – Так, здесь ловить нечего, – сразу решил Биверс. – Это просто забегаловка на стоянке туристических автобусов. Самый первый бар на улице – единственное место, где эти ротозеи чувствуют себя в безопасности. – Давай спросим на всякий, – сказал Пул. По меньшей мере всю первую половину помещения бара оккупировали американские пары возрастом в среднем от шестидесяти до семидесяти. Кто-то едва слышно бренчал на фортепьяно. В общем гуле голосов Конор отчетливо выделил женский, обратившийся к кому-то «сынок» и спрашивавший, где его бейдж. Не сразу до Конора дошло, что женщина обращается к нему. – Бейджик следует носить, парень, мы же одна веселая компания! – Конор опустил взгляд на загорелое, все в морщинках лицо женщины, которая приветливо улыбалась ему: на ее груди красовался бейдж с надписью: «Привет! Я Этель с тура „Веселая Жасмин“!» Конор перевел взгляд – у нее за спиной сидели двое старичков в очках без оправы. Они выглядели как те врачи в самолете, только взгляд этих казался менее благожелательным: на нем была футболка с надписью «Эйджент оранж» и он ничуть не походил на члена туристической группы тура «Веселая Жасмин». Конор увидел, как Биверс и Пул подходят к барной стойке, где крепкий мужчина в бархатной бабочке подавал напитки, мыл стаканы и говорил что-то как бы одной стороной рта – делая все это одновременно. Конор нашел в нем сходство с Джимми Ла. В дальней части бара как будто царил совсем иной мир. Здесь за круглыми столиками сидели группки китайских мужчин, наливая себе бренди из магнумов[81], громко подначивая друг друга и бесцельно заговаривая с девушками, проходящими мимо их столиков. Далеко позади, у дальней стены, черноволосый мужчина в смокинге, не похожий ни на китайца, ни на европейца, сидел за рояль-миньоном и напевал песню, слова которой Конор расслышать не мог. Он протиснулся мимо женщины, продолжавшей издавать бессмысленные жизнерадостные звуки, и добрался до бара как раз в тот момент, когда Майки достал из конверта одну из фотографий Андерхилла. – А не выпить ли нам? Водка со льдом, пожалуйста. Бармен моргнул, и на стойке перед Конором появился наполненный до краев стакан. Конор заметил, что перед Биверсом уже стоял такой же. – Не знаю такого, – заявил бармен. – Пять долларов. – Может, вспомните, как видели его много лет назад? – спросил Биверс. – Впервые он стал появляться здесь примерно в шестьдесят девятом-семидесятом. – Слишком давно. Я был маленький. В школу ходил. К священникам.[82] – Взгляните еще разок, – попросил Биверс. Бармен вытянул из пальцев Пула фотографию и хорошенько вгляделся в нее. – Он священник. Называли Отец-Жеребец. Я с ним не знаком. Как только они вернулись во влажную духоту улицы, Гарри Биверс на шаг обогнал двоих друзей и остановился, развернувшись к ним лицом, сунув руки в карманы и подняв плечи. – Как хотите, но меня, честно говоря, от этого места уже мутит. Ни малейшего шанса на то, что Андерхилл все еще здесь. Нутром чую, надо ехать в Тайбэй – этот город больше ему подходит. Можете мне поверить. Пул рассмеялся: – Не торопись, мы же только начали. На этой улице еще как минимум два десятка баров, и в одном из них кто-то наверняка его вспомнит. – К бабке не ходи, – поддержал его Конор, еще больше уверенный в этом после доброй порции водки. – О, галерка вдруг разродилась собственным мнением, – хмыкнул Биверс.