Часть 41 из 114 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вновь дал о себе знать Щеголь – его неторопливые шаги послышались вдалеке слева. Пумо направился к нему и услышал, как только что вошедший двинулся по одному из узких проходов между стеллажами. Его тихая поступь словно повторяла мягкий неторопливый ритм старой доброй «Прогулки по джунглям».
«Либо у меня началась настоящая паранойя, – подумал Пумо, – либо за мной по пятам крадется Коко». Стащив записную книжку, Коко выяснил, что его друзья уехали из города, и решил продолжить свою безупречную работу – уже в Америке, с Тиной Пумо. Он подогрел себя, начитавшись материалов о Я-Туке, и Тина стал следующим в его списке.
Конечно же, выяснится, что человеком, только вошедшим в лабиринт стеллажей пятого этажа, оказался библиотекарь. Висит же на двери табличка: «Служебный вход». И если Пумо пойдет обратно, он непременно наткнется на пухлого коротышку в легких туфлях «Хаш Паппис» и рубашке с пуговицами на воротнике. Стараясь шагать как можно тише – исполнив весьма пристойную «Прогулку по джунглям», – Пумо двинулся по широкому среднему проходу. За три прохода от конца он замер и обратился в слух.
Слева послышались тихие торопливые шаги, принадлежавшие, должно быть, Щеголю. Если кто-то еще и передвигался по хранилищу, делал он это бесшумно. Лужи слабого света лежали на стеллажах меж стопок отложенных книг. Пумо нырнул в проход.
Тот показался длинным, как футбольное поле, и сужающимся, как туннель, на который смотришь в другой окуляр телескопа. Пумо тихо пошел по длинному узкому проходу. Словно в некоем тумане галлюцинации корешки и названия книг поплыли мимо него: он оставался недвижим, а ползли мимо они. У. М. Теккерей «Пенденнис», том 1, У. М. Теккерей «Пенденнис», том 2, У. М. Теккерей «Ньюкомы», «Виргинцы», «Записки Желтоплюша» в переплете из тонкого картона с наружным слоем из розовой ткани издательства «Смит, Элдер и Ко», «Вдовец Ловель» в розово-золотых тонах oт «Смита, Элдера и Ко».
Пумо закрыл глаза и в этот момент услышал, как в одном проходе от него тихонько кашлянул в кулак мужчина. Он резко распахнул глаза, и названия книг слились в единую, непрерывную золотистую арабскую вязь на розовом фоне. «Похоже, я едва не потерял сознание», – подумал он.
Мужчина, который кашлял, сделал почти бесшумный шаг вперед. Пумо продолжал стоять неподвижно, как статуя, боясь дышать, хотя мужчина в соседнем проходе мог быть только библиотекарем в «Хаш Паппис». Кто бы это ни был – человек сделал по проходу три быстрых, скользящих шага.
Когда Пумо решил, что кашлявший прошел достаточно далеко к среднему проходу, он начал движение к двери.
И в этот момент Тине словно подали сигнал: далеко в левой части помещения кто-то насвистел начало песни «Тело и душа», исполнив это витиевато, с трелями и вибрато.
Пумо услышал, как человек в соседнем проходе начал приближаться к свистуну менее осторожно. Кто-то по ту сторону стеллажа снял с полки несколько книг: Щеголь нашел, что искал здесь. Человек в соседнем проходе свернул в средний. Пумо понял, что если бы он раздвинул перед собой томики Теккерея, то увидел бы его лицо. Сердце заколотилось.
Как раз в тот момент, когда другой мужчина шел перед началом прохода, в котором он прятался, Пумо выскользнул из-за стеллажей и оказался в нескольких шагах от двери на лестницу. Над ним горел тусклый, экранированный абажуром свет слабой лампы. Пумо сделал шаг к двери.
Ручка начала поворачиваться, и сердце Пумо пропустило удар. Дверь распахнулась, плеснув на Пумо ярким светом и громкими голосами. Навстречу ему шагнули две темные фигуры. Пумо замер на пороге, и фигуры тоже застыли, оборвав оживленный разговор. В следующее мгновение он понял, что это опять те самые две китаянки, которых он видел в коридоре третьего этажа.
– Ой, – испуганным шепотом обронили обе девушки.
– Простите, – прошептал в ответ Пумо. – Я, похоже, заблудился или…
Оправившись от удивления, они заулыбались и жестом предложили ему проходить первым. Пумо вышел из двери на казавшуюся такой безопасной лестничную площадку.
Когда в тот вечер Пумо вернулся домой, он сказал Мэгги только то, что ему не удалось подтвердить, что другой человек, просматривавший материалы о Я-Туке, использовал имя убитого журналиста. Он не стал рассказывать ей о том, что произошло в хранилище, потому что по сути там ничего и не произошло. После долгого ужина и бутылочки «Бон Маре» в хорошем ресторане в доме напротив ему стало очень стыдно за свою панику. Воображение сыграло злую шутку с материалами его воспоминаний, и Мэгги была права: он все еще пытается избавиться от пережитого во Вьетнаме. Скорее всего бородач назвал ему какое-то имя, по звучанию похожее на Роберто Диаса, а все остальное было просто игрой его воображения, а того яппи убил либо попутчик, либо какой-нибудь накачанный кокаином сотрудник аэропорта Кеннеди. Мэгги сегодня была так хороша, что даже скучавший официант «СоХо» не сводил с нее глаз, и тонкий букет вина показался Пумо превосходным. Пумо смотрел на милое зарумянившееся лицо Мэгги и думал о том, что пока при тебе здоровье и деньги, мир не так уж безумен.
Наутро ни Пумо, ни Мэгги, спеша каждый по своим делам, не заглянули в «Нью-Йорк Таймс» и ни одному из них не пришло в голову остановиться и пробежать глазами заголовки газет в киосках. «Зверское убийство директора библиотеки», – сообщала «Пост» с не бог весть какой достоверностью. «Ньюс» выбрала заголовок в духе Агаты Кристи «Убийство в библиотеке». Оба таблоида выделили половину первой полосы портретному снимку доктора Антона Майер-Холла – высокого бородача в двубортном костюме. Доктор Майер-Холл, директор Проектов публичных библиотек Нью-Йорка и сотрудник библиотеки с 24-летним стажем, был найден убитым в секции стеллажей книгохранилища библиотеки на пятом этаже, вход в которое разрешен только библиотечному персоналу. Предполагалось, что доктор зашел в хранилище, чтобы сократить путь к своему кабинету, где он планировал встретиться с директором рекламного отдела библиотеки Мей-Лан Хадсон. Мисс Хадсон и ее помощница Адриана Ло, проходя тем же сокращенным маршрутом, встретили постороннего на выходе из книгохранилища, где они затем обнаружили тело доктора Майер-Холла, убитого несколькими минутами ранее. Неизвестный, описанием внешности которого обладает полиция, разыскивается для дачи показаний. Газета «Таймс» предлагает своим читателям уменьшенную фотографию и подробную схему места происшествия со стрелками и крестиком, которым отмечено место обнаружения тела.
4
Чего ты боишься?
Боюсь, что я сам его выдумал. И что его лучшие идеи – от меня.
Ты боишься, что он стал воплощенной в жизнь идеей?
Он есть воплощение своей собственной идеи.
Как попал в Бангкок Виктор Спитальны?
Очень просто. В аэропорту он нашел солдата, согласившегося расстаться со своим бейджиком и проездными документами ради того, чтобы вместо Бангкока отправиться в Гонолулу. Таким образом то, что рядовой Спитальны отправился в Гонолулу на рейсе 206 «Эйр Пасифик», доказывало все – не только билеты, но и списки регистрации, списки поднявшихся на борт пассажиров, схемы их рассадки, заполненные в полете, и посадочные талоны. Достоверно установлено, что рядовой первого класса по имени Виктор Спитальны шесть дней проживал в одноместном номере отеля «Ланай» стоимостью, эквивалентной двадцати американским долларам за ночь, и самолетом компании «Эйр Пасифик», рейс 207, вернулся во Вьетнам, прибыв в 21:00 7 октября 1969 года. Также неоспоримо и то, что рядовой Спитальны летал в Гонолулу и вернулся оттуда именно в то время, когда он якобы пропал в разгар уличных беспорядков в Бангкоке.
Наконец, РПК по имени Майкл Уорланд, заявивший о потере всех своих документов, признался, что утром 2 октября 1969 года он познакомился и разговорился с РПК Виктором Спитальны, который предложил ему обменяться местами на период отпуска обоих. Когда 8 октября он не обнаружил РПК в аэропорту, он сдал свои вещи в камеру хранения и вернулся в расположение своей части. Когда раскрылся обман, рядовой Спитальны был внесен в список находящихся в самовольной отлучке.
Что все это дало Спитальны?
Большой выигрыш во времени.
А зачем Спитальны хотел отправиться в Бангкок вместе с Денглером?
Он все спланировал заранее.
Что произошло с девушкой?
Девушка исчезла. Она бросилась бежать сквозь разъяренную толпу в Патпонге, показывая ладони в крови, пролитой еще там, в пещере во Вьетнаме, и, невидимая, годами бежала через весь мир, пока ее не увидел я. И тогда я начал понимать.
Что понимать?
Что она вернулась просто потому, что вернулась.
Тогда почему ты благословил ее?
Потому что, раз уж я увидел ее, значит, я тоже вернулся.
17. Коко
1
Из окна многоквартирного дома на другой стороне Вест-Энд-авеню ему кивнула старушка, и он помахал ей в ответ. Швейцар в нарядной серо-синей форме с золотыми эполетами тоже встретил его взглядом, но куда менее дружелюбным. Швейцар, знавший Роберто Ортиса в лицо, не пустит его, хотя ему просто необходимо оказаться внутри. Перед его глазами до сих пор стояли фотографии из Я-Тука, которые он просматривал в библиотеке, и черная темень в центре этих фотографий, бросавшая его в дрожь и толкавшая его внутрь, к спасительной гавани, которая находилась внутри.
– Да вы в своем уме? – возмутился швейцар. – Вы сдурели, что ли? Сюда нельзя!
Но мне надо войти сюда.
Словно в ответ на молитву, мир подарил ему Пумо-Пуму, стоявшего в комнате микрофильмов, и Коко включил невидимость и последовал за Пумо-Пумой по коридору, вверх по лестнице и далее – в огромный зал, заставленный бесконечными рядами высоких книжных шкафов, где все вдруг пошло не так, мир обманул его, Джокер выскочил из колоды, кривляясь и пританцовывая: на глазах у него умер другой человек, не Пумо-Пума, а снова Билл Дикерсон. Уходить. Скрыться. Так что Коко самому надо прятаться, потому что мир оказался хитрым и безжалостным, он повернулся к тебе спиной. На Бродвее знакомые уже сумасшедшие фигуры в лохмотьях с голыми опухшими ногами бросались на тебя и несли несвязный бред, губы их черны, потому что они выдыхали огонь. Черные сумасшедшие фигуры знали о Джокере, потому что видели его тоже, потому что знали, что Коко растерялся и сбился с пути, а еще они прознали об ошибке Коко в библиотеке. На этот раз Коко выиграл пари, но ставка оказалась неправильной, потому что это был не тот человек. А Пумо исчез, растворился! И когда безумный гомон оборванцев стал понятен ему, он услышал: «Ты делаешь ошибки! Ужасные ошибки! Тебе не место здесь!»
«Не могу вас впустить, – сказал швейцар. – Хотите, чтобы я вызвал копов? Уходите, иначе я позову копов! Проваливай давай отсюда!»
Сейчас Коко стоял на углу Вест-Энд-авеню и Западной 78-й улицы, в расплавленном центре вселенной, и, задрав голову, смотрел на здание, где жил Роберто Ортис. На шее вздулась вена, и холод обжигал лицо.
Вот бы старушка спустилась и провела его внутрь – тогда он смог бы свободно ездить на лифте вверх и вниз и постоянно носить одежду Ортиса. В тепле и спокойствии. Сейчас он в неправильном мире, а в неправильном мире неправильно все. И самое главное, знал Коко, он не должен ютиться вместе с каким-то психом в выделенной Христианской Ассоциацией каморке с голыми стенами.
Он раскрыл на маленьком столе записную книжку. Обвел кружками нужные адреса и телефоны.
Но Гарри Биверс не ответил на его звонок.
Но Конор Линклейтер не ответил на его звонок.
Автоответчик Майкла Пула сообщил ему голосом Майкла Пула номер другого телефона, по которому ответила женщина. Голос ее звучал сурово и неумолимо.
«Мне всегда нравился запах крови», – вспомнил Коко.
Коко почувствовал на лице холодные слезы, отвернулся от окна старушки и зашагал дальше по Вест-Энд-авеню.
У соседа-психа, делившего комнату с Коко, волосы походили на веревки, а глаза были красными. Он вошел, засмеялся и сказал:
– Что это за дерьмо на стенах, братан?
Убивать – значит уравнивать ставку в карточной игре. Сосед-псих был чернокожим и носил поношенную одежку чернокожего.
События разворачивались быстро, и Коко шагал быстро по Вест-Энд-авеню. Замерзшие кусты вспыхивали пламенем, и на другой стороне улицы высокая рыжеволосая женщина прошептала: «Как только убьешь их, будешь за них в ответе веки вечные».
Женщина с суровым голосом это знала.
По широкой многолюдной Семьдесят второй улице он перешел на Бродвей. «Ибо вот, тьма покроет землю»[101]. «И это будет скоро, Я потрясу небо и землю, море и сушу»[102].
Потому что он подобен огню очищающему.
Если он скажет это той женщине, поймет ли она, что он чувствовал в туалете после того, как оттуда вышел Билл Дикерсон? Или в библиотеке, когда Джокер выпрыгнул из колоды и принялся дурачиться и скакать между книгами?
«Я пустился во все тяжкие не для того, чтобы соглашаться на замену», – сказал он себе. То же самое я могу сказать и ей.
Время было иглой, а на конце – игольное ушко. Когда ты прошел сквозь ушко, когда ты прошел сквозь иглу – когда ты протянул иглу через ее собственное ушко вслед за собой, ты стал человеком, познавшим печаль и горе.
Мужчина в золотистом меховом пальто смотрел, не отводя глаз, на Коко, и тот посмотрел на него в ответ.
– Меня абсолютно не волнуют враждебные взгляды незнакомцев, я человек обреченный и презренный, – сказал Коко мужчине в пальто, хотя тот уже отвернулся и уходил прочь.
Напряженный и затравленный, Коко продолжил путь по Восьмой авеню. Путь в двадцать кварталов – от Вест-Энд-авеню до Восьмой – остался у него в памяти как смутный момент, как мазок на холсте. Мир переливался и блестел, как блестит и переливается холодное. Он был снаружи, а не внутри, и дома, в жуткой каморке, ждал его черный человек, чтобы рассказать ему о грехе.