– Да пошел ты, «не осиные»! – возмутился Спитальны. – Вон, лейтенант до сих пор еще там. Лучше закутайтесь во что-нибудь и вытащите его. – Даже если бы тебя ужалили осы, средство, которое я накладываю, не сняло бы отеки, а только облегчило боль. Сам же видишь, как они спадают. – Иди нахер! – огрызнулся Спитальны, затем вытянул свои тощие руки и осмотрел их: опухоли уменьшились до размеров и формы пиявок. – Тебе виднее, – сказал Пул. Вертолет в небе вырос до размеров комнатной мухи. – А я говорю, осы, – упорствовал Спитальны. – Черт, мужики, зуб даю, наш Чокнутый Босс валяется там в отключке. Не пришлось бы нам искать себе нового лейтенанта. Он посмотрел на Пула с таким выражением, какое бывает у собаки, когда она дает вам понять, что тоже умеет думать. – В этом тоже есть свой плюс, а? Не отдашь же под трибунал мертвеца. Пул наблюдал, как у Спитальны прямо на глазах спадают воспаленные красные шишки, словно впитываясь в его немытую, грязно-бледную кожу. – Есть единственный способ замять все, и вы знаете его не хуже меня. Свалим все на лейтенанта, и все дела. Только так и не иначе. Теперь уже огромный, вертолет в небе над ними спускался в ослепительных лучах солнца – широкий круг травы под ним исходил волнами и рябью. За спаленной деревней, за канавой, зеленел луг, на котором паслись волы. Далеко слева, за пределами долины, лесистый склон холма, с которого спустился их взвод, казалось, вторил этим волнам и ряби. Неожиданно он услышал голос Гарри Биверса, громкий и ликующий: – Пул! Андерхилл! Двух человек ко мне! – увидев, что солдаты с удивлением уставились на него, он расплылся в ухмылке: – Джекпот! Широкими шагами лейтенант направился к ним. Пул видел, что его прямо распирает от гордости. Чувствовалось, что его психическая, нервная энергия рвется наружу. Биверс сейчас очень напоминал человека, который не сознает, что причина его прекрасного настроения и самочувствия в том, что он попросту пьян. Пот струился по лицу лейтенанта, а глаза были подернуты влагой. – Где мои двое? Пул отдал приказ жестом Барриджу и Пумо, и те направились к пещере. – Так, вынести все из пещеры и свалить прямо здесь, чтобы видели все. Бойцы, мы сегодня попадем в шестичасовые новости! «Бойцы?» Никогда еще Биверс не был так похож на инопланетянина, который научился земным привычкам и словечкам из телепередач. – Вы нумер десят! – крикнула им старуха. – Номер десять в ваших программках, номер один в ваших сердцах, – почти пропел Биверс Пулу и развернулся приветствовать репортеров, которые бежали, пригнувшись, по траве. 5 А все остальное проистекало из того, что вылетало изо рта Гарри Биверса. «Ньюсуик», и «Тайм», и статьи в сотнях ежедневных газет, и мелькание на экранах сюжетов о том, что видели, читали и о чем говорили. Потом лишь пожелтевшие фотографии, хранившие леденящее воспоминание о горе риса и высокой куче русского оружия, – все, что вынесли из пещеры Спэнки Барридж, Тина Пумо и другие солдаты взвода. Я-Тук – вьетконговская деревня, и каждый ее житель хотел убивать американских солдат. Вот только не было фотографий тел тридцати детей, потому что единственные тела, найденные в Я-Туке, принадлежали сожженным в канаве – три ребенка, два мальчика и девочка, все на вид лет тринадцати, – и еще одно тело маленького мальчика лет, наверное, семи, тоже сожженного. Позже на склоне холма обнаружили труп молодой женщины. После того, как репортеры улетели, стариков переселили в лагерь беженцев в Ан-Ло. Железный Дровосек и те, кто над ним, охарактеризовали эту акцию как «наказание повстанцев и лишение северо-вьетнамцев вербовочной базы». Посевы отравили, а жителей-буддистов забрали от их семейных захоронений. Возможно, они предвидели это, когда запылали их хижины, а возможно, – в тот момент, когда Биверс застрелил свинью. Они растворились в Ан-Ло – пятнадцать стариков среди тысяч беженцев. Когда Пул и Тим Андерхилл углубились в пещеру, воздух вокруг них заполнило облачко прозрачных мотыльков: насекомые бились о лица, лепились ко рту и глазам, затем бились снова. Пул махал руками перед лицом и двигался так быстро, как только мог, а Андерхилл – за ним, пока наконец оба не зашли дальше, куда мотыльки не проникали. Именно отсюда и доносилась стрельба. Кровь уже начала исчезать, впитываясь в испещренную следами пуль стену, – как исчезали нарывы на коже Спитальны, его пиявки, ямс с миндалем и яйцами. Пещера как бы складывалась и разворачивалась, ветвясь, словно лабиринт. Пройдя дальше, они нашли второй большой склад риса, еще дальше – маленький деревянный стол и стул: столик напомнил Майклу парту, взятую из одного из классов его начальной школы в Гринвиче, штат Коннектикут. Майклу стало казаться, что их затея безнадежна – пещера не имеет конца и лишь закручивается спиралью вокруг себя самой. Когда, возвращаясь, они шли мимо грота, где валялись стреляные гильзы, похожие на рассыпанные монеты, Андерхилл глубоко вздохнул и покачал головой. Пул тоже почувствовал этот сложный запах, наполнявший грот, он как бы состоял из ужаса, крови, пороха и еще чего-то, чему Пул смог бы подобрать лишь одно определение – негативное. Не моча, не экскременты, не пот, не разложение, не плесень и даже не та вонь, которую выделяют все животные, когда до смерти напуганы… Нечто более жуткое и гадкое. Полутемный каменный грот весь пропитался запахом боли, определил для себя Майкл. Так должно было бы пахнуть в том месте, где индеец Джо заставил Тома Сойера смотреть, как он насилует Бекки Тэтчер, прежде чем убить их обоих. Наконец Пул и Андерхилл вернулись в центральную часть пещеры. М. О. Денглер что-то рассказывал Спитальны, вынося из нее ящик с русскими автоматами. – «Муж скорбей и изведавший болезни»[111],– ответил, или скорее процитировал, Спитальны. – «Муж скорбей и изведавший болезни», «муж скорбей и изведавший…» придурков Иисус Христос. – Угомонись, Вик, – сказал Денглер. – Все это было давно и неправда… – он вдруг пошатнулся и резко осел, будто некая сильная рука резко надавила на его голову сверху. Ноги Денглера подогнулись, разойдясь в стороны, и ящик с автоматами приземлился с громким стуком, а Денглер упал почти беззвучно. Спитальны услышал грохот падения, обернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил нести свой ящик с автоматами к куче трофеев. – Нет здесь никаких детей! – вопил Денглер. – Здесь война, нет никаких детей! Что ж, он был прав: детей в самом деле не было. В первый, но не последний раз Пул задался вопросом: быть может, жители деревни Ан-Лак вывели детей через другой выход из пещеры? Денглер застонал, когда Питерс стал снимать последний отрезок бинта. Все невольно отступили назад. Плотный, как облачко сигаретного дыма, густой и тяжелый запах исходил от открытой раны. – Так, на несколько дней выбыл, – резюмировал Питерс. – Куда лейтенант подевался? – глаза Денглера почти испуганно метались из стороны в сторону, пока Питерс перевязывал ему руку. – Видели, как у него изо рта вылетали летучие мыши? – Я дал ему кое-что еще, – объяснил Питерс. – Поможет ему продержаться. Во тьму, которая помогает нам продержаться. 25. Возвращение домой 1 Одурманенные коньяком и недоспавшие, они приземлились в Сан-Франциско в час, показавшийся им четырьмя или пятью утра, а на самом деле оказавшийся полднем. В просторном зале сотни пассажиров толпились вокруг багажной карусели, внимательно наблюдая, как их сумки и чемоданы с грохотом соскальзывают по металлической рампе на бегущую ленту транспортера. С подстриженной бородой и короткими редеющими волосами Андерхилл выглядел слишком худым и усталым. Плечи его сутулились, как у старенького ученого, а лицо обрело вопрошающее, тоже «ученое», выражение. Пулу не давал покоя вопрос: не ошиблись ли они, привезя его с собой сюда. Когда они с сумками двинулись к таможне и иммиграционной службе, в толпу прибывших затесался человек в форме, который выдал нескольким пассажирам разрешение на мгновенный таможенный досмотр. Люди, которых он выбирал для этой услуги, непременно были мужчинами средних лет, выглядевшими как руководители крупных компаний. «Коко тоже был здесь, – подумал Пул, когда взгляд таможенника чуть задержался на нем и скользнул дальше. – Коко стоял на этом месте и видел все, что видят сейчас мои глаза. Он вылетел рейсом из Бангкока или Сингапура и пересел на рейс до Нью-Йорка, где познакомился со стюардессой по имени Лиза Майо и не понравившимся ему молодым миллионером. В полете Коко с неприятным ему молодым человеком разговаривал, а вскоре после приземления в аэропорту Кеннеди убил его. Готов поспорить, что так и было, готов поспорить, готов…» «Он стоял прямо здесь, где сейчас стою я», – думал Майкл. По спине побежали мурашки. Гарри Биверс вскочил со своего места, как только Майкл и Тим нашли нужный выход на посадку в терминале авиакомпании «Юнайтед Эйруэйз». Он переступил через полукруг расставленных перед ним чемоданов и ручной клади и стал пробираться к друзьям через ряды кресел. Они встретились перед стойкой регистрации, и Биверс молча остановил Пула на расстоянии вытянутой руки, затем обнял его, окунув в облако запахов алкоголя, одеколона и «самолетного» мыла. На секунду Пулу представилось, будто командир хвалит его за какие-то действия на поле боя. Биверс мелодраматично уронил руки с плеч Майкла и повернулся к Конору. Но прежде чем Гарри смог одарить его знаком одобрения французского Иностранного легиона – своими объятиями, – Конор успел протянуть руку. Затем Гарри повернулся к Тиму. – Вот наконец и ты, – проговорил Биверс. Андерхилл едва не рассмеялся в голос: – Что, обманул твои ожидания? На протяжении едва ли не всего перелета Пул задавался вопросом, как отреагирует Биверс, когда увидит в компании прилетевших друзей Андерхилла – ни в чем не повинного. Существовала слабая вероятность того, что он, по обыкновению, устроит какую-нибудь дурь, – например, наденет на Тима наручники и произведет гражданский арест. Фантазии Гарри Биверса, как правило, весьма живучие, умирали трудно, и Пул не ждал, что от этой, лежавшей в основе многих других, он откажется, не получив солидной платы за ее потерю. Но чувство такта и даже здравый смысл его ответа удивили Пула. – Если ты собираешься помочь нам, то – нет. – Ты сейчас в завязке? – поинтересовался Биверс. – У меня все не так уж плохо, – ответил Тим. – О'кей. Но есть еще кое-что. Хочу, чтобы ты пообещал, что ни один материал о деле Коко не станешь использовать в документальной литературе. Ты волен писать любое чтиво, какое тебе вздумается, – меня это мало заботит. Но на нехудожественную литературу права должны принадлежать мне. – Конечно, – кивнул Андерхилл. – Нехудожественную литературу я писать бы не смог, даже если бы попытался. И я не стану подавать на тебя в суд, если ты не подашь на меня. – Значит, сработаемся, – объявил Биверс и притянул Андерхилла к себе, чтобы обнять, и сообщил, что тот в команде. – Давай сделаем серьезные деньги, хорошо? * * * В самолете рейсом в Нью-Йорк Майкл сидел рядом с Биверсом. Конор расположился у окна, Андерхилл же – прямо перед Майклом. Биверс долго развлекал друзей невероятными историями о своих приключениях в Тайбэе: как он пил змеиную кровь и занимался неописуемым сексом с красивыми проститутками, актрисами и моделями. Потом он наклонился к Майклу и прошептал: – С этим парнем нам надо быть осторожными, Майкл. Суть в том, что мы не можем ему доверять. Думаешь, почему я предложил ему поселиться у меня? Я смогу не спускать с него глаз. Майкл устало кивнул. Голосом нарочито громким, чтобы его услышали, Биверс сказал: – Хочу, чтобы вы, парни, вот о чем подумали. В какой-то момент после возвращения нам придется встретиться с полицией, и это может повлечь за собой проблемы. Давайте решим, как много мы им расскажем?