Андерхилл повернулся на своем кресле и с нескрываемым интересом оглядел друзей. – Думаю, следует рассмотреть возможность соблюдения определенной конфиденциальности, – продолжил Биверс. – Мы начали с того, что хотели найти Коко своими силами, и закончить дело должны сами. Мы должны постоянно быть на шаг впереди полиции. – Пожалуй, ты прав, – сказал Конор. – Надеюсь, остальные согласны со мной? – Подумаем, – сказал Пул. – Речь, конечно, идет не о препятствовании правосудию, – заметил Андерхилл. – Называй, как угодно, – сказал Биверс. – Все, что я хочу сказать, это то, что мы умолчим о кое-каких деталях. Полиция так делает постоянно, у них это в порядке вещей. Особо распространяться не будем. И когда придумаем план действий, делиться им не станем. – План действий? – спросил Конор. – А что мы можем? Биверс попросил их рассмотреть несколько возможностей: – Например, нам известна пара моментов, о которых не в курсе полиция. Мы знаем, что Коко – это Виктор Спитальны, и знаем, что человек по имени Тим Андерхилл в настоящий момент в Нью-Йорке – или скоро будет, – а не в Бангкоке. – То есть ты не хочешь сообщать копам, что мы ищем Спитальны? – спросил Конор. – Мы можем немного повалять дурака. Они в состоянии сами разобраться, кто пропал, а кто нет, – Биверс взглянул на Майкла с едва заметной высокомерной улыбкой. – Второй момент, который я считаю наиболее полезным для нас: Спитальны использовал имя этого человека, – он указал на Андерхилла. – Верно? Чтобы подманивать к нему журналистов. Думаю, я прав, учитывая то, что мы выяснили в «Гудвуд парке». Так что я предлагаю бить врага его же оружием. – И как ты собираешься это делать, Гарри? – поинтересовался Андерхилл. – В некотором смысле идею подкинул мне Пумо, когда мы встречались в Вашингтоне в ноябре. Он тогда рассказывал о своей девчонке, помните? – Да, уж я-то помню, – сказал Конор. – Он ведь рассказывал мне. Эта китаяночка веревки из него вила. Давала для него объявления в какой-то газете и подписывала их Молодая Луна. – Très bon, très, très bon,[112] – проговорил Биверс. – Хочешь поместить объявление в «Вилледж войс»? – спросил Майкл. – Мы же в Америке, – ответил Биверс. – Запустим рекламную кампанию. Расклеим по всему городу имя Тима Андерхилла. Если кто поинтересуется, можем сказать, что ищем бывших бойцов нашего взвода. При этом нигде не засветим настоящее имя Коко. Думаю, стряхнем пару персиков с дерева. 2 Машина, предоставленная компанией «Лимузин для звезды», на самом деле оказалась фургоном с тремя рядами кресел и багажной полкой на крыше. Даже в салоне было очень холодно, и Пул поплотнее запахнулся в пальто, пожалев при этом, что не положил в чемодан свитер. Он чувствовал себя одиноким и чужим здесь, а страна за окнами фургона казалась столь же чужой, сколь и знакомой: словно он уезжал отсюда очень надолго. Будто застегнутые на все пуговицы от холода, уродливые дома жались друг к дружке на пустынной земле по обе стороны шоссе. Уже стемнело. Никто в фургоне не разговаривал, даже супружеские пары. Майклу вспомнился Робби из сна с фонарем в поднятой руке. 26. Коко Возвращение домой – процесс, по сути, никогда ни в чем не меняющийся. В возвращении домой всякий раз присутствовал фактор страха. Кровь и Разум всегда оставались дома. Надо лишь прямой сделать стезю чрез пустыню, и тогда будешь в силах потрясти небеса и земли, море и сушу[113]. Сделай прямой стезю чрез пустыню, ибо «…кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится?»[114] Возвращаешься домой к тому, что оставалось незавершенным и потому укоряло тебя; к тому, что было сделано дурно; к тому, что говорит с тобой начистоту; к тому, что сделано, но не должно было быть сделано, что набрасывается на тебя с доской, ремнем, кирпичом. Все это было в книге, даже Кровь и Разум были в ней. В книге той пещера была рекой, а по реке шел голенький мальчик, измазанный замерзшей грязью. (На самом-то деле это была кровь женщины.) Он прочитал книгу от начала до конца и от конца к началу. Именно так они и говорили дома – «от конца к началу». Коко помнил, что купил эту книгу, потому что когда-то в другой жизни знал автора, и вскоре книга стала периодически меняться и расти в его руках и превращаться в книгу о нем самом. Коко помнил, как ощутил, будто находится в свободном падении, – как если бы его сбросили с вертолета. Тело его, объятое таким знакомым всеохватным ужасом, покинуло себя самое – поднялось и вошло в книгу, которую Коко держал в руках. Ужас всеохватный и знакомый. Он вспомнил самое ужасное на свете. Действительно самую ужасную вещь. То, как его тело научилось покидать себя. Это Кровь ночью открыл дверь в маленькую спальню и скользнул в нее. Горячим влажным запахом вечного мира дохнуло от его тела. В темноте его светлые волосы отливали серебром. – Не спишь? Любой бодрствовавший мог видеть полицейские машины, любой бодрствовавший мог понять, что происходит. Коко стоял на углу и смотрел, как две патрульные машины подъехали к зданию ИМКА. Полицейские, наверное, полагали, что он вот так просто возьмет и войдет туда. Это чернокожий человек сказал тогда: «Убийство – это си юнь». Он ушел и рассказал мистеру Партриджу, сидевшему внизу за конторкой, о комнате. Мистер Партридж вошел в комнату Коко, и тело Коко вышло из его тела. – И что эти слова означают? – спросил мистер Партридж. – Вы, психи, всегда оказываетесь здесь. Вам что, больше некуда податься? – Это мое место, а не твое, – ответил Коко. – Посмотрим, – сказал мистер Партридж и вышел из-за конторки, не преминув сначала окинуть внимательным взглядом стены комнаты. Дети обернулись и заплакали ему вслед. – Ты не турагент, – заявил чернокожий. – У тебя самого билет только в один конец. Коко развернулся и пошел в сторону центра города к метро. Все необходимое он теперь носил с собой в рюкзаке, в котором всегда сыщется свободное местечко. И тут он вспомнил, что потерял карты «Слон, вставший на дыбы», остановился и приложил руку к животу. Перед ним возвышался Кровь, его волосы отливали серебром, а голос звучал бесстрастно и холодно, но он слышал едва сдерживаемую ярость. – Ты потерял их? И вся жизнь его вдруг показалась непосильным бременем, словно наковальня, которую он носил в руках. Ему захотелось бросить наковальню. Теперь за эту работу мог бы взяться кто-то другой – после всего, что сделал он, этому кому-то другому было бы несложно ее завершить. А он мог бы бросить все. Он мог бы, например, явиться с повинной, а мог бы и сбежать. Коко твердо знал одно: он волен прямо сейчас сесть в самолет и улететь куда угодно. В Гондурас летают самолеты из Нового Орлеана. Он узнавал. Едешь в Новый Орлеан, и там ждет тебя твой самолет. Птица – знак равенства – Свобода. Образ из книги, когда-то так поразивший его, всплыл в памяти, и он увидел себя потерянным ребенком, вымазанным замерзшей грязью, блуждающим у берега холодной грязной реки посреди города. Собаки и волки скалили на него острые клыки, скрипнула и распахнулась дверь, сквозь слой замерзшей грязи проклюнулись кончики пальцев, уже зеленеющие от начавшегося разложения. Ужас и боль потери охватили Коко, и он, шагая нетвердо, направился к спасительному порогу. Мертвые дети закрывали лица длинными хилыми ручками. Идти ему некуда, у него нет дома, и он мог бы бросить все. Силясь не разрыдаться или по крайней мере не показать, что рыдает, он уселся на пороге. По другую сторону огромной стеклянной двери пустой мраморный коридор вел к секции лифтов. Он увидел мультяшных полицейских, расхаживающих по его комнате. Он увидел пиджаки на плечиках, вешалках-плечиках, рубашки в ящиках. (Карты на комоде.) Слезы полились по его щекам. Его бритва, его зубная щетка. Вещи отняты, вещи потеряны, вещи изнасилованы и оставлены ошеломленными, умирающими, мертвыми… В глубине пещеры в кромешной тьме Коко увидел Гарри Биверса. Его отец прошептал свой вопрос. Гарри Биверс наклонился к нему, сверкая глазами, блестя зубами, – все лицо его сияло, потело и сверкало. «Убирайся на хрен отсюда, солдат, – сказал он, и изо рта его выметнулась летучая мышь. – Или раздели со мной славу». В грязи на земле за спиной лейтенанта в свете узкого луча света он разглядел маленькую вытянутую руку с пальцами, загнутыми к ладони. Тело Коко вышло из самого себя. Прямо под смрадом вечности витали запахи пороха, мочи, кала. Биверс повернулся. И Коко увидел его длинный эрегированный член, выпирающий под брюками. Его история слилась воедино – он встретил самого себя, он путешествовал от конца к началу. Сидя на пороге, он поднял глаза и увидел, как мимо проехала сине-белая полицейская машина, за ней – другая. Из моей комнаты наконец ушли. Быть может, кто-то один останется. Быть может, он мог бы пойти туда и поговорить о лейтенанте. Коко встал и крепко обхватил себя руками. В его комнате будет один человек, с которым он может поговорить, и эта мысль воспринималась, как присутствие непривычного вещества в его крови. И как только он заговорит, все изменится и он станет свободным, потому что после того, как он заговорит, человек поймет, что означает от конца к началу. В течение нескольких секунд Коко смотрел на себя как бы с большого расстояния и видел вдалеке человека – себя самого, стоящего в дверном проеме, охватившего себя руками оттого, что его гнетет большое горе. Унылый и беспристрастный дневной свет обыденной реальности лежал на всем, что встречало взгляд Коко. И в эти краткие мгновения Коко увидел свой собственный страх, и то, что он увидел, одновременно ошеломило и ужаснуло его до глубины души. Он еще мог вернуться и сказать: «Я совершил ошибку». Не было вокруг него ни демонов, ни ангелов: драма сверхъестественного искупления, в которую он так долго был вовлечен, исчезла, унеслась прочь по длинной улице, забитой такси, а он стал обычным человеком – одиноким и замерзающим на холодном ветру. Его била дрожь, но он больше не плакал, не плакал. Затем он вспомнил лицо девушки в гостиной Тины Пумо, и это лицо подсказало ему единственный район во всем городе, где он мог бы чувствовать себя как дома. Он протащит свою наковальню немного дальше – посмотрим, что произойдет. А когда он вышел из метро на Кэнал-стрит, каждая клеточка его тела шептала ему, что выбор он сделал верный. Метро завезло его куда-то далеко за пределы Америки. Он вновь очутился в азиатском мире. Даже запахи здесь витали одновременно едва уловимые и густые. Коко заставил себя сбавить шаг и стараться дышать ровно. С колотящимся сердцем он прошел под вывеской с китайскими иероглифами и повернул на юг, на Малберри-стрит. Он почувствовал, что голоден так, как не бывало с ним всю неделю. Насколько он помнил, последний раз его кормили в самолете. Внезапно голод так жестоко атаковал Коко, что ему начало казаться, будто стоит распахнуть рот, и он проглотит каждую продуктовую лавку, каждый кирпич, каждую кричащую желтую вывеску, каждый чайник и палочку для еды, каждую утку и угря, каждого мужчину и каждую женщину на улице вместе со знаками «Стоп» и светофорами, почтовыми ящиками и телефонными будками. Он остановился лишь для того, чтобы купить в газетном киоске «Таймс», «Пост» и «Вилледж войс», прежде чем завернуть в ближайший ресторан, где над кастрюлями с коричневым супом и белой вязкой кашей висел рядок уток цвета гречишного меда. Принесли еду, мир растаял, расплавилось время, и, пока насыщался, Коко перетек в те времена, когда он жил внутри слона и каждый раз, когда он делал вдох, он вдыхал вместе со слоном. В сегодняшних газетах сообщалось, что водитель автобуса выиграл почти два миллиона долларов с помощью какого-то «Лотто». В городском районе Инвуд сбросили с крыши десятилетнего мальчика по имени Элтон Сидарквист. В Бронксе в результате пожара сгорел дотла целый квартал. В Анголе человек по имени Жонас Савимби[115] позировал с уродливым шведским пулеметом и обещал сражаться до скончания веков. В Никарагуа в крошечной деревне были убиты и обезглавлены священник и две монахини. Поистине, от конца к началу. В Гондурасе правительство США заявило права на двести акров земли под учебный полигон: прежде земля принадлежала им, а теперь стала нашей. Мы, по обыкновению, дали искренние обещания и заверения в том, что в один прекрасный день она вновь будет принадлежать им, не забыв при этом широко раскрыть рот, – и двести акров исчезли в наших глотках. Коко будто наяву ощутил запах смазки на оружии; услышал скрип армейских башмаков, шлепки ладоней по прикладам винтовок. Боги земли повернулись к нему с немым вопросом на лицах. Но страницы справочника по недвижимости, с помощью которого он надеялся снять достойную недорогую комнату, показались зашифрованными так, что он почти ничего не смог разобрать, и не содержали никакой информации по аренде в Чайна-тауне. Единственным жильем, которое предлагали здесь, значилась квартира с двумя спальнями в Конфуций-Плазе, но по такой высокой цене, что он поначалу решил, что это опечатка. – Желаете что-нибудь еще? – поинтересовался официант на кантонском – языке, на котором Коко озвучил свой заказ. – Я – все, спасибо, – ответил Коко. Официант нацарапал сумму в блокнотике, оторвал листок и положил на стол рядом с его тарелкой. В центре зеленоватого листка тотчас расплылось жирное пятно. Коко не отрывал глаз от жирного пятна, раздавшегося еще на пару сантиметров в диаметре. Он отсчитал деньги и выложил их на стол. Затем поднял глаза на официанта – тот уже медленно удалялся в конец зала.