— Люди бывают злы. Бог — никогда. — Скажите это девчёшкам. — Их убил зверь, — его лицо омрачилось. — Правда? — А вы так не считаете? — Я давно не был в зоопарке. Не с чем сравнить. — Вы правы, — признал пастор после секунды молчания. — Вы совершенно правы. Кто я такой, чтобы осуждать ближнего? Это был хороший молодой пастор. Я похлопал его по плечу, поднялся и вышел из церкви. *** — Вот и он! — возвестила фройляйн Кройц. А потом опомнилась и добавила: — Господин Краузе. Ломоть хлеба с сыром в её руке был похож на манну небесную. Я непроизвольно сглотнул и учительница одарила меня взглядом, полным негодования: — Вы же хотели есть? Я сделала вам бутерброд. — Благодарю. Вообще-то я хотел не просто есть, а жрать. Забить мамонта и смолотить его целиком, вместе с костями и шкурой. Ничего удивительного: Фолькрат напоил меня чаем, но не удосужился предложить хотя бы минимальной закуски. На крыльцо вышла Франхен. В этом не было ничего необычного, но кусок застрял у меня в горле, и пересохло во рту, голод исчез, превратившись из зверя в ягненка. Я стал изваянием, таким же гипсовым и мозаичным, как эти двое на фреске — мужчина и женщина, объединённые странным словом «благовещение». Фрески не чувствуют, я же чувствовал страх — абсурдный, потому что никто в меня не стрелял. Я боялся её первого слова, потому что впервые понял: словом тоже можно убить. Но она подняла глаза, омытые радостью, и сказала: — Эрих! Её лёгкое тело прижалось ко мне. — Мы возвращаемся, — сказал я. Да, именно так. Она ни о чём не спросила («ах, Эрих!» не в счёт), но контуры будущего возникли передо мной довольно отчётливо. Я видел тесный муравейник Бюро и лицо Йена — смесь бесстрастия и удовлетворения, мимический эквивалент фразы: «Я говорил». Видел шаги до и после: «до» — скрытное и поспешное бегство до границы, до консульства; дипломатический кавардак с привлечением близнецов-неразлучников Венца и Пола, допросы и вызов на трехстороннюю встречу без галстуков с представителями обеих спецслужб и рыцарями плаща и кинжала: («Untergang»? Какой-то печатный орган? Или астрономический миг, когда солнце или иное светило касается линии горизонта? О, я бы с радостью, но мне нечего вам сообщить...) Рано или поздно они отступят. И выпустят нас обратно на родину. Которая нас не примет — но сделает это честно и откровенно, без демократических экивоков, без громких заявлений о парламентаризме и толерантности. Я вижу и нелегкое «после»: Франхен и Матти, прикрытых программой о защите свидетелей, и я, выплачивающий свой неизменный процент в одной из проклятых дыр, забытых Богом и социальными службами. «Ультрас» любят такие места. Йен даст мне работу — и защиту моей семье... Чёрт возьми, я не успел привыкнуть к слову «семья», а она уже разрастается! «Рапид» отходит прошлому. На очереди — осёл и арба. — Матти выпил кувшин молока, Эрих. Представляешь? Полный кувшин молока! — Достойный ребёнок. Сзади неслышно подошёл пастор. — Прежде чем вы уйдёте, — предложил он, — пожелайте что-нибудь для себя. Это же Альпингхен — место, где по преданию один из апостолов остановился попробовать ложечку сливок. Ну да. А остальные распевали тирольские песни. Подул ветер, и облака двинулись по дороге, по которой нам предстояло уйти. Пастор вздохнул и посмотрел на Матти, нагруженного как маленький продуктовый обоз. — Вам смешно, — сказал он. — Пусть вас не смутят мои слова. Я ни в коем случае не призываю к язычеству! Но молитва, произнесённая с добрым сердцем, отворяет врата Человечности. — Вы действительно в это верите? — с любопытством спросил я. Он улыбнулся и виновато пожал плечами: — Боюсь, что так. Далёкая серебристо-синяя дымка. Лес, солнце и зелень. На скалистой возвышенности мелькают резвые белые козы, будто точки, преодолевшие плоскость евклидовой геометрии. Издалека доносится свист и мелодичный зов подходящего поезда — он всегда едет точно по расписанию. Фройляйн Кройц возвела очи горе: — Отче наш, даруй нам спокойствие! — Мир, — отозвалась Франхен. По её лицу текли слёзы. — И немного любви! — Теперь ваша очередь, — подсказал пастор. Он ждал. Все они ждали. Я собрался с мыслями. — Господи, — сказал я. — Если ты есть, дай нам побольше разума! Остальное мы заработаем сами. ____________________________________________ [1] Soso lala (нем. разг.) — ничего себе, ни шатко, ни валко. [2] Эрих обыгрывает фамилию Кунца. Kunz — одна из самых распространенных немецких фамилий. Hinz und Kunz — разг.-фам. всякий встречный и поперечный, каждый, любой из нас. [3] Вольный перевод куплета из песни Das Hakenkreuzlied (Оттокар Керншток, 1923) [4] Отсылка к изречению одного из идеологов национал-социалистической революции, Ганса Йоста: «Я немец! Следовательно, я хорошо знаю, что жизнь нельзя насиловать разумом». КОНЕЦ