– Я пытался рассказать вам… – Что именно вы видели? – Свинью. Медея была похожа на свинью. Маги, кажется, на зайца. Блэквуд бледнеет и отодвигается от Тома, словно от заразы. – Они были в масках. Но я не могу понять, как им удается так быстро двигаться. То есть в их возрасте… Ноги у Блэквуда слабеют, он тяжело опускается на табурет. Дрожащей рукой шарит по столу. – Почему вы не… Неужели они… – Что? – В измененном виде проникли в ваш дом? – Так сказала моя дочка. Прошлой ночью. Один из них… Думаю, это случилось в нашей чертовой комнате. Дочка говорит, что уже видела это. В лесу. А пока я собирал в трейлере пыль, кто-то был на их чертовой крыше. Заяц. Следил за мной. Моя жена не хочет больше слышать об этом. Блэквуд опускает веки. Шумно вздыхает через заросшие седыми волосами широкие ноздри. – Все гораздо хуже, чем я себе представлял. – Что за хрень? Что вы имеете в виду? Блэквуд открывает глаза и глядит на Тома взглядом врача на неизлечимо больного пациента, который так и не понял причину своего дискомфорта. – Они не остановились на скрижалях проклятий. Вот как им это удалось! Будут и другие заговоренные предметы. В вашем доме. Метки. Шлюзы. Их тоже нужно найти. Все до единого. Том смотрит на коробки и кресты, его скудные надежды сдуваются, словно шина, из которой выходит воздух. «Когда же это прекратится?» Он плюхается на соседний табурет, который проседает под ним, три разболтавшиеся ножки разъезжаются. – Осторожно, этот стул – смертельная ловушка. Том аккуратно поднимается. Блэквуд хлопает ладонью по столу. – Должно быть, Муты расставляли свои артефакты в паузах между владельцами. У них было достаточно времени, чтобы усовершенствовать свои методы. Навести чары и подготовить муки для новых обитателей. Дьяволы! Я скажу вам, где искать. От этого всего Том закрывает глаза. За пределами личной тьмы назначенный им пастырь, хранитель его семьи, выступает с энтузиазмом, который выглядит неуместным. – Нам нужно построить бастион! Укрепление. На участке. Внутри дома. Усилить все! Или они доберутся до вас там, где вы спите. Не ошибитесь! 40 Фиона едва ли замечает рядом с собой маленькую фигурку Грейси, которая подпрыгивает на цыпочках, пытаясь взглянуть поверх кухонной стойки в окно на то, что поразило ее мать. К тому же Фиона не помнит, когда успела прижать к щекам растопыренные веером пальцы. Эту позу она приберегает для неспокойных времен. И на миг вспоминает собственную мать, которая при шокирующих новостях закрывала лицо руками. Главный жест детства. Привычка, передавшаяся по наследству с той же легкостью, как и цвет глаз. Но Фиона не хочет быть той матерью, которая стремительно втягивает воздух, словно кричит наоборот, и прижимает руки к лицу, сталкиваясь с несчастьем, реальным, воображаемым или предполагаемым. Однако вот она именно так и поступает. Фиона моргает, глаза у нее сухие и полные песка. В дальнем конце их разгромленного сада Том, насколько она понимает, выливает очередную банку жидкого меда в нечто вроде глиняной миски. В посуду, какой она раньше не видела. Том ставит эту емкость рядом с одной из ям, которые проделал в их газоне накануне. Откапывая свинцовые плитки, найденные с помощью одолженного металлоискателя. Это последнее, что ей хотелось бы видеть после тяжелого рабочего дня, поездки за Грейси в плотном потоке машин и долгой дороги домой. Сегодняшний спектакль приводит ее в ужас. Прошлым вечером и ночью поведение Тома озадачило и расстроило ее. Теперь же она ошеломлена и ранена, возможно смертельно. Несмотря на множество предупреждений, которые не могли не тронуть Тома – ведь она видела боль в его глазах, – он продолжает все это, чем бы оно ни было. Том бросает банку с медом в картонную коробку у своих ног. Достает из той же коробки двухлитровую пластиковую бутылку жирного молока. Наливает его в миску. Бутылка почти пуста, и Фиона предполагает, что остальное молоко было разделено между прочими ямами, разбросанными по саду. Словно добавляя щепотку соли в суп, Том постукивает по серебряной фляжке, и в миску летят серебристые брызги воды. Опустившись на колени, он осторожно помещает наполненную до краев чашу в отверстие. Дело не только в том, что муж игнорирует ее просьбу отказаться от своего безумного, параноидального поведения – безрассудства, которое обходится им в небольшое состояние, – ее гнев подпитывает уже то, что Том считает их проклятыми. Словно обманутый каким-то сумасшедшим евангелистом, он теперь вынужден верить, что магия и сверхъестественное – реальные и вездесущие силы жизни. И это в его возрасте. После множества доказательств своей невосприимчивости к подобным заблуждениям. Но такое расстройство сейчас непростительно, им нужно, чтобы Том оставался крепким и незыблемым, как каменный столб, не давая рухнуть их совместной жизни. Жизни, которую он изменил до неузнаваемости, настояв на покупке разрушенного дома на краю нигде. Дома, заброшенного с тех пор, как последний владелец покончил с собой прямо у входной двери. – Папа ведет себя глупо! – Грейси срывается с места и направляется к двери черного хода, намереваясь расследовать последние выходки своего отца в глубине сада. Фиона отшатывается от стойки и хватает дочь за руку. Та поворачивается, ее улыбка тает от выражения лица матери и шока столь внезапного захвата. С такой силой рука мамы вцепляется в нее, лишь когда они собираются пересечь оживленную дорогу. А вот взгляда такого Грейси прежде не видела. – Ты не пойдешь туда. В кои-то веки дочка не спорит. Фиона снова пристально вглядывается в сад, где Том огибает яму, двигаясь задом наперед. Его губы шевелятся, произнося то, чего она не может услышать. Том читает с зажатого в грязных пальцах листка бумаги. После третьего круга он опускается на землю. Ложится над дырой лицом вниз, его раскинутые конечности образуют звезду. Пока Том неподвижно лежит, Фиона замечает в углах дальней части сада два деревянных креста. Они напоминают метки, установленные глубоко в пограничных могилах, и расположены выше распятия на месте упокоения их мертвого щенка. * * * Фиона слышит, как Том выходит из темноты и отряхивает ботинки. Заднюю дверь приходится закрывать с усилием – дерево разбухло. Нужно стукнуть три раза, и третий должен быть достаточно сильным, но не настолько, чтобы вылетело хлипкое стекло. Как и со многими другими особенностями дома, их поведение сдерживают небольшие компромиссы. Есть половицы, на которые нельзя наступать; окна, слишком тугие, чтобы их открывать; поверхности, которые не выдержат большого веса; шкафы, в которые нельзя заглядывать – если только не для проверки мышеловок – из-за черной плесени, которая растет внутри. Есть острые края; занозы; емкости под подтекающими вздутиями; разбухшие пористые панели, сквозь которые можно просунуть палец; навес крыльца, под который они ныряют в надежде, что он не обрушится на головы. Сейчас Фиона безоговорочно презирает этот дом. Она стоит спиной к Тому, нарезает на доске бутерброды для завтрашних обедов. Ей тяжело даже смотреть на мужа. Ведь так много нужно сказать. Слишком много. Слова застряли, будто толпа бормочущих людей, которые пытаются одновременно протиснуться в узкую щель, отдельные крики образуют крещендо, и ничего нельзя разобрать. Но когда Том пытается проскользнуть за ее спиной, чтобы сбежать из комнаты, вымороженной молчанием и напряженной позой разгневанной жены, ей удается заговорить. Однако она не поворачивается к нему, поскольку не в силах выносить его вид. Пока что. – На пару слов. Шарканье его ног смолкает. Фиона подходит к столу. Указывает на экран ноутбука, привлекая внимание Тома к новым уликам, которые обнаружила после того, как уложила Грейси спать; после того, как искупала ее в двух дюймах тепловатой воды, которую выкашлял ржавый котел; после того, как накормила дочь очередной тарелкой консервированных спагетти, нервно разогретых на конфорке, наполнившей кухню черным дымом и запахом пластика. Плита нуждалась в замене, как и бойлер, часть крыши, многие оконные рамы, сантехника в ванной и на кухне. – У нас перерасход. На тысячу. – Я верну. Скоро. Когда-нибудь. – Этого не было вчера! Сейчас она смотрит прямо на Тома. И думает, что именно так он бы выглядел, расскажи она когда-нибудь ему об измене. Запах плесени и старой ржавой стали усиливается в жуткой тишине, которая воцаряется между ними. Фиона трижды сглатывает, чтобы вновь обрести голос, прежде чем ее заткнет горе или задушит отчаяние. Она кивает в сторону сада. – Все из-за этого? Из-за того, что ты закапывал? Из-за магических услуг? Том таращится на свои растянутые носки и переминается с ноги на ногу. Прочищает горло. – Я понимаю, как это выглядит. – Он поднимает глаза и застенчиво улыбается. Фиона не может вспомнить, приводило ли ее до этого момента хоть что-нибудь в подобную ярость. – Ты понятия не имеешь! – Непроизвольно мышцы ее лица напрягаются, готовясь к рыданиям. Она проводит пальцами по глазам и рычит, восстанавливая самообладание. – Что ты закопал в ямах? Том раздраженно выдыхает, потому что знает, как будет воспринят его ответ. – Освященные чаши. Послушай, я понимаю… Фиона вскидывает руку, останавливая его. Снова откашливается. – Я заглянула на его веб-сайт. Этого Блэквуда. Какой-то «ю-ху» пират, плывущий на корабле дерьма. А теперь ты, перерасходуя счет, платишь ему. За освященные чаши. Поправь меня, если я ошибаюсь, последние ты купил, чтобы снять с нашего дома проклятие, которое наложила пара безумных старых ублюдков-соседей? На обшарпанную кухню возвращается еще более ощутимая тишина. Она кажется Фионе мертвой – последние мгновения существования, прежде чем таранные шары пробьют мягкие стены. Том опускает голову, словно оказался перед существом, от взгляда на страшное лицо которого можно превратиться в камень. Глаза Фионы наполняются слезами, и стройная фигура мужа вместе с его грязной одеждой начинают расплываться. – Я делаю это для нас, – говорит он. – Как ни трудно в это поверить, однажды ты поблагодаришь меня. Фиона выходит из кухни. Она не может унять слезы. Ей хочется причинить ему настоящую боль. И себе тоже. Она хочет просто обрушить на них весь дом. Обернувшись на пороге, Фиона накладывает собственное заклятие: – Увижу еще что-нибудь подобное, и мы с Грейси уйдем. Я тебя брошу. Делай выбор. Повторять не стану.