Фисса? Надо же, какая любопытная традиция. Хотя чему я удивляюсь? Уникальные, как и способности жителей, традиции имеются на каждой планете. Постепенно они распространяются и принимаются, становясь привычными для всех, кто входит в состав империи. Особенно быстро это происходит, когда планета становится столицей, а ее король или его сын – императором. – А к мужчинам как обращаться? Фис? – Почти, – смеется томлинец. Ему нравится моя сообразительность и непосредственность. – Если у мужчины нет династического статуса, тогда фист, если же есть, то ферт. – Значит, я вас должна звать ферт Тогрис? – Верно. Вот только… – Он снова берет паузу, на этот раз несомненно намеренную, чтобы заинтриговать меня сильнее. – Еще пять минут назад я был в этом уверен, а теперь сомневаюсь. – Почему? – У вас очень красивый голос. Певучий и звонкий одновременно. И мое имя звучит так… притягательно. Я готов даже забыть о статусе, лишь бы слышать его из ваших уст. – А вы не слишком торопитесь? – Теперь уже я смеюсь, потому что поведение мужчины и его слова кажутся мне невероятно забавными. – Ничуть, – не смущается томлинец. Скорее наоборот, становится смелее и придвигается ближе, склоняясь к моему виску. – Скажу по секрету, – объясняет-таки свои действия, – мне даже кажется, что я непростительно медлителен. Идилинна, вы безумно привлекательная девушка. Во всех смыслах. – Ага, – скептически хмыкнув, я отодвигаюсь на прежнюю дистанцию, – особенно в смысле моего статуса наследницы. – Да при чем тут это? – восклицает Тогрис, изумляясь моей непонятливости. – Неужели ваши зеркала не отражают реальности? Или же вы не хотите ее видеть, потому что… – Он задумывается и приходит к выводу: –…еще очень молоды. – Вот в этом вы правы, слишком молода, – преувеличенно серьезно киваю, соглашаясь. И тут же меняю тактику. – Ой, нет, не правы! Не могу я быть привлекательна во всех смыслах. Один из них мне точно еще недоступен. Заявление вводит мужчину в ступор. Он даже руку мою выпускает и смотрит в недоумении, стараясь разобраться. Его глаза с желто-рыжим ободком радужки, которая на свету кажется необычайно прозрачной и чистой, прицельно скользят по мне, изучая кончики лакированных белых туфель, воздушную ткань многослойной юбки цвета грозового неба, ажурный бледно-голубой корсаж, открытые плечи… Поднимаются выше, следуя за темно-синей волной распущенных волос, на несколько секунд замирают на губах… Наконец снова приходят в движение, встречаясь со мной взглядом. Растерянным. – Возможно, я дорада, но… Что вы имели в виду? Это намек на неискушенность и невозможность близких отношений? Но тут и без уточнений понятно, что все это не может рассматриваться по отношению к вам как привлекающий мужчин фактор. – Это только вы так полагаете. Перед глазами вновь встает разочарованное лицо исгреанина, и мое настроение как-то резко меняется. В худшую сторону. Не то гнев, не то просто возмущение рокочет в глубине души, не желая утихомириваться. – Идилинна… Кто же так плохо повлиял на вашу самооценку? Моя рука вновь оказывается в теплых ладонях томлинца, а в его голосе появляются нотки заботы и участия, постепенно сменяющиеся раздражением, направленным на того, кто посмел меня обидеть. И, кстати, Тогрис проявляет удивительную догадливость, высказывая предположение: – Ро’дИас? Я лишь плечом дергаю, не в силах определиться, чего мне хочется больше: подтвердить проявленную исгреанином бестактность или же ее скрыть. Однако это не мешает мужчине понять все правильно. – Вам не стоит принимать так близко к сердцу его мнение. Если только… Он резко замолкает, а глаза темнеют, становясь почти карими. Теперь в их глубине плещется что-то непонятное, зловещее. Мой отец однажды так же смотрел на шенорианского посла, когда тот осыпал маму комплиментами. На следующий день этого империанина в составе делегации уже не было. Это ревность? – Если что? – Смущенная и заинтригованная, я все же подталкиваю Тогриса к продолжению, и он вынужденно, но заканчивает: – Если только вы не считаете его достойным статуса императора и вашего мужа. – Не считаю. Взмахом свободной руки я отметаю в сторону все, что более для меня несущественно. Вот если бы исгреанин симпатию проявил, тогда можно было бы сожалеть. А так… – Ферт Тогрис, а почему вы сказали «дорада»? – вспоминаю, с чего, по сути, начался разговор. – Потому что это самое глупое существо на Томлине. – И на Вионе, – добавляю я. – Неужели они и у вас обитают? – удивляется Тогрис. – Вот уж не думал. – Не только у нас. Они и на Цессе живут, и на Ле, и на Ипере, и еще на нескольких планетах. Правда, внешне все же чуток разнятся, но по отсутствию ума и крайне низкой осторожности ничем не отличаются. И называют их везде одинаково. – Как любопытно. Взгляд томлинца скользит по веткам и листьям кустарника, наверняка пытаясь отыскать хоть одну дораду. Вот только нет их в королевском парке по очень простой причине: они быстро размножаются, но столь же быстро и гибнут из-за собственной неосторожности. А кому приятно находить маленькие пушистые трупики везде, куда они смогли забраться, чтобы самоубиться? Правильно. Никому. Вот садовники и следят, чтобы они здесь не селились. – Расскажите мне о ящерах, – решаю, что тема самая благоприятная, чтобы как можно дальше уйти от обсуждения личностей. – Как вы их называете? – Краги, – с готовностью выполняет мою просьбу Тогрис. – Массивные, рогатые, четвероногие, с покрытой роговыми пластинами кожей и с мускулистым хвостом. В дикой природе они в подземных пещерах живут, там, где много томлитонита. Это кристалл, который создает своеобразное поле, защищая от радиации. А чтобы обезопасить ручных крагов, мы им надеваем ошейники с этим камнем. – Мне тоже ошейник носить придется? Или защитный комбинезон? – Неожиданно его слова наталкивают меня на мысль о малоприятной перспективе. Это только томлинцам высокий уровень радиации на их планете вреда не причиняет, потому что расовые способности у жителей соответствующие. А всех остальных убьет за считаные часы. – Не думаю, что это потребуется. Мы обязательно найдем более удобный и красивый вариант. Вы же очень маленькая, миниатюрная по сравнению с крагами. Так что будет достаточно изящного гарнитура для постоянного ношения – браслета и цепочки с подвеской из томлитонита. Он бывает разных желтых оттенков и будет изумительно сочетаться с цветом ваших волос и глаз, – почему-то невероятно ласково, практически мечтательно продолжает мужчина, в то время как подушечки пальцев томительно медленно скользят по голой коже плеча. – Вы станете настоящим сокровищем на Томлине. Мы очень ценим яркие цвета, которых так мало на нашей планете. Ну вот. Кому-то мой облик не нравится, а для кого-то желанен и ценен. Стоп! Опять я об исгреанине думаю?! Да что же такое? Почему он в мою голову упорно лезет? Это то самое влечение, о котором твердит мама? Или что-то иное? Например… ну не знаю. Обида и желание доказать, как сильно он ошибся. – Я снова сказал что-то не то? – реагирует на мое молчание Тогрис. Смотрит на свою руку, которая замерла, прекратив движение, и спрашивает: – Или вам неприятно? – Нет, что вы, ничего неприятного, – успокаиваю томлинца. Ведь на самом деле совершенно спокойно его действия воспринимаю. Без энтузиазма, конечно, но и без отторжения. – Просто сидеть устала. Давайте погуляем? Я вам парк покажу. Предложение получается удачным. В том смысле, что движение куда больше способствует продуктивному разговору, не позволяя посторонним мыслям надолго поселиться в голове. Лишь иногда мелькнет что-то отвлекающее и исчезнет, стертое новыми впечатлениями: теплым сильным ветром, путающим волосы и забрасывающим юбку на ветки кустов; руками томлинца, помогающими мне освободиться; веселым смехом мужчины, в ладонях которого впервые оказался ласковый зеленый шарик – молоденький ик’лы. – Вы можете взять его с собой на Томлин, – предлагаю, видя, с какой заинтересованностью Тогрис смотрит, как малыш то липнет к коже, распластываясь в плоский блинчик, то превращается в упругий мячик, катаясь по ладони, то сворачивается в толстую нить, стараясь уползти под одежду. – А он у меня выживет? – проявляет сомнение мужчина. – Я ведь не знаю, ни как за ним ухаживать, ни как кормить. – Не волнуйтесь, это совсем просто. Ваш питомец зеленый, значит, обладает фотосинтезом. Ему, кроме воды, воздуха и света, ничего больше и не нужно. Вот с синим было бы больше проблем – они хищники. А красные питаются растениями. Хотите красного? – спрашиваю, потому что томлинец задумался. – Нет, нет, меня цвет устраивает. Я думаю, как его от радиации защитить. – Скормите ему малюсенький кусочек томлитонита. Переварить его он не сможет, но и вывести наружу тоже. – Здорово! – восхищается моей находчивостью Тогрис, однако почему-то снова колеблется. – Но он ведь будет скучать. И ему, наверное, пара нужна. – Одиночество ик’лы неплохо переносят, если рядом есть хозяин. Пара малышу понадобится через год-два, и тогда, конечно, важно, чтобы он оказался в стае. Правда, на этом его жизнь закончится, а вам, если захотите, достанется его детеныш. Вы ведь будете прилетать на Вион? Или я вас теперь увижу только перед свадьбой? Вопрос животрепещущий. Мне как-то не хочется выходить замуж, не полюбив будущего мужа. И вообще, за десять лет я забуду, как он выглядит! – Конечно, я буду приезжать. Постараюсь делать это как можно чаще. Я ведь не занят управлением планетой, лишь помогаю своему отцу, а он, несомненно, поймет мое желание проводить как можно больше времени на Вионе. С вами, Идилинна. Хоть и приятно звучит последнее заявление, но в его реализации я сомневаюсь. – Боюсь, что последнее не верно. Сняв с себя задачу управления Томлином, вы будете вынуждены вникать в вопросы управления Объединенными территориями. Мой отец стопроцентно воспользуется вашим присутствием, чтобы передать вам свой опыт. Так что времени на личное общение у нас останется немного. – Согласен. Но даже это лучше, чем ничего. Верно? Не дожидаясь ответа, Тогрис неожиданно останавливается и разворачивается, преграждая мне путь. Опускается на одно колено, удерживая в своих ладонях мои пальцы. Смотрит в глаза, не опуская взгляда. – Идилинна, я ведь вижу, как вы далеки от симпатии ко мне. Да, вы молоды, но причина не в этом, а в том, что я, по всей видимости, оказался непривлекателен для вашего организма. И все же, несмотря на равнодушие, вы меня не отталкиваете, идете навстречу, оставляете шанс. У меня не хватает слов, чтобы высказать вам свою признательность. Как же я рад, что у нас еще много времени, чтобы узнать друг друга. Чтобы полюбить. Я сделаю все, чтобы вы чувствовали себя счастливой. И уже сейчас уверен, что буду любить вас всю жизнь, моя фисса. Его губы нежно касаются кожи на запястье и… И сердце, глупое сердце, которое все это время билось через раз, словно тоже слушало и боялось пропустить хоть слово, пускается вскачь. По телу прокатывается жаркая волна, будто меня опустили в кипяток. В глазах темнеет. Ох… Для всех родителей на свете важней всего их… Дети. – Лина, доченька! Не пугай нас так, малышка… Лина! Мамин голос, настойчивый и взволнованный, врывается в сознание, и я даже не сразу понимаю – что случилось? Почему она так переживает? И лишь когда слышу расстроенное «никак в себя не приходит», вспоминаю – я же сознание потеряла! Подскакиваю. Вернее, сажусь. Во-первых, потому что лежу на диване в лазурной гостиной дворца. Во-вторых, у родительницы, которая сидит рядом, свои планы – она тут же обнимает, не позволяя вскочить на ноги. – Ну вот, замечательно… Фух… – с облегчением выдохнув и прижав к себе, мама гладит меня по волосам. Впрочем, длится проявление заботы совсем недолго. Как обычно, едва убедившись, что мне больше ничего не грозит, родительница отстраняется. Словно большая степень опеки кажется ей излишней. – Вария! От Лины ни на шаг! – непререкаемо приказывает, поднимаясь и направляясь на выход из гостиной. Моя фрейлина, которую я не видела, потому что та стояла сзади, опускается на сиденье в моих ногах. – Как я тут оказалась? – не удерживаюсь от вопроса, едва родительница исчезает за дверью. – Вам плохо стало. Цу’лЗар вас сюда принес. – На руках?