В общей комнате я сама набрасываюсь на еду так, что матушка бы поджала губы и окатила бы меня ледяным взором. Сегодня на ужин дымящаяся миска овощного супа, приправленного незнакомыми пряностями, и кусок лепешки. Кажется, ничего вкуснее я до сих пор не пробовала. Конюхи смотрят на меня с широкими улыбками и сами склоняются над едой. Закончив ужинать, я отставляю пустую миску и собираюсь уходить. Старшая женщина вытягивает руку и кладет передо мной три зеленых листка. Я перевожу взгляд с них на ее лицо. Она показывает на себя и медленно произносит имя. Я беру листочки – длинные, со слегка резными краями, объемные и шероховатые. Растираю один в пальцах, чтобы почувствовать запах, подношу к носу и вдыхаю знакомый прохладный и резкий аромат. Губы растягиваются в улыбке. Мне знакомо это растение, хотя раньше я встречала его только высушенным. Женщину зовут Сальвия. Я смотрю на остальных, и вторая женщина протягивает мне сухое соцветье виолы, похоже, из аптекарской лавки. Она молодая и красивая, немногим старше меня, с яркими и веселыми глазами. Ее братья улыбаются и показывают свои имена: младший – ветку рябины, средний – листья ясеня, а старший – дубовый листок. Они учат меня говорить имена на менайском, и я с радостным смехом повторяю вслух и бережно сохраняю в памяти: Сальвия, Виола, Рябина, Ясень и Дуб. Их доброта греет меня до самого сна, и даже утром я все еще улыбаюсь. Глава 12 – Это же на тебе не… – начинает Сальвия, округляя глаза, едва я захожу в общую комнату. Я опускаю взгляд, будто красный льняной дорожный наряд Валки мог обернуться платьем для дворцового пира, пока я шла по лестнице. Да, он сравнительно новый, то есть я еще не представала в нем перед гусями, но на прежней зеленой юбке вчера разошелся шов, когда я наступила на подол, пытаясь увернуться от очередного щипка, а больше ничего подходящего у меня нет. – Виола, – зовет Сальвия и отдает короткое распоряжение потише – быстрый перестук слов, которых я не разбираю. – Нет. – Виола отвечает весело, так что кажется, будто это согласие. – Пойдем-ка, Терн. Она широко улыбается, разворачивает меня и чуть ли не подгоняет обратно наверх, в их с Сальвией комнатку. Снимает с крючка на стене юбку и тунику и вкладывает мне в руки. – Надень. – Она старательно выговаривает слово, чтобы я ее поняла. Я смотрю на одежду. У меня в руках бледно-желтая туника и юбка цвета рыжей глины – наверное, единственный ее наряд, кроме зелено-коричневой формы, которую носят все на конюшнях. Полотно крепкое и наверняка выдержит намного больше, чем все, что есть у меня. – Надень, – повторяет Виола, прихватывая ткань и изображая, будто снимает с меня тунику. – Да-да, – соглашаюсь я торопливо, пока мне в самом деле не принялись помогать. Она усмехается и смотрит в сторону, пока я выбираюсь из своего платья. Виола немножко выше меня, но сложение у них с Валкой похожее. Юбка и туника сидят на удивление складно. – Спасибо, – говорю я, когда Виола вручает мне аккуратно сложенный красный наряд. Она машет рукой, мол, благодарить не за что. Я снова обвожу комнату взглядом и вижу, что над обоими матрасами приделано по вешалке. И на Виолиной теперь осталась только смена рабочей одежды. – Я… отдам? Как сказать «верну»? Я прикасаюсь к тунике на себе и изображаю, будто отдаю все обратно. – Нет-нет, тебе! – настаивает она. – Нужно одеваться как следует для работы. Подумай, что Сальвия… И снова я теряю отдельные слова в шквале звуков. Да, Сальвия будет недовольна, если в конце дня Виола заберет одежду и завтра я снова появлюсь в красном платье. Но не могу же я вот так отнять у нее единственный хороший наряд. – Тебе, – твердо говорю я, протягивая свои вещи. Она поспешно убирает руки: – Ну что ты за гусь! Гусь? Я хлопаю глазами, и она смеется. Чувствую, что и сама улыбаюсь в ответ. Слушаю ее звонкоголосую болтовню, пока она ведет меня обратно в мою спальню, чтобы я оставила снятое платье, и потом снова вниз по ступенькам к запоздалому завтраку. Сальвия встречает нас широкой улыбкой, заговаривает с Виолой, и комнатка наполняется дружеской болтовней. Тем же вечером в дверь моей спальни коротко и громко стучат. Я отвлекаюсь от расчесывания волос и улыбаюсь. Наверное, это Виола пришла снова обзывать меня гусем за то, что я подложила красное платье ей на матрас. Но нельзя же было в самом деле думать, что я просто присвою ее одежду и ничего не отдам взамен. Стук повторяется. Я скручиваю волосы в растрепанный пучок и открываю дверь. В сумрачном коридоре стоит Матсин эн Корто. Я моргаю, будто он может исчезнуть, стоит только приглядеться, но воин по-прежнему передо мной, серебряное колечко в его левом ухе поблескивает в темноте. Он сдержанно кланяется и произносит: – Верия Торния пойдет со мной. Я нерешительно спускаюсь следом. Уже стемнело, в конюшнях тихо, все лошади отдыхают в стойлах. Негромкие отголоски беседы плывут по коридору из общей комнаты. На улице стоит остальная квадра, Матсин сажает меня в поджидающую карету и захлопывает дверь. По щелчку кнута мы трогаемся, карета разворачивается и дребезжит по Западной дороге в сторону дворца. Наверное, король хочет еще раз расспросить меня, но зачем обставлять все именно так? Возможно, экипаж призван напомнить мне, от чего я отказалась, а может быть, стражи нужны, чтобы припугнуть. Однако вовсе не к королю приводит меня тихими коридорами квадра. Когда Матсин открывает двери в небольшую гостиную и кивком приглашает меня войти, я вижу принца. Внутри очень светло, перед маленьким очагом стоят два повернутых друг к другу низких креслица, пол застелен пушистым тканым ковром, у стены притаился письменный стол со стулом. Принц молча ждет посреди комнаты. Я торопливо приседаю в реверансе, склонив голову, чтобы скрыть смятение. Что Кестрину от меня нужно, если я для него лишь отвергнутая компаньонка Валки? Позади Матсин закрывает дверь, и мы остаемся одни. – Встаньте, – произносит принц уже знакомым голосом. Я выпрямляюсь, поднимаю голову и встречаю его взгляд. Он точно такой, каким я его запомнила; темные глаза блестят в свете ламп. Только лицо теперь кажется изможденным и усталым. – Прошу прощения за то, что пришлось так грубо вызывать вас сюда, – к сожалению, во дворце почти никто не говорит на вашем языке. Надеюсь, вы не обиделись. Голос у него мягкий, даже слащавый, и полностью скрывающий истинные чувства. Я помню, как Матсин говорил на моем языке с солдатами из дома во время путешествия. И говорил довольно хорошо. Он вполне мог все объяснить сегодня вечером, не будь ему приказано иное. – Вовсе нет, Ваше Высочество, – отвечаю я как подобает. Если у меня и были мысли о том, чтобы предостеречь Кестрина лично, все они разбились об эту его мелкую ложь. Он расчетлив и послал за мной, исходя из собственных интересов. Сейчас нужно беспокоиться только об этом. – Я рад, – говорит принц, подходя ближе. – Хочу попросить о небольшом одолжении. Мне нужно написать письмо для вашей королевы. Я горжусь умением говорить на вашем языке, но еще не до конца освоил его письменную форму. Вы мне поможете? – Конечно, Ваше Высочество. Сердце до боли громко колотится в ушах. Что ему нужно от матери такого, чего не может попросить Валка? Принц указывает на письменный стол. – Я все продиктую, – поясняет он, пока я сажусь. А сам занимает место на углу и наблюдает за тем, как я готовлюсь писать. Кестрин диктует короткое вежливое письмо, начинающееся обычным обращением к «Ее Величеству Королеве», продолжающееся просьбой «отправить плащ, подарок Его Величества Короля Менайи, что Ее Высочество принцесса позабыла дома», и завершающееся «искренней благодарностью». Дописываю я с мокрыми ладонями и узлом в животе. И все это время он не отводит от меня взгляда. Я откладываю перо и отдаю письмо принцу. Он принимает его и вдруг, к моему удивлению, идет к маленькому столику между кресел и берет с него другую бумагу. Стоя ко мне спиной, Кестрин изучает оба листка. Я поднимаюсь и вытираю ладони о юбку. Отсюда непонятно, что он держит в руках, и понимать мне совершенно не хочется. Я предпочла бы сейчас уйти и никогда не возвращаться. – Ваше Высочество, – решаюсь наконец сказать пересохшими губами. Он смотрит на меня через плечо. – Могу я вернуться к себе? Он опускает бумаги. – Ваше письмо вызывает у меня определенные вопросы. – Ваше Высочество? Я молюсь о том, чтобы он не приметил дрожи в голосе. И наконец начинаю понимать его игру – при дворе наверняка должны быть писари, способные с легкостью написать моей матери такое послание. Почему он не обратился к ним? – Присядьте со мной. – Он устраивается в одном из кресел, не выпуская из рук бумаги. Я на негнущихся ногах иду ко второму. – Похоже, вы рассердили принцессу Алирру во время путешествия, – отмечает он. Я согласно склоняю голову. Определенно похоже. – Тогда объясните мне, почему согласились написать за нее письмо к матери? – Ваше Высочество? – Слова выходят едва громче шепота. Я встречаюсь с ним глазами, и он улыбается. Эта улыбка не предвещает ничего хорошего. – Вероятно, вы позабыли. Я переписал все в точности, чтобы напомнить вам. Слушайте: «Дорогая матушка! Минуло два дня с нашего прибытия в Таринон. Я надеюсь, вы простите мою медлительность в написании вам, поскольку я была очень занята. Но я уверена, что лейтенант Балин благополучно донес до вас доклад о том, что оставил меня в добром здравии, и надеюсь, что вы не тревожитесь. На границе нас встретили двое лордов короля, зовущиеся Филадоном и Мелькиором…» – Мне продолжать? Или что-нибудь вам все-таки знакомо? – любезно спрашивает принц. – Знакомо, – хрипло отвечаю я. – Почему же? Я мотаю головой. У меня нет иных объяснений, кроме правды, но правду эту я не смогу рассказать, даже если пожелаю. Он бросает письмо на столик между нами. – Я не поверю, что Алирра хочет общаться с вами и достаточно вам доверяет, чтобы просить писать за нее послания. И она точно не попросила бы написать письмо настолько откровенного содержания. Тогда почему же, скажите, вы его все-таки написали? Я не свожу взгляда со своих рук. Они аккуратно сложены на коленях, пальцы одной укрывают другую. Нужно что-то ответить, я это знаю. И все же отпускаю себя дальше в глубины отчуждения, всегда спасавшего меня раньше, если не от боли, то по крайней мере от жгущего изнутри страха. – И как, наконец, вы сумели даже подписать его? – Голос у него низкий, густой, налитый недоверием. – У вас не только почерк, но и подпись принцессы. Я сравнил ее с подписью на бумагах о помолвке и не нашел никаких различий. Я продолжаю изучать форму собственных пальцев и то, как прячутся тени в лодочках рук.