Валка поджимает губы и прищуривается: – Что ж. Я сажусь за письменный стол и раскладываю бумагу. – Начнем с Филадона и Мелькиора, – говорю, окуная перо в чернила. – Как вы с ними общались в прошедший месяц? Кажется, оба лорда заметно отдалились от принцессы: Филадон лишь кланяется при встречах, а Мелькиор только временами останавливается для приветствия. Те, кто сблизился с Валкой вместо них, мне совсем не по душе: какие-то молодые лорды и леди, услужливо крутящиеся вокруг нее. Девушки часто приходят по утрам вышивать – принцесса украшает тунику для своего суженого, – но, судя по описанию Валки, все они просто сплетницы, воюющие за ее расположение. Она, в свою очередь, пользуется ими, чтобы собирать обо всех вокруг сведения, хотя я бы не стала им верить. Как можно доверять тем, кто печется только о своем благополучии? Разумеется, они без лишних сомнений очернят любого соперника. Но Валке это безразлично, она рассказывает о новом окружении с восторгом, так что я просто слушаю и старательно вписываю все в письмо, пересказывая своими словами, но не подменяя ее восприятие. Чувствую я себя при этом странно. К концу рассказа меня слегка мутит. Я прошу Валку запечатать бумаги, выдавив на воске наш герб. Молюсь, чтобы принцу не удалось подделать печать и прочитать и это письмо. Валка бросает конверт на стол и встает, собираясь удалиться к себе. Ей в голову не приходит, что прислужницы могут о ней доносить, что ее вещи отнюдь не неприкосновенны. Я смотрю на нее и думаю, что написанное моей матерью пригодилось бы ей больше, чем может показаться. Валка останавливается в дверях спальни: – Ну что, тебя все устраивает? Я внимательно смотрю на нее и киваю: – Пока ты соблюдаешь уговор, я тоже. Она ухмыляется, насмешливо кривя губы, явно довольная заготовленным ответом: – А вот я пока вовсе не уверена в твоем поведении. Так что выслушай мое предупреждение, гусятница. Сунешь нос не в свое дело, вздумаешь пробираться на мое место – прикажу повесить тебя за измену. И… – Она поднимает руку, будто предупреждая слова о том, что я все еще нужна ей, хотя это и так известно. – И еще я прослежу за тем, чтобы с белым жеребцом, к которому ты так привязалась, тоже было покончено, и пусть будут прокляты выходки твоего братца. Все поняла? Я будто цепенею внутри. Только так получается выдержать ее взгляд. – Сделаешь это – и потеряешь всякую возможность провести матушку, когда она явится к свадьбе. До принца мне нет дела, покуда ты не предаешь его. Нет нужды в таких угрозах. – Я встаю и расправляю юбки. – Доброй ночи, Валка. Ее лицо искажает гримаса, и я отворачиваюсь. Я знаю, что не стоило дразнить ее собственным именем, и все-таки не могу сдержать улыбку. Глава 14 На следующее утро земля укрыта тонким слоем ледка, что крошится под копытами лошадей и остается лежать легкой белой пудрой. Дома в эту пору деревья уже стоят голые, а мороз обводит инеем узоры прожилок на листве под ногами и посыпает еловые иголочки волшебной пылью. Я знаю все это в точности, но почему-то не могу вспомнить ни вид с дороги на лес, ни деревца в моей маленькой лощине. Мы подходим к каменной ограде и уже видим стадо гусей, когда я заставляю себя произнести то, что должна, те слова, что тяготят меня со вчерашнего разговора с Валкой. – Думаю, тебе лучше поскорее уйти. Фалада останавливается и смотрит на меня: – Почему? Я встречаю его взгляд: – Принцесса сказала… – Что? – Если я… если ей покажется, что я добиваюсь принца, тебя убьют. Я не стала бы с ним даже заговаривать, но сам он уже однажды посылал за мной. А я не могу ослушаться приказа. Что, если она узнает? Фалада, я не допущу, чтобы ты погиб из-за меня. Он отвечает задумчивым взором, пока я стою, стискивая юбки в дрожащих руках. – Не волнуйся, Алирра, – произносит он мягко. – Валка не подвергнет себя такой опасности. Ты слишком нужна ей сейчас, она не посмеет остаться без помощи в своем спектакле. – Мы не знаем наверняка, – резко говорю я. – Она мелочная и злобная. Она может. Белый склоняет голову: – Я осознаю и принимаю такую возможность. – Фалада… – И предпочитаю зимой не путешествовать слишком далеко, – добавляет он, будто все уже замело снегом. – Я оставлю тебя весной. После их свадьбы. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Не хочу загадывать так далеко. К тому же часть меня отчаянно благодарна Фаладе за решение остаться. Поэтому я просто спрашиваю: – Куда отправишься? – К югу от Пышных Равнин. Я осторожно кошусь на него. Он молчит, так что я снова задаю вопрос: – Ты скучаешь по дому? Он удивленно наклоняет голову: – По дому? – По югу Пышных Равнин? – Дом, – тихо бормочет он. – У нас, Коней, не бывает одного дома – весь простор мира наш. Но я скучаю по некоторым местам. И некоторым Коням. – У тебя есть семья, – неуверенно говорю я. – Конечно. Разве не так большинство созданий приходит в наш мир? Я фыркаю: – Речь не о родителях. – Не о них, – весело соглашается он. – У меня двое детей, уже взрослых. – И жена? Он обводит взглядом равнину, и я снова вижу ту самую усталость в его глазах. – Да. – Какая она? – Селарина была горяча нравом, великолепна и упряма, как никто другой на свете. – Он оборачивается ко мне: – Даже ты. – Была? – тихо повторяю я. – Скоро уже год, но боль не становится слабее. Когда меня поймали, я подумал, что пора со всем заканчивать. Но тут появилась ты, приказала выпустить меня и попалась сама. Поэтому я остаюсь с тобой. Я киваю, не продолжая расспросов. Все мы о чем-то молчим. У всех нас есть тихие горести, потаенные надежды и решения, о которых мы можем пожалеть. Придя на пастбище, мы с Фаладой сворачиваем к тому же дереву, что обычно. В полуоблетевших ветвях дуба поджидает сова, ярко-белоснежная среди темной листвы. Я не могу отвести от нее взгляда, дыхание застывает в груди. Она смотрит в ответ пронзительными желто-золотыми глазищами. И, взмахнув сильными крыльями, улетает. – Просто сова, – шепчет Фалада сбоку от меня. Я киваю, прекрасно зная, что это не так, что Дама наблюдает и напоминает о себе. И иду искать другое дерево. Через два дня, вернувшись с пастбища, я нахожу свою комнату пустой, мои вещи исчезли. Все, что осталось, – маленький табурет и свернутый в углу матрас. Застыв на месте, я вспоминаю, как снисходительно смотрела на Валку из-за того, что та мнит свое имущество неприкосновенным. Оборачиваюсь к выходу и сталкиваюсь с Матсином эн Корто. – Верия. – Он жестом указывает на лестницу, словно бы вообще не зная моего языка. Я опускаю голову и бреду за ним вниз к карете, которую миновала на входе. Он видел, что я иду в дом, и дал мне время обнаружить пропажу. Интересно, по собственной воле или по приказу Кестрина? Весь путь по Западной дороге и через коридоры дворца я пытаюсь придумать, что делать, что вообще можно сказать принцу. Потому что ведут меня к нему, не сомневаюсь, и он уже нашел спрятанный в сундуках плащ. Зачем еще было приказывать их увезти, а потом посылать за мной, если не для поисков подарка и обвинения меня в его краже? Но меня уже впускают в комнату к ожидающему принцу, я приседаю в реверансе и слышу, как уходит стража, а спасительных ответов так и не знаю. – Присядьте со мной. – Кестрин лениво раскинулся в кресле у столика с серебряной вазой, наполненной фруктами. Мне стало так привычно слышать менайский, что слова родного языка уже звучат странно. Я подхожу и сажусь в молчании. Кестрин выбирает персик и режет его украшенным самоцветами ножичком. Выкладывает по одной округлой золотистой дольке на тарелку перед собой. – Вы голодны? – Все хорошо, Ваше Высочество. Я перевожу взгляд с тарелки на стол. Внутри тяжелеет, когда я думаю о том, как Сальвия и конюхи делят свой скромный ужин, и потом об этом персике. Его привезли издалека, ведь здесь все деревья давно сбросили листву. Принц опускает последний кусочек на тарелку и пытливо смотрит на меня: