– Что такое? – спрашивает Ясень, опуская у дверей ведро с водой. – Что-то стряслось? Виола сердито показывает на мою голову и разражается потоком неразличимых слов, несколько из которых я узнаю, но не могу связать в одно целое, так быстро она говорит. Ясень подходит и смотрит на широкий опухший синяк вдоль края моих волос. – Кто это сделал? – спрашивает так тихо, что Виола сначала даже его не слышит. Я мотаю головой: – Упала. – Не слушай ее, – говорит Виола. – Разве это похоже… Она снова выдает целый водоворот слов, сверля взглядом Ясеня. – На лестнице, – объясняю я, в который раз жалея о своих скромных способностях к языку. Ясень тянется ко мне и трогает воспаленную кожу у края синяка. Я цепенею и напряженно отодвигаюсь. Он роняет руку. – Ладно, ты упала, – допускает он. – Кто тебя толкнул? Я не сразу могу ответить из-за странного комка в горле. – Никто. Он смотрит недоверчиво. – Упала, – повторяю я тихо. – Правда. – Что ж. Он идет за ведром и несет его к столу. – Ясень, – Виола упирает руки в бока. Он качает головой и быстро говорит что-то, она отвечает, не дав ему закончить, их возгласы перекликаются и перебивают друг друга. Я незаметно выскальзываю из комнаты и спешу к гусям. – Ты с самого утра счастливая, – замечает Фалада, когда после уборки в сарае мы выходим на Западную дорогу. Я перестаю мычать песенку и улыбаюсь ему: – Мне… Ну, да. Счастливая. Глубоко внутри звучит голос Ясеня: «Кто тебя толкнул?» Кажется, я полжизни ждала такого вопроса. Даже странно, что сегодня не светит солнце. – Никогда бы не подумал, что ты так расцветешь, стукнувшись головой. В другой раз, когда будешь расхаживать мрачнее тучи, поведу тебя спасать очередного юнца. Или хватит и просто удара по лбу? Я смеюсь и тут же об этом жалею, потому что в голове растекается боль. – Неужели все было так плохо? – Хуже некуда, – отрезает Фалада, уклоняясь от тычка в бок, – расскажешь мне, почему весь вчерашний вечер ходила несчастной? Я глубоко вдыхаю, выпускаю воздух и неожиданно для себя сначала говорю самое нелепое: – Конюхи думают разводить твою породу. – Неужели? Будет жаль их разочаровать. И как ты со своим словарным запасом разузнала об этом замысле? Я сжимаю посох, так что белеют костяшки. – Мне сказал принц. – Кестрин? Ну дела. – И уже мягче: – Что еще ты от него узнала? – Он понял, что я – подделка. Считает меня этакой головоломкой, не очень-то важной, но достаточно занятной, чтобы коротать зимние вечера. Уверена, что скоро снова за мной пришлет. Дыхание Фалады вылетает клубами драконьего дыма. Я заставляю себя продолжать: – Он приказал привезти мои вещи и отыскал в них плащ, который подарил король. И он знает, что я никакая не Валка. – И ты не хочешь, чтобы он понял, кто ты есть. – Да, – тихо соглашаюсь я. Кестрин – и колдун, и будущий король. Он пугает меня больше, чем собственный брат. Я не хочу, чтобы мой муж имел такую власть надо мной. – И что он, по-твоему, сделает, когда поймет, кто ты на самом деле? – Не представляю. Возможно, раз еще не догадался, то и не поймет. Фалада искоса смотрит на меня: – Он знает, что у тебя подпись принцессы. Я проглатываю ругань, проклиная себя. Ну конечно, он знает, что у меня ее подпись. Моя подпись. И кто мог ее повторить? Точно не какая-нибудь горничная. А если я и не Валка, и не прислужница, остается только одно – сама принцесса. Я отчаянно мотаю головой. Ну почему я совсем не задумывалась над тем, что ему говорила? Почему я вообще не способна думать? Если бы не боялась его так сильно, то соображала бы, что творю. Но… как он тогда меня отпустил? – Что ты станешь делать, когда он предъявит тебе правду? – Не знаю. Я поднимаю глаза на Фаладу, но он только молча смотрит в ответ. – Ну какая из меня принцесса? – возмущаюсь я. – Валка достаточно рассказала о придворных – я была бы среди них чужой, будто и впрямь родилась и выросла в пастушьей семье. Гусятница из меня выходит намного лучше, чем получилась бы принцесса. Фалада негромко фыркает. – Ты сама решаешь, кто из тебя может получиться. Пусть Валке и больше по душе роль принцессы, но ты бы справилась с ней стократ лучше, если бы пожелала. – Он легонько толкает меня носом в плечо. – Но ведь беспокоит тебя совсем не это, да? Я потираю руку в том месте, где раньше под рукавом таился шрам – теперь уже Валкин. Я никогда не говорила о жестокости брата с Фаладой, да и вообще ни с кем. Но все это, весь этот удушливый страх – навсегда пустившее корни наследие жизни с ним. Кестрин меня не бил – пока. Но давать ему над собой власть я готова не больше, чем возвращаться домой к брату. – Алирра? – Я боюсь Кестрина, – приходится наконец признаться. – Боюсь того, что он может со мной сотворить. – Думаешь, он может сделать тебе больно? Я вспоминаю мощь его подавленной ярости. Тогда Кестрин чуть не сорвался на жестокость, и все-таки кулаки – не главное его оружие. – Навредить можно по-разному. Фалада, он угрожал казнить меня за обман. Не думаю, что в самом деле поступил бы так, но не знаю. Если он способен бросаться такими угрозами… – Я качаю головой. – Никакая я не принцесса. Мне не понять придворных игр, не защититься от Кестрина, особенно если мы поженимся. И это не самое худшее. Есть ведь еще Дама. И она не простит мне, если… – Если ты дашь ей отпор? – Да. И как, по-твоему, я могу помочь принцу? Я же не чародейка, вообще ничего не смыслю в колдовстве. Не понимаю, что вообще можно поделать. – Я не знаю, – признает Фалада. – Вопрос в том, с чем ты готова жить, когда все закончится. Сможешь идти дальше с тем выбором, который сейчас делаешь? Или он в конце концов тебя раздавит? – Возвращение во дворец ничем не поможет, – яростно отвечаю я. – Кестрин погибнет так или иначе, а меня снова сделают чьей-то пешкой, если вообще не отошлют домой или не уничтожат прямо здесь. Фалада молча глядит на меня, и в повисшей тишине я отчетливо слышу, что не ответила ни на один его вопрос. Но он не требует ответов. Вместо этого спрашивает: – Что Валка сделает, когда Дама придет за Кестрином? Я встаю как вкопанная и слушаю шепоток улетающих слов. Легко было рассуждать о том, что принц может погибнуть, но теперь, когда Фалада напрямик заявляет о его неминуемой смерти, я будто прихожу в себя. – Что сделает Валка? – давит Фалада. – Продаст его, – говорю я. Ненавижу ее. Ненавижу себя. – Когда? – Как только устроит свою жизнь. Обручится, выносит дитя. – То есть она не позволит сделать себя пешкой.