– Заид, для чего вы действительно меня позвали? – Мелькиор… – начинает принц. – …пригласил меня по вашему настоянию, – заканчиваю за него я. Кестрин коротко кивает. – Он тоже может стать вам другом. – Тоже? – повторяю я. Глаза Кестрина мерцают карим и золотым в свете ламп. – У меня есть другой друг при дворе? – Вы удивлены? Я смотрю в сторону. Не хочу играть с ним в эту игру. – Я не ищу друзей при дворе, – говорю сдавленным голосом. Кестрин нерешительно молчит, не отводя от меня взора. Только когда я поворачиваю голову и отвечаю на взгляд, наконец говорит: – Я должен попросить прощения за то, как обращался с вами. Я неверно понял положение дел и счел, что вам нельзя верить. Я был неправ и глубоко сожалею. – Он молчит, а потом добавляет: – Я доверяю вам. Я дергаюсь, хотя он не сделал ни движения в мою сторону. – Не надо, – говорю отрывисто. – Почему? Потому что я уже однажды предала тебя. Я мотаю головой, одна только мысль об этих словах вызывает в горле знакомое давление. – Почему? – повторяет он мягко. – Неразумно оказывать доверие тому, за кем закрепилась репутация нечестного человека, – говорю я. Но довод мой слаб, и он это понимает не хуже меня. На самом деле обо мне говорят ровно обратное. – Вы способны предать меня? – Нас с вами ничего не связывает, – говорю я сухо. Он же понимает, что Дама будет использовать меня против него? Что она уже это сделала? – Вы способны предать меня? – повторяет он ровно и сдержанно. – На меня… могут влиять. – Тогда я не должен доверять вашим и своим врагам. Легко сказать, только вот враг его слишком коварен, чтобы так просто от него отмахнуться. Прежде чем я нахожу ответ, принц подбирается, склоняет голову и прислушивается. В коридоре звучат тихие шаги. – Полагаю, наш вечер начинается, – говорит он. В голос уже вернулись светские нотки. – Надеюсь, вам все понравится. Я склоняю голову и мягко складываю руки на коленях. В комнату входит молодой мужчина, одетый почти как Кестрин, только вместо привычных для принца темных оттенков кузен его предпочитает светлые. Туника на нем сияет небесно-голубым полотном и серебряно-золотистой вышивкой. У братьев схожие точеные черты и проницательные глаза, но у Гаррина улыбка живее и легкий поклон непринужденнее, чем я когда-либо видела у Кестрина. Хотя вряд ли справедливо их сравнивать. Я встаю для приветствия. – Гаррин, – негромко говорит принц со своего места, – позволь представить тебе верию Торнию. Верия, мой кузен, верин Гаррин из Ценатила. – Для меня честь с вами познакомиться, вериана, – произносит Гаррин, склоняя голову. То же отработанное умение скрывать чувства, что и у его дядюшки-короля, но держит он себя намного приятнее. – Честь и для меня, вераин, – киваю я, зная, как на меня сейчас смотрит Кестрин, потому что его я никогда не называла милордом. Но ведь это бы что-то значило, а с Гаррином я просто вежливо поздоровалась. Я сажусь обратно и расправляю юбки, пока Гаррин выбирает себе место. Едва он откидывается на спинку и смотрит в мою сторону, входят лорд и леди Мелькиор, запуская новый круг раскланиваний и расшаркиваний. Динари сразу же втягивает меня в разговор. Она выглядит утонченно, невысока ростом, с изящными пальцами и гладкими блестящими волосами. Длинные серьги подчеркивают линии шеи, поверх прически блестят унизанные камнями золотые цепочки. Трудно сказать, драгоценности украшают ее или она их. Думаю, леди где-то вдвое старше меня. Лицо ее выдает зрелость тонким узором морщинок возле глаз, но живо отражает юный еще нрав. Голос ее легок и воздушен, манеры безукоризненны, и все же я не доверяю ей так, как Кестрин, скорее всего, рассчитывал. Когда я встречаюсь с ней глазами во время беседы о погоде, то вижу в них следы той же укрывающей чувства завесы, что во взглядах короля. Мы переходим в великолепную столовую, где одно за другим сменяются блюда: мясные карри, нежные супы и пряные овощи. Обслуживают нас лишь два человека, и оба одеты не как слуги – и по их богатым разноцветным нарядам, и по тому, как они внимательны прежде всего к принцу, я предполагаю, что это его приближенные. В одном я узнаю человека, провожавшего меня к Кестрину. Где-то во время второй перемены блюд Динари втягивает Кестрина в оживленную беседу с Мелькиором, так что мне остается лишь слушать. Гаррин, сидящий рядом со мной, решает воспользоваться их увлеченностью. С улыбкой склоняется ко мне и говорит полушепотом: – Как я понимаю, у вас возникло разногласие с принцессой по пути сюда. Я удивленно моргаю в ответ. Кестрин ему ничего не рассказал? Или кузен принца меня просто проверяет? – У нас случалось немало разногласий, – говорю я, стараясь вложить в голос легкую усмешку. – Вас интересует какое-то определенное? Он сверкает глазами. Не привык, что его не воспринимают всерьез и выставляют невежливым. – Что вы, – отвечает он так, словно я все неправильно поняла. – Просто удивляюсь, почему вы не попытались все исправить. Едва ли ваши поступки были столь предосудительны, что их нельзя извинить. Вы не пробовали испросить прощения у принцессы? Испросить прощения? Он смотрит на меня, и в его глазах загорается смех. Я заставляю себя разжать зубы. – Склонна верить, – говорю мягко, – что мой выбор в решении наших недоразумений не должен вас беспокоить. Но позвольте узнать, раз уж вы столь убеждены в великодушии принцессы, доводилось ли вам испрашивать у нее прощения за какую-нибудь провинность? – Разумеется, нет. – В голосе у него неприкрытое веселье. – Как видите, я пока еще в своем праве лорда. – Гаррин, мой милый мальчик, – спрашивает Динари, повернувшись к нам и избавляя меня от дальнейших ответов, – о чем это вы говорите? Я гадаю, раскроет ли он предмет обсуждения перед теперь внимательным Кестрином. – Мы предавались раздумьям о природе милосердия, – с готовностью делится он. – И о том, как его испрашивать. – О, – говорит Динари и мгновение спустя поворачивает беседу к грядущим улучшениям в Чертоге Говорящих. К счастью, больше мы с Гаррином наедине не остаемся. После ужина мы все переходим в гостиную. Динари прекрасно разбирается в том, как поддерживать течение разговоров даже в такой маленькой компании, как наша. Это и к лучшему – если бы не она, я бы исчерпала темы задолго до конца вечера. Наконец мужчины встают, и Кестрин с Гаррином прощаются. Я кланяюсь, Мелькиор провожает их и возвращается ко мне, чтобы отвести к карете. Когда мы покидаем гостиную, я понимаю, что это дает внезапную возможность. Замедлив шаг, я обращаюсь к нему: – Вы проведете остаток зимы во дворце, вераин? – Зимой всегда много неотложных дел. Мы останемся до весны. – Как я понимаю, в городе не все в порядке, – говорю я, пытаясь вывести его на разговор. – Воры в этом году что чума, – соглашается он мрачно. – Я имела в виду тех воров, что похищают и людей тоже. Мелькиор искоса бросает на меня взгляд. – Не думаю, что такое случается часто. Угроза попасть в руки работорговцев крайне преувеличена. Мы же озабочены бандами воров – Черным Монахом, Красным Соколом и иже с ними. Это их я обязан выследить. Приходится прикусить язык и не спорить о похитителях. Едва ли получится сподвигнуть Мелькиора на борьбу с ними за несколько минут ходьбы до кареты, коль скоро дворянские семьи тревожатся о своих кошельках больше, чем о бедняках в городе. Но, по крайней мере, можно узнать что-нибудь о Красном Соколе. – И что потом? – спрашиваю я. – Каково наказание за воровство? – За обычное воровство – пустяки. Розги и день в колодках в самый раз. Но для таких людей, как эти бандиты, король назначил наказанием смерть. – Смерть, вераин? – Даме дозволительно не понимать тяжести их вины, – говорит Мелькиор, сама снисходительность. Дверь в переднюю прикрыта, так что он тянется отворить ее. – Так ли ужасно воровать, если не дано другого выбора? – быстро спрашиваю я. – Мы с вами говорим не о простом воровстве, а об организованных бандах. Они создают свои законы и собирают приспешников, подрывая влияние короля. Судите сами, вериана. Мелькиор открывает дверь и отходит, пропуская меня. – Ваши доводы сильны, – неохотно соглашаюсь я. Как угроза порядку и обществу, банды воров и правда кажутся опасными. А мне все еще известно слишком мало, чтобы это оспаривать: лишь то, что Красный Сокол заботится о своих людях и что он бесспорно вор.