Но, покуда я работаю, брожу по улицам или сижу в общей комнате с друзьями, в ушах у меня звучат отголоски слов, а воспоминания мечутся перед глазами, притворяясь видениями будущего. Я вижу принца одиноко стоящим посреди двора Мелькиора. Вижу его в комнатах, предлагающим мне посильную защиту, чувствую его прикосновение на ладони. Или, что много хуже, вспоминаю его лицом к лицу с Дамой, со страхом в глазах. Я ношу его записку в кармане и порой, оставшись одна, прикасаюсь к ней пальцами и гадаю, сможет ли он когда-нибудь освободиться от Дамы. Куда бы я ни пошла, он всегда будто рядом со мной – в тепле плаща и уютных перчаток. Ночами я лежу, слушая Сальвию и Виолу и согреваясь их близостью и заботой, пока не уплываю в сон. Однажды после обеда, когда я чищу копыта гнедой, ко мне подходит солдат. Внутри все скручивает воспоминанием о квадре воинов, пришедших за Фаладой, но, подняв глаза, я вижу лишь Матсина эн Корто. Я в недоумении смотрю на него. Упомянутый Кестрином ужин еще только через неделю. Даже если он не принял моего отказа тогда, нет причин присылать Матсина сегодня. Если только принц не поменял подход. – Приходите сегодня во дворец, не переодеваясь, – говорит Матсин. – Я встречу вас у ворот на закате. Вот как? И что в таком случае нужно Кестрину? И почему подчеркнуто, чтобы я не наряжалась? Но Матсин не ждет расспросов, отворачивается и шагает прочь. Кестрин не дал мне возможности отказаться, сделав приглашение скорее приказом. Я молча смотрю вслед Матсину. Впервые мне приходит в голову, что он – человек Кестрина, первейший и главный, безоговорочно преданный. Принц послал его в Аданию, чтобы оберегать меня до прибытия во дворец. Все было не тем, чем казалось, – я боялась, что они с королем считают меня никчемной, а Кестрин как мог заботился о моей безопасности. Теперь я не верю, что он собирался пожертвовать мной ради спасения, каким бы мрачным будущим ни грозило ему преследование Дамы. Я сижу у стены в часовне, набросив на плечи плащ. На улицах уже стало теплее. Тающий снег падает капелью с крыш, ручейками бежит вдоль улиц и мешается с грязью переулков под ежедневным натиском колес, копыт и башмаков. Если будет теплеть и дальше, через неделю мы с Корби снова начнем гонять гусей на луга. От этой мысли сводит живот, ведь Фалады со мной больше не будет. Но я буду брать с собой посох и внимательно следить за Корби и больше его к себе не подпущу. И обещание Ясеня с Дубом тоже меня защитит. Я поворачиваюсь и слушаю голоса на улице. Мы не виделись с Таркитом с того дня, как вместе гуляли. Интересно, начал ли он обучение и как поживает его матушка. Я вычищаю грязь из-под ногтей и снова уплываю мыслями к требованию Кестрина. Он хочет, чтобы я нарядилась, уже придя во дворец? Или просто желает поговорить наедине? Я кручу слова Матсина в голове и пытаюсь разгадать, что принц задумал. По пути к конюшням меня это все еще тревожит. – Терн! Терн! – вопят невдалеке. Я испуганно озираюсь и вижу летящего ко мне Торто. За ним следом бежит стайка детишек. – Лакмино говорит, что в самом деле ты не с гор! Правда, что ли? – Вроде того. Я жила за горами, в… – Так, значит, ты служанка новой принцессы! – выкрикивает Торто, сверкая щербинкой в зубах. – Нет. – Ответ выходит резким. – Я никогда ей не служила. Дети глазеют на меня. – Мы просто прибыли вместе, – поясняю я, стараясь смягчить голос. – Ты здорово говоришь на менайском, – сообщает кто-то из ребятишек. – А принцесса ужасно. Я знаю, моя тетушка работает во дворце и слыхала ее. – Ну, переводить для меня на конюшнях некому, правда? Пришлось выучить все самой. – Ага, – соглашается Торто. – Но раз ты не ее служанка, то кто? – В первый же день вам говорила. – Я стараюсь скрыть досаду. – Гусятница. Подданная короля, так же как и все вы. – А почему не подданная принцессы? – спрашивает Гира, одна из девочек. – Он же все-таки наш король, а не твой. – Он дал мне работу и дом, когда у меня не было ничего. Так что я верна ему. Торто кивает: – Я б тоже так решил. – А ты что, жила при дворе раньше? – встревает еще кто-то из ребят. – Да. – И как это? – Да, что вы там ели? – У тебя было много платьев? – Гира округляет глаза. – А лошадь была? – спрашивает Торто. – Давайте-ка по одному, – смеюсь я. – Пойдемте со мной до конюшен, отвечу на все, на что успею. – У тебя была лошадь? – снова спрашивает Торто, хватая меня за руку и уводя вперед от других. – Была. Я не смею называть имени, страшась по-прежнему крепко обнимающей шею удавки. Зато могу описать, как Желудь выглядел, как часто я на нем каталась и куда ездила и еще – по требованию – как была на этих прогулках одета, что снова возвращает разговор к числу моих платьев. Я оставляю ребятишек на краю улицы, пообещав продолжить рассказ в другой день, и пробираюсь в свою прежнюю комнату, чтобы покопаться в сундуках Валки. Каким бы ни был приказ, не может быть и речи о том, чтобы появиться перед Кестрином с грязью на подоле и в покрытой пятнами юбке. Увы, платья попроще уже все перепачканы за работой, потому что я брала их всякий раз, когда подаренную Виолой одежду нужно было стирать. А надевать что-то нарядное я все-таки не смею. Одно дело – выбрать вещи почище, другое – вовсе наплевать на требование принца. В конце концов я просто нахожу наименее помятое дорожное платье, вычесываю из волос сено и отмываю водой руки и лицо. Как и было обещано, Матсин ждет у дворцовых ворот. Он ведет меня к боковому входу, сквозь незнакомые внутренние дворики и через лабиринт отделанных деревом коридоров. Наконец открывает дверь в небольшую комнатку в углу одного из них. Мы оказываемся в пустующей кладовой, в дальней стене которой еще один проход. Матсин проводит меня через него в узкий коридорчик, освещенный лишь одной лампой на стене. Прикладывает палец к губам и берет лампу в руки. Глаза у него темнеют в сумраке, лицо неподвижно и непроницаемо. Мы минуем еще четыре двери до той, что Матсин отпирает. Он снова касается пальцем губ и жестом приглашает меня войти. В комнате стоят только стул и столик с приготовленным ужином, и еще один стул повернут к дальней стене. Сквозь верхнюю половину этой стены сочится свет, создавая мрачную полутень. Я пересекаю комнату и смотрю сквозь изнанку затейливого деревянного узора на гостевую столовую, залитую светом камней. Стол внизу тоже накрыт к ужину. Слуга заканчивает раскладывать по местам приборы и удаляется, до меня долетает эхо его шагов. Моя комната – что-то вроде балкона, сквозь просветы в резьбе ясно видно весь нижний зал. Я слышу тихий щелчок и оборачиваюсь к пустоте и закрытой двери. Жду, пока глаза привыкнут к сумраку, потому что Матсин унес лампу. Когда отзвуки его шагов затихают, иду к двери и аккуратно жму на ручку. Дверь не открывается. Что ж, можно и угоститься приготовленным ужином, решаю я, подходя к уставленному тарелками столу. Расстеленный под ним ковер заглушает скрип стула, а скатерть не дает звенеть посуде. На первом приоткрытом блюде я нахожу три мясных пирога. Долго смотрю на них, прежде чем открываю все остальное и сажусь есть. И почти сразу заканчиваю, от беспокойства аппетита совсем нет. Я встаю и перебираюсь к стулу с видом на все еще пустую столовую. Моя комнатка явно сделана для тайного наблюдения за теми, кто сидит внизу. Судя по всему, Кестрин хочет показать мне, как пройдет ужин. Что бы там ни случилось, надеюсь лишь, что он не заставит меня возвращаться во дворец сегодня же. Я складываю руки на коленях и жду, желая доверять намерениям принца, желая уметь отклонять его приказы. Через несколько минут я слышу приближение людей. Кестрин ведет Валку под руку сквозь двойные двери и провожает во главу стола. За ними следует строй молодых пар, лордов и леди, неторопливо расходящихся по своим местам в строгом соответствии с важностью положения. Одну из женщин я точно видела раньше – это прислужница Валки, впустившая меня в ее спальню после того, как принцесса удалилась ко сну. Сомневаюсь, что она тогда призналась в содеянном. Слуги вносят первый круг блюд, и за столом начинается беседа с Валкой во главе. Менайский она едва знает, но за креслом у нее стоит переводчик, и его чистые певучие слова разносятся по комнате не хуже более резкого, властного голоса Валки. Не могу поверить, что этот голос когда-то принадлежал мне. Теперь он такой же чужой, каким был прежде менайский язык. Я с растущим беспокойством слушаю, как Валка нелестно и глумливо отзывается о встрече с одной из отсутствующих дам под согласное хихиканье остальных леди. Кестрин мало вмешивается в разговор. Он сидит спиной ко мне, так что я даже не вижу его лица. Валка переходит к обсуждению грядущего через неделю бала, и ах! Какая готовится свадьба! Все гости охотно соглашаются, что событие будет поистине великолепным, по дворцу покатятся пир за пиром, бал за балом, а на все приготовления осталось меньше пары месяцев. Я смотрю в столовую невидящим взором. Не может быть, неужели так скоро? Быстрые подсчеты напоминают о том, о чем я была счастлива позабыть: до королевской свадьбы лишь семь недель. Через семь недель Валка сделает все, чтобы от меня избавиться, а немногим позже и Кестрина продаст Даме. Ну почему же осталось так мало времени? – Даже беспризорным детям кое-что приготовят! Я моргаю и пытаюсь сосредоточиться на разговоре, а голос Валки все еще звенит в ушах, пока переводчик повторяет ее слова. – Как вы великодушны, заида, – воркует одна из дам. – Во время такого счастливого действа даже простому люду положена возможность приобщиться к празднествам, – важно заявляет Валка. – Что же вы намерены дать детям? – спрашивает мужчина рядом с ней. Вздрогнув, я узнаю в нем кузена принца, Гаррина. – О, для них будет угощение! Что мы там решили, вераин? – Яблочные пироги, – говорит Кестрин. Я не могу понять его тон. – Как восхитительно чудесно! – восклицает другая дама. – Они вас полюбят на всю жизнь! – Сущие пустяки, – возражает Валка. Я не свожу с нее глаз. Обе они, безусловно, правы. Я уже видела, как Таркит и Торто беспокоятся из-за еды, и представляю безумный восторг, который вызовет такое редкое, нежданное угощение, как яблочный пирог. Они навсегда его запомнят. А с учетом того, как изобилен сегодняшний, судя по всему обычный, ужин, пироги эти воистину самое малое из того, что дворец мог бы дать детям. Они едва ли оставят брешь в королевской казне и лишь на короткий миг озарят истощенные, вечно голодные лица уличной детворы и тем не менее обеспечат их обожание. Я встаю и беззвучно шаркаю по ковру к выходу, хотя знаю, что уйти не смогу. Ручка вертится в ладони, но дверь остается закрытой. Я прижимаюсь к ней, чувствуя, как в груди сворачивается плотный клубок. Хочу вырваться, убежать, ничего больше не слышать. Мои собственные, сказанные днем слова бьются в сознании эхом: «Он дал мне работу и дом, когда у меня не было ничего. Так что я верна ему». И ответ Торто: «Я б тоже так решил». Я сползаю вниз и лежу, скорчившись, на полу, прижав щеку и плечо к гладкому дереву двери. Вспоминаю, как Фалада в одном из наших ранних разговоров предположил, что меня выбрали в жены принцу из-за доверия, из-за того, что я бы оказалась им безгранично предана в обмен на их доброту. И я действительно была бы сама не своя от благодарности за защиту, за долгожданный приют, какими бы легкими ни были эти жесты для королевской семьи. И какой малой ценой можно купить верность бедняков – всего лишь, понимаю я, дав самое необходимое. Не знаю, откуда берутся слезы, почему они обжигают щеки, почему всхлипы застревают в горле. Я хватаю и комкаю плащ, утыкаюсь в него лицом и глухо рыдаю. Глава 27 Возня убирающей со столов прислуги уже почти затихает, когда я наконец слышу негромкие шаги в коридоре. Щелкает замок, и Матсин открывает дверь, наполовину подсвеченный лампой в руке. Я встаю со стула и иду за ним обратно по тайному проходу. Я уже сполоснула лицо водой из кувшина, разгладила плащ и могу лишь надеяться, что сумела убрать все следы слез. Когда мы выходим в наружный коридор, я встаю и оборачиваюсь к воину. Если он так верно служит Кестрину, то наверняка знает больше, чем позволяет себе показать.