— Вот я и говорю, — тётя Глаша, повздыхав, продолжала, — Димочка тут поблизости и работал. У меня бывал, всё как надо. Только стал он вдруг похаживать в церкву. И, знаешь, чаще и чаще. Меня тоже звал, уговаривал, дочку свою Уленьку водил то к заутрене, то к вечерне… — Димка? В церковь? Да быть не может! Он совсем не такого склада. Он насмешник и скоморошник, — не поверил Кирилл, с трудом переключившийся на неторопливый горестный рассказ старушки. — Эх сыночек, был насмешник, а стал… Да что там. Это он уж давно был болен. Мы не знали, а он-то чуял. Умер Димочка в прошлом году… Кирилл Бисер, за короткое время узнавший о второй смерти среди своих одноклассников, потрясённо молчал. Он также молча выслушал печальные подробности и попытался собраться с мыслями. «Просто умер. Что я навыдумывал? У человека рак почки был. Сначала врачи пытались спасти, а потом выяснилось — неоперабельный, поздно. Просто бьёт и бьёт по своим. Бьёт всё ближе и бьёт прицельно. Да, и никакого Синицы. Стой, Синица! Глафира Савельевна ведь сказала… У меня совсем из головы выскочило после такой новости. Ничего не поделаешь, надо спросить.» — Тётя Глаша, я никак в себя прийти не могу. Димка — совсем молодой. До чего несправедлива судьба! Вы знаете, я когда все эти книги и альбомы увидел, ещё тех времён, когда он геологом был, и другие, он указал рукой на ряды фотоальбомов. Он же потом профессиональным фотографом стал. Я всё ожидал, может он тут с Вами остался. А что? Могло ведь случиться, что и со второй женой не заладилось. Или думал, Вы скажете, в командировку уехал. — А это, правда, всё Димочкино. Не могу, говорит, выбросить, это же часть моей жизни. Танина мама, тёща Димина, его не больно жаловала. Книжки, камешки, говорила, только пыль собирают. — Значит, он Вам всё оставил, — уточнил Бисер. — Верно, сыночек. Он сюда приходил. Здесь, говорил, личный мой кабинет. Прямо над головой Пети располагалась большая витрина с прекрасными тропическими раковинами. Огромные тридакны соседствовали с красными и белыми кораллами, морским ежом и слегка тронутой полировкой бирюзой. — Да, Вы сказали, что наш Андрюша тоже к Вам приходил? — осторожно спросил Кирилл. — Это было чудное дело. Я вообще боюсь посторонних. И сегодня бы не открыла. Но ты сразу сказал, как нужно. — Клавдия Савельевна, а как нужно было сказать? У Вас разве пароль есть? — открыл рот Петька, которому после приключения в Аланье всюду мерещились засады и шифровки. Тётя Глаша засмеялась ещё сквозь слёзы: — Так папа твой сразу Диму назвал, имя его, отчество и фамилию. Парень, чуть не подавившийся райским яблочком, сразу замолк, а Бисер заторопился с вопросом, чтобы сгладить неловкость. — Петя, имей терпение! Извините пожалуйста, Вы сказали — дверь не открыли бы, если бы не… — А вот послушай. Я утром в булошную пошла за хлебом. Ещё кефиру взяла, а для Пушка… За спиной тёти Глаши раздалось звонкое мяуканье и пушистый серый клубочек с белым носом вспрыгнул на колени к Кириллу. — Ну, значит, для Пушка фаршу немножко. Я ему с кашей мешаю, — оживилась немного тётя Глаша и погладила выгнутую колесом спинку. — Он уж знает и ждёт под дверью, да орёт всегда, мявкает. Я по лестнице — трюх, трюх — лифт у нас опять не работал. И уж снизу мяв этот слышу. Только собралась ему крикнуть: «Ах ты бесёнок! Не тревожь добрых людей. Иду, чай не молодка!» Как вдруг слышу голос такой девчоночий: «Котофеич! Не плачь, маленький. Сейчас твоя хозяйка придёт». А в ответ басом: «Дуся, не морочь животному голову. Какая хозяйка? Да может это кот Мамая. Настоящий арбатский дворовый зверь!» Тут она не стерпела: «Андрюша, Мамай-не Мамай, а он — котишка. Я же слышу, один боится. Давай ему песню споём». И что ты думаешь? Запели! Вдвоём, да так складно! — тётя Глаша приосанилась, набрала воздуху и завела вполне музыкально: Прибежали котики, толстые животики, Выгнутые спинки, пёстрые ботинки И пушистые хвосты, небывалой красоты! — А дальше не помню… — она развела руками. — У Вас голос — класс, Глафира Савельевна, — восхитился Петька. — Это катькина. Детская ещё. Там дальше про щенка, — отозвался Кирилл, и прочёл: Я сижу у ваших ног, белый с пятнышком щенок, Сделал лужу на дорожке, лучше я, чем эта кошка! — А дальше, что было? — не выдержал Петька. — Дальше я подоспела. Это кто же с моим котом разговоры разговаривает? Вижу — девонька сидит вроде Пети. Пегонькая девонька. Худющая-я-я — страсть! А рядом такой… Кудреватый. Из себя ничего. Но солидности нет. И не скажешь. Парень ли? Дядя? На обоих джинсики эти. А при нём ещё и гитара. Стало быть, думаю, Андрюша и Дуся. С чем пожаловали? Он первый начал: «Здравствуйте, меня зовут Андрей Синица. Я ищу Мамаева Диму». И девчонка тоже кивает. Он, заметь, лет на двадцать старше, но сейчас видать, что не дочка! Кирилл, несколько раз пытавшийся прервать разговорчивую Савельевну, почувствовал, что разговор принимает нежелательный оборот, и вмешался: — Вы Андрею, конечно, всё объяснили. Но он всё-таки к Вам в гости зашёл? — Да, мы тоже чайку попили. С пирогами, втроём, а как же. Вот, сидим, и я замечаю, что Андрюша этот… Ну… Мнётся. Будто что-то сказать мне хочет, но не знает, как приступиться. Его Дуся, та всё с Пушком играла. А Пушок — возьми, да в моё лукошко и залезь. Я там вязанье держу. Он синий клубочек схватил и дёру. Дуся — за ним! На этих словах тётя Глаша замолкла и, помедлив, произнесла сахарным голосом: — Петенька, принеси ты мне, солнышко, очки. Как войдёшь в спальню, по левую руку комод. На салфетке чёрный такой очешник. А когда Петя неохотно, но безропотно скрылся за дверью, она горячо зашептала. — Только Дуся вот эта вышла, Андрей мне сразу: «Глафира Степановна, у меня была к Диме просьба. А теперь считаю, вы за него. И хоть это опасное дело, сердцем чую, что вам могу доверить». — Она снова утёрла слезу. Глазки — черносливинки глядели серьёзно и требовательно. — Слушай внимательно, я ему побожилась. Ты как фамилию свою назвал, я сразу поняла. Он сказал: «Бисер должен прийти.» Э, а паспорт у тебя есть? А то я почём знаю! Кирилл, улыбаясь, открыл свой заграничный паспорт на последней странице и показал ей фотографию вместе с фамилией. — А ещё ты мне должен стишок сказать про трёх котов и мыша! Я записала. День и ночь И там, и тут, Мыши Ваську стерегут. Кто же в норке, как же дети? А наверно кто-то третий. Продекламировал Кирилл и спросил: — Что — правильно? Только это, скорее, про третьего. Не про кота, а про… Впрочем, не важно. — Погодь, Кирюша, теперь можно, — старушка открыла потёртую сумку и вручила Кириллу знакомый уже конверт из плотной коричневой бумаги. На этот раз он открыл письмо сразу. В нём лежала географическая карта, разрезанная зигзагом. Очевидно, без отсутствующей части прочитать её было невозможно. Ему стало снова тревожно. — А где же я Димкин стишок найду? Мне ж ещё четвёртого надо, а кто четвёртый? Может быть, Андрей не сообразил? — Кирилл покрутил карту в руках. Потом опять заглянул в конверт и понял, что эти опасения напрасны. На тыльной его стороне неровным почерком было нацарапано: «Димка ушёл туда, куда я тоже собираюсь. Может, скоро встретимся. Стишок такой: Ловко кот ушёл от нас, Искры сыпятся из глаз. День ли, ночь ли — мыши ждут, А четвёртый тут как тут. Дверь открылась, и в комнату вернулся Петя, держа в руках чёрный очешник. Бисер поднял голову, убрал бумаги и обратился к старушке, чтобы переключиться. — Так Вы наш стишок записали? — Ещё чего, я пока на память не жалуюсь. А записала на всякий случай, да. Но не каждый поймёт! И тётя Глаша с победным видом извлекла из деревянной шкатулки с нитками и иголками открытку с изображением пасхальных яичек и кулича. На ней было что-то написано большими буквами. Кирилл всмотрелся. — «Нужен бисер для трикотажа» — прочитал он с недоумением. — Что-то я не совсем… Нет, «бисер» с маленькой буквы, это я понимаю. Но трикотаж? А-а-а! Ох ты! Ну Глафира Савельевна, ну Штирлиц! — в полном восторге рассмеялся Кирилл. Он указал на открытку чайной ложкой, пожимая левой пухлую старушечью ручку. В слове «ТРИКОТАЖ» после гласных «И» и «А» стояли жирные точки. Глава 28