— Гляди — таблички, видишь? — Стас указал рукой вниз на названия сортов. — Эти цвета малины со сливками называются «Амстердам». Белые слева, помельче «Карнеги», — продолжила читать девушка, — так, а жёлтые почему-то, «City of Harlem». — Это ещё что, — отозвался Стас. — Тут есть «Blue Jacket», а для равновесия «Queen of the pinks». Но ты дальше, дальше смотри! Небылицын повернул её за плечи немного правей. Ветерок всколыхнул растения, и душистая волна окатила молодых людей. Они остановились перед тёмно-лиловым квадратом крупных, чуть выше других, вырезных соцветий. — Meine Giite, hast du das selbst geschrieben, mein Schatz? Unglaublich! — Aber wahr! Ich war uberglucklich, als ich sie gefunden habe. Sie sind fast so schon wie du! Нежно ответил Стас. На маленьком зелёном прямоугольнике было выведено белой краской: «Anne Marie». — Ну после такого подарка. Пошли в японский сад! Там под шум маленьких водопадов между камней и душистых кустов… — Она посмотрела в глаза Небылицына сияющим взглядом и добавила. — Вот сколько тут есть «моих» гиацинтов, столько раз я тебя поцелую! — Пойдём! Пойдём сейчас же! И если хоть на один меньше… — А ты посчитал? А если больше? А если…? И они, обнявшись, направились, смеясь мимо стриженного светло-зелёного газона около водоёма к невысоком воротам. На траве стояли белые сетчатые стулья, на которых можно сидеть, загорать полулёжа, читать или любоваться цветущим бамбуком, а ещё прекрасными белыми лебедями, торжественно плывущими навстречу солнцу. На плавучем острове около мостика они увидели большое гнездо, издали похожее просто на груду соломы и сучьев. В нем чинно сидела на яйцах лебедка. — Что здесь за рай, честное слово! — вздохнул восхищённый Стас, — ты не поверишь, но старый Брук насилу меня уговорил. Я так брыкался, так не хотел! Когда я думаю, что мог вообще не приехать! Ты понимаешь? И мы бы вообще не встретились… — А почему же ты не хотел и бырк… Вот это? — Да ерунда, ну был занят и было лень. А ещё обязательства всякие… Выкинь из головы! — Хорошо. Выкинь? Я согласна. О, посмотри, мы пришли. Сейчас мы войдём в японский сад. Обними меня и открой калитку. Через несколько шагов плеск воды сделался громче. Они миновали густой кустарник, и Стас огляделся… Вода была везде. Сквозь ствол толстого бамбука, служившего ему водостоком, журчал родничок. Впереди прозрачные быстрые ручьи пенились по лестнице из плоских камней. Они неслись вперёд и вперёд, образуя крутые петли, разбивались под мостиками на рукава, снова потом сливались в шумный поток, водопадами справа и слева обрушивавшийся в каменную чашу. Дикий камень, в обрамлении цветущих кустарников, дерево и вода, плеск водопада и солнечные лучи сквозь ветви деревьев создавали впечатление чудесной гармонии, и Стас подивился острому как укол ощущения счастья. Он сжал руку девушки так сильно, что она вскрикнула. — Прости меня, я сделал тебе больно? Я так люблю тебя! Я испугался вдруг, что кто-нибудь отнимет… Всё разом кончится… И недоговорил, почувствовав, как от волнения сдавило горло. Тогда он потянулся к девушке, чтобы поцеловать и успокоить её, невольно ожидая в ответ каких-то нежных отвлекающих слов. Но вместо этого увидел на её лице выражение тревоги и смущения. — Стасик, подожди, давай поговорим, — она погладила его по плечу. — Мне тоже неспокойно. Я хочу тебе кое-что рассказать. Они прошли по валунам среди водяных бурунов, повернули направо к беседке, выстроенной для созерцания всего этого великолепия, и сели на скамейку. — Мне так хотелось, чтобы нам сегодня было хорошо. Я всё тянулась… нет, тянула… время тянула. Но лучше я объясню. Она замолчала, а Стас с ужасом подумал, что: «вот сейчас… сейчас! Она скажет, что у неё есть другой. Что… Ну, что? Замуж собирается завтра? Должна уехать на три года в Австралию к аборигенам?» — Я для тебя всё это время искала материалы. Весь твой дорожный набор был распродан на аукционе разным людям, — начала девушка, и Небылицын подумал, что ещё немного, и у него случится удар. — Я читала отчёты, прессу, я хотела узнать побольше. Она опять сделала паузу. — Видишь ли, после аукциона трое из семи этих покупателей погибли насильственной смертью, — убитым голосом закончила Анна-Мари. * * * — Машка! Ну наконец-то! Мы не виделись целую вечность. Ты меня совсем забыла. Пошли, покажу тебе отличное место, где можно потрепаться. Тут неподалёку кафешка открылась. Лиза обняла подругу и повела за собой. Она приехала на метро прямо из клиники и поднялась по эскалатору наверх, где поджидала её Анна-Мари, страшно довольная, что удалось пристроить машину за углом. Маленькая победа в вечной борьбе автовладельцев за место под солнцем! Правда, крошечный дорогущий Mini припарковать не в пример легче, чем солидные лимузины. — Машка, хочется сказать, что ты похорошела, но это невозможно! Ну расскажи. Как дела? — А ты бледная и грустная. Лучше ты расскажи, — возразила подруга. — Я расскажу. Даже совета хочу спросить. Но лучше о хорошем сначала. Ты прямо светишься вся, сияешь! — Как начищенный пятак! Мне это Стас говорил. — Слушай, ты его уже цитируешь. Я за тебя боюсь. Что, так серьёзно? Ну-ну, не отвечай, если не хочешь. — Нет, я хочу, но не могу. А вдруг я скажу — серьёзно, а оно… Возьмёт и рассыпется! Поблекнет, лопнет как шарик… Во всяком случае кафе ты отыскала очень приятное, — сменила тему Анна-Мари, — название только мне не нравится. Kitchenette — кухонька по-английски. — Я тоже не в восторге. Но остальное в порядке. Небольшое кафе в самом деле совсем не походило на кухоньку. Красно-коричневые цвета интерьера, большая бело-золотая люстра с алебастровой розеткой в стиле «поздний Версаль», несколько столиков с алыми пледами и горшочки с циниями перед входом, вкус к деталям и вообще хороший вкус создавали тёплую атмосферу уюта и изящества. — Маш, откуда твой ненаглядный, из Питербурга? — Из Москвы. А это важно? Да объясни мне, что происходит? Господин Бисер ещё в Москве или вернулся? — Ты понимаешь, папа пропал. Я хочу сказать… Мы с ним всё время перезванивались и каждый раз договаривались, когда опять. Я беспокоюсь, это само собой. Ну и просто скучаю, и папа тоже. Четвёртого он должен был позвонить, но не позвонил. Это во вторник, — Анна-Мари посмотрела на календарь, — а когда разговаривали в последний раз? — Дня за три до этого. — вздохнула Лиза. — С тех пор он просто исчез. Номер в гостинице не отвечает, это полбеды. Но и к телефону он не подходит. — Так может телефон сломался? — с надеждой отозвалась Анна-Мари. — Нет, ерунда. Ты пойми, он тоже волнуется. Он не переносит, если мы долго друг о друге ничего не знаем. Да он бы с десяток новых купил, позвонил от знакомых! Маш, я там в Москве ни черта не знаю, не понимаю уже. Мне было только двенадцать лет! Веришь или нет, я как-то стесняюсь… Я поняла, что плохо себе представляю, как с незнакомыми взрослыми людьми общаться, куда сунуться для начала. Я… Совершенно растерялась. Я так боюсь… Я… — Она всхлипнула, слёзы закапали ей на блузку, а когда она попыталась переключиться, отпив глоток какао, солёные шарики потекли прямо в большую круглую фарфоровую чашку. Анна-Мари нахмурилась. Затем, ни слова не говоря, достала телефон и стала набирать номер. — Ты кому? — сквозь слёзы удивилась Лиза, но Анна-Мари уже говорила с невидимым собеседником. — Здравствуй, это я. Да, и я тоже, дорогой. Ты в библиотеке? Скажи, ты можешь ко мне приехать? Да, прямо сейчас. Мы совсем недалеко, а ты прекрасно ориентируешься. Кто мы? Ах, перестань. Приедешь, я объясню. Это в пяти минутах от станции метро «Харрас». Запиши адрес: кафе «Китченет», Плинганзерштрассе 12. Отлично, целую. Мы тебя ждём! — Ну вот, — она удовлетворённо обернулась к Лизе, — сейчас приедет Стас. Он москвич. Мы поговорим и всё обсудим. У тебя телефоны папиных знакомых есть? — У меня есть три телефона. Папиной тёте я пока звонить не хочу. Она совсем старенькая. Он к ней собирался только в самом крайнем случае. А ещё, Анатолия Мордвина и Екатерины Сарьян. — Как ты думаешь, где он всего вероятнее объявится? У «мальчика» или у «девочки»? Лизочка, подожди ты пугаться! У тебя глаза затравленного кролика. Посмотри на себя в зеркало. Да вот оно, перед тобой на стене! Действительно, большое, нет, скорее, длинное зеркало в позолоченной раме висело над головой Анны-Мари прямо напротив Лизы. Можно было отлично рассмотреть свой покрасневший нос и припухшие веки. Она перевела взгляд выше на потолок, где бесчисленные подвески люстры прекрасного богемского стекла в виде язычков пламени сверкали, переливались и отбрасывали весёлые зайчики. Анна-Мари взяла ещё одну полосатую подушку и подсунула подруге под спину. — Так тебе будет удобнее. Так как? Кому сначала будем звонить? Нет постой, сперва ты съешь суп! Это твой любимый с кокосовым молоком и карри. Я от тебя не отстану. Ты дома наверняка не готовишь, правда? А Стас приедет, я вам обоим ещё кое-что закажу. Очень вкусно. Или сказать? Да ладно уж! Здесь делают отличный торт. Сверху желе из манго с кремом из взбитых сливок, и тоненькая основа овсяного теста внизу. — Маш, я поем, спасибо тебе. Я больше не чувствую себя кроликом. Давай сначала «мальчику» позвоним. Дверной колокольчик, приветствовавший каждого входящего, тренькнул три раза. Анна-Мари кому-то замахала за Лизиной спиной. Лиза обернулась и увидела высокого блондина в тёмно-синих джинсах и голубой рубашке «сафари» с шейным платком в мелкую красную клетку. По сравнению с очень светлыми густыми волосами его глаза поначалу показались ей серыми, цвета моря на Балтике, если штормит. И сам он какой-то… Скандинавский. Тем временем молодой человек, потративший несколько минут на то, чтобы обойти без потерь официанта, подошёл к ним и остановился. — Здравствуйте. Вот я вас и нашёл. Я шёл и думал, на каком языке лучше поздороваться? Поймал себя на желании повыпендриваться и начать по-французски. «И решил себя в этом не поощрять!» — по-русски сказал Небылицын и подал руку сначала Лизе. — Меня зовут Станислав. Я Вас по фотографии узнал. У Анны-Мари Ваших много. Он уселся с последней рядом, поцеловал её и серьёзно спросил: — Что случилось? У тебя был такой голос… Я даже решил не приставать с вопросами по телефону. — Мы сейчас тебе всё расскажем, — Анна-Мари вопросительно посмотрела на Лизу. — Лучше я? — Машка, я больше не могу. Я, если рассказываю, всё переживаю по новой. Очень тяжело. — Тогда сделаем так. Я сейчас скомандую, чтобы тебе десерт подали. Кофе хочешь? Лиза подумала и кивнула: — Кафе-латте, только попозже. — Вот и хорошо. Мы отсядем в сторонку и устроим военный совет. А потом все вместе будем пить кофе. Лиза слушала Луи Армстронга, нежный оранжевый крем таял во рту, и на душе полегчало. Она украдкой посматривала на подругу рядом с этим высоким стройным парнем, на его руку на её плече, на его правильные твёрдые черты лица, слушала его уверенный голос. — Машка теперь не одна. Просто чувствую, что это надолго. Одна — только я… Нет-нет! Я с папой! А вот и они. — Лизок, мы всё обсудили. У тебя с собой телефоны? Лиза молча протянула ей раскрытую записную книжку. — Мы считаем, если ты не возражаешь, что лучше Стасик начнёт. А потом он просто передаст тебе трубку, хорошо? И не волнуйся. Мы вовсе не должны ничего решать прямо тут. Обдумаем. Позвоним ещё. Позвоним друзьям Стаса! — Спасибо, ребята! — Лиза протянула обоим руки. — Я раньше не задумывалась, до чего я одна. Это странно, я понимаю. Любимая дочка преуспевающего отца. Главное, любящая дочка, вот что важно. И в школе у меня никаких проблем не было, и не обижал меня никто, но… А мы можем сразу на «ты», да? — обратилась она к Небылицыну.