Часть 36 из 64 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Опять я быстро нашла. Только вот замок! И что теперь — нужен ключ?»
Действительно, во второй «сигарете» был подробно описан подводный грот. Ясно сказано — в конце камень, а на нём цепь. Бьянка подплыла к «объекту» вплотную и ощупала его. Камень был величиной с голову большой собаки с выемкой вроде ручки.
«А, ну теперь понятно!»
Камень этот был достаточно тяжёл, чтобы плотно сидеть на грунте, там, где разве извержение вулкана могло его сдвинуть с места. Даже сильный шторм не мог достичь грота в пещере. Ржавая цепь наподобие тех, что используют для рыбацких лодок, выделяла его из прочих. Она просто висела, скрепленная замком.
«А может «клад» — сам этот замок? Тогда мне его не отвинтить… Попробовать подёргать? Нет, я сперва поищу внизу.» — Бьянка начала раскачивать камень, но он не поддавался. Бесстрашный зубан, обнаглевший от любопытства, наблюдал бесстрастно её усилия. — «Вот я сейчас найду что-нибудь, а рыба откроет рот — проглотит и уплывёт!»
Камень качнулся и сдвинулся, крошечные рыбёшки брызнули из-под него во все стороны, Бьянка от неожиданности отлетела назад, возмущённый зубан сердито отплыл.
Никаких замков и прочих загадок! Плоский предмет, совершенно такой, как в «Ла Мортелла» опять лежал перед ней. Бьянка схватила «это» и, немедля, ни минуты бросилась прочь.
Спустя несколько часов она сидела в домике Джованни, укутанная пледом. Её знобило, горло болело, и голос сел. На обратном пути дул сильный мистраль, и она простудилась. Алекс кормил её и поил. Он не спросил даже, что она нашла и где добыча. Пока Бьянки не было, он не находил себе места и нещадно себя ругал, что согласился на её уговоры. Только боязнь её подвести, если выяснится, что она ему помогает, удержала парня на месте.
— Слушай, я могу толком только шептать. Всё прошло без сучка — без задоринки, и я добыла две… Ты сейчас увидишь. Я не стала без тебя открывать, но умираю от любопытства, как мой зубан, — девушка благодарно поцеловала его в щеку и показала на свою сумку. — Достань оттуда. Давай посмотрим!
— Твой кто? Какой зубан? У тебя температура, давай я тебя уложу, завтра поглядим. Чёрт со всем этим! Надо вызвать врача, я…
— Прекрати немедленно паниковать! Орать не могу, и горло болит, но если не ты, тогда я сама! А про зубана я потом расскажу.
Алекс замахал руками и покорно двинулся, куда было велено. Он открыл сумку, достал из неё плотный пакет и извлёк из него две круглые плоские штуки совершенно одинакового размера и цвета. Это были коробочки для сувениров, для мелкой бижутерии или подобных вещей, каких много продают повсюду в любой стране. Он протянул их Бьянке, и дрожащими пальцами она с трудом открыла одну из них. На мягкой подкладке лежал только кусочек металла причудливой формы. Вторая последовала за первой — в ней оказались ещё два брусочка. Цветом они напоминали засахарившийся липовый и гречишный мёд.
— У нас с тобой, наверно, сейчас довольно глупый вид. Признайся, мы оба ожидали каких-нибудь сокровищ Али-бабы, а это… Да, а что это, вообще-то, такое? Об этом было сказано — собери?
— Чёрт его знает, я рад, что там больших никаких драгоценностей нет. Мне теперь хочется только выпутаться поскорей. Он сказал и написал: «найди ключ от «Януса» и собери!»
— А мне страшно интересно. Нет ли тут ещё чего-нибудь?
Она снова закрыла крышки и перевернула безделушки вверх дном. На донышке были процарапаны буквы. Алекс их однажды ей показал. У неё прекрасная зрительная память, и она тотчас всё поняла.
—
С И Н И Ц А — сказал Алекс, — это слово звучит.
«Композитора звали Вильям Уолтон, его жену — Сьюзен, архитектора — Расселл Пейдж. Сразу столько имён. Почему она думает и о них? Не потому ли, что это имя человека, странным образом подарившего ей её любовь, а композитор подарил своей жене этот парк…»
Девушка повернулась к Алексу, безучастно разглядывающему пол под ногами.
— Я ощущаю это как вызов. Мы соберём, я обещаю. По крайней мере, мы попытаемся! — прошептала она.
— Бьянка, упрямая девчонка, немедленно марш домой! Можешь своего непутёвого музыканта… да, да, сына Карло, Алессандро заодно привести. Вернее, не можешь, а должна! Я совершу для тебя должностное преступление и расскажу, куда он вляпался, этот болван. Да и ты, моя дорогая племянница, да! Ты тоже, вот именно! Как не веришь, что я раскрою служебные секреты? Ты как разговариваешь с дядей? И за парня боишься? Так, так… Ну вот что: никому не нужен твой мальчишка. Уже выяснилось окончательно, можешь не волноваться. А про секреты… правильно не веришь. Но наши коллеги из Германии уполномочили меня совершенно официально тебе кое-что сообщить. Ах и тебе есть что рассказать? Ну приезжайте скорей. Надо же наши… э… семейные дела наконец обсудить. Папа и мама хотят познакомиться с… да что там, нечего не поделаешь, хотят познакомиться с женихом, говорю!
Глава 39
— Бисер! Кирюха, дружище, живой! Ну ты гигант, а маскарад, маскарад какой! Ладно, сногсшибательная история. Мы теперь сделаем так. Поживите вы все на даче!
Мордвин, узнав от Кати о появлении пропавшего Кирилла, быстро все организовал. Тот поджидал известий в назначенный час в затрапезной забегаловке в закоулке у Курского вокзала. Толин человек подсел к нему, спросил кружку пива, обменялся несколькими словами и ушел. Спустя некоторое время вышел и Кирилл. Все трое — Анатолий Александрович, Катя и Кирилл встретились дома у Мордвина.
— А не опасно? Вероятно, за всеми нами следят, за всей «цепочкой»? Может даже в особенности за мной, как за Петькиной мамой. Значит и за моей дачей… — заволновалась Катя.
— Не спорю, вполне возможно. Но информации у меня теперь больше. А через недельку я уже вам кое-что смогу сказать. И потом по поводу безопасности — я этим сам займусь. Передохните сначала все, опомнитесь. Кира, какие твои планы? Ты всё собрал? — спросил полковник.
— Всё, что было оставлено, теперь у меня. Я получил у Лиды остальное, это текст, карта — вторая половина, и две странные фразы. Правда, не до них пока… Я тебе это всё скопирую и оставлю, пусть будет ещё у одного человека. Знаешь, этот тип, что меня бутылкой трахнул, я его и не видел. Только он, видно, куртку мою стащил. Но документы были за пазухой, не то пиши пропало! Я же уже учёный — завёл внутри кармашек.
— Подумать только! Ты же лежал в кустах, и шел дождь! А бумаги уцелели… Кто это был, что хотел… Но ты про планы ничего не сказал, — напомнила Катя.
— Планы? Мне надо ехать искать! Давайте все посоветуемся. Я взял бы Петьку с собой, как хотел до этого дурацкого нападения. Я себе слово дал, что вытрясу из него дурь. Север для этого как раз годится, если это только для парня не слишком опасно.
— Толя, вот ещё что. Пока меня старики раздевали, рубашку на мне разрезали и лечили… Я сказал — всё при мне. Всё же не совсем. Кусочек карты разлезся, эти самые фразы теперь толком не прочесть. Смотрите. Тут написано: статуэтка «Янус», она же — «Римский заказ». Дальше стоит вроде: «Дом — Дереводом», город Росто… и этот план. А следом по-немецки, но почерк уже не разобрать.
На листке бумаги подробно по всем правилам топографии был нарисован план городской площади, на котором один дом отмечен большим крестом.
— Кира, а где деревья? Ну, эти — дерево, дерево… — спросила Катя.
— Да, план как план, карты я, слава богу, читать умею. Но зелёных насаждений тут что-то нет… — заметил Мордвин.
— Не знаю, ребята. Нам всё равно сначала на Север надо. Об этой истории про статуэтку немного есть в дневнике. Старик военврач, Михаил, тот самый…
— Понятно, Кир, мы помним.
— Так вот, он встретил во время войны своего родственника, который ему рассказал о их семейных сокровищах. Насколько я помню… Надо посмотреть, я чувствую, удар по кумполу не прошёл даром. По-моему, того звали Бенедикт и он скоро умер.
— Не беспокойся, у меня есть очень надёжный мужик. Это мой старый знакомый по службе. Так случилось, что все нити этого дела идут через него. Он вас будет охранять. А я ему тоже подкину теперь немного топлива — знай наших!
— Как его зовут, конечно, не скажешь?
— А ты как думаешь? Могу только имя уменьшительное назвать, оно смешное. Это не кличка, не оперативная фамилия, эту и я бы не знал. Словом, его зовут Рэм.
— И вовсе не смешное, скорее грозное — Революция, Электрификация, Марксизм! — улыбнулась Катя.
— Ничего подобного, но не гадай — всё равно не расколюсь.
— Не-е-е Катёна, это не интересно. Да и из моды вышло. А вот я попробую, — оживился Кирилл, — Редкая, Экзотическая…. Медуза… ли ещё можно — Макака! Не нравится? Тогда — Муха.
— Как там у классика, кто-нибудь может точно сказать? «Муха по полю пошла…» — улыбнулась Катя.
— Муха Денежку нашла! — закончил благодушно Мордвин.
— Лизок, ты должна спать побольше. И есть, конечно. Петька сегодня с утра к фермеру съездил и молока, и творог привёз. Старается. паршивец, реабилитироваться после безобразной истории в аэропорту. Хочешь, я тебе сырников напеку? От тебя из-за всех наших фамильных историй только одни глаза остались.
Катя и Лиза не спеша шли вдоль загородного шоссе, уходившего дугой за невысокий холм. На дороге было совершенно пустынно. Запах цветущего жасмина и резкий аромат спиреи сменились горьковатым дымком тлеющих листьев. Дачники возились на грядках или холили клумбы. Было прохладно, и в окрестных домах нередко топили. За высокими заборами нуворишей лаяли собаки, и Катя, не отличавшаяся хорошей зрительной памятью, не узнавала с детства исхоженных дачных привычных улиц в этих «пагодах» и чуднЫх дурацких хоромах. Лиза держала Катю за руку. Она была в Катиных белых джинсах и голубом свитере. Её каштановые волосы отливали медью, если солнце выползало из тучи. Серые глаза стали больше. Меж бровями залегла морщинка.
— До чего похожа на Сашку. Нос, веснушки, эти скулы и голос… Но глаза? Если бы я не знала… Да ерунда. А хорошо, всё-таки иметь дочку!» — Катя искоса поглядела на Лизу и сжала её холодные пальцы. — «Ты чего молчишь, замёрзла? Может пойдём домой? Ты уже нагулялась?»
— Тётя Катя, Вы не сочтёте меня бестактной дурой? Я Вас хочу спросить. Ох, Вы, наверное, скажете — лучше папу. А он сам не сказал. То есть он… А я, я стесняюсь. Но не могу! Это не даёт мне покоя.
Нос у Лизы страдальчески сморщился, а глаза потемнели как озеро перед грозой.
— Ты, что, заяц? Детка, да что такое? — Катины брови взлетели вверх. Она было повернулась к Лизе и ласково коснулась её щеки, как вдруг несколько отстранилась. — Я готова с тобой поговорить, о чём захочешь. Но, конечно, без красочных деталей из нашей личной жизни — моей, Киры и Саши. Лиза замотала головой. Потом сцепила пальцы и умоляюще поглядела на Катю.
— Я просто хочу знать, что случилось в горах, — еле слышно прошелестела она.
— Что ж, слушай. Я начну издалёка, чтобы стало понятней, — помолчав, негромко сказала Катя. — Мы с четырнадцати лет ходили в походы. Всё было серьёзно и спортивно поставлено. Зимой лыжные сборы. Зимний лагерь, занятия по группам. По утрам после завтрака эти группы уходили каждая со своим командиром на маршруты. Назначался, между прочим, контрольный срок, когда все должны быть на базе. Через полчаса после срока старшие выходили группу искать. По вечерам — теория, занятия по чтению карты. Представь себе: зимние каникулы, лес, домик в лесу, за окном мороз и позёмка. Никаких тебе телефонов. Мы ходили по карте с компасом. Это называлось — по азимуту. Отправлялись надолго. Поэтому брали с собой бутерброды и чайник. Разводили на снегу костёр. Не так это просто — на снегу чайник вскипятить. Особенно если градусов двадцать с ветром. Вот бежим, бывало, на лыжах. И такой отчаянный холод! У девчонок, у кого косы, волосы индевели. Понимаешь, ресницы и косы белые! Ну вот, пока движешься — тепло. Жарко даже. Но стоит остановится, как влажная штормовка стекленеет. Все это мы делали сами, без взрослых. Сейчас, как подумаешь, могло всякое случиться. Но на моей памяти даже никто не болел! У нас был совет командиров. Система дежурств. Готовили сами. Вечерком, конечно, и пели, и играли. Изредка танцевали. Это я все про каникулы. И после них мы ходили тоже. Это называлось «воскресные выходы». Ещё были соревнования — такие «слёты». Господи, слова уж забылись! Комсомольский туристский слёт: школьный, районный, московский. Там следовало сначала пройти маршрут, а после ставить палатки на время, костры разводить, даже борщ варили — кто лучше. Да, а самое главное — летом, после учёбы.
Катя и Лиза вернулись с прогулки и принялись собирать шишки по дорожкам участка. Большой старый самовар на крыльце правым боком оказался на солнце. Лиза наклонилась за шишкой, зайчик упал ей на нос, она засмеялась, зафыркала как молодая лошадка и постаралась от него увернуться.
— Я не знала, тёть Кать, что самовары можно шишками топить.
— Сейчас покажу. Ты только мокрые не бери. И лучше сосновые, они горят хорошо. А запах! Мальчишки придут, мы их накормим, а потом уж и чаю. Для тебя у меня есть брусника, Петька больше любит крыжовник, а твой папа — вишню.
Они набрали уже полную корзинку и не спеша направились к дому. На открытой террасе, увитой диким виноградом, стоял большой четырёхугольный стол, длинная дубовая скамья и старые дачные плетёные кресла. Большая белая пушистая собака выскочила им навстречу и радостно завиляла хвостом.
— Петю ждёт! Иди сюда, Щен. Ах ты, мой хороший! — заворковала Лиза и запустила руки в густую шерсть.
— Лизок, ты уже оживаешь — и румянец, и голосишко! Ну что, хочешь ты дальше слушать или, может, потом продолжим?
— Очень! Это, просто, я, глупая тетеря… Извините, пожалуйста, что перебила.
Катя оглянулась на девушку и решила: «Боится. Тянет время. И ждёт — и страшно.»
— В общем так. По итогам сезона командиры решали, кто в какой поход идти может. Кто готов, и какая сложность. Подбирали подходящую группу. А походы были такие. Что попроще — по Подмосковью. Посложнее — уже подальше. Иногда и в Сибирь, на Север.
— Но это всё — «по ровному месту», и только пешком? — вскинула голову Лиза.
— А вот и нет. И на байдарках, и на плотах, и уж начали к горам подбираться. И когда мы кончили школу, то уже имели разряды. Видишь, различали, собственно, пешеходный, водный и горно-пешеходный туризм. Альпинизмом у нас не занимались. Это только один твой папа. Дядя, младший брат рано умершего отца, начал брать племянника в горы с малолетства. И Кирилл, как кочевник, что с младенчества на коне, был на склоне, как дома. Ледорубы и кошки, горные ботинки, примус, спиртовка и т. д — привычные вещи для Киры, если попадались одноклассникам на глаза, то смотрелись по-марсиански. Альпинистский рюкзак, например, был со «станком» — металлической рамкой. Палатки — из лёгкого поблёскивающего прочного перкаля, а не тяжёлого зелёного брезента, как у ребят. Спальный мешок из синего парашютного шёлка на пуху, а не грязно-серый, набитый лежалой ватой.
Способный, яркий Андрей учился кое-как. Он не мог похвалиться усидчивостью и прилежанием. Считалось, однако, стоит ему только захотеть, и он будет лучше всех! Он ходил, окруженный ватагой приятелей. Но за Кириллом — отличником и альпинистом ревнивым оком следил.
Подтянутый, выдержанный Бисер держался слегка особняком. Про него болтали, что де, конечно, толковый тип. Но нет, не гений! И Бисер тоже был не в восторге, когда Синица срывал овации. Иногда, если Андрей пел, а девчонки млели, он бурчал: «Кричали женщины «Ура»!» А в ответ раздавалось: «И «Ах»! Стекляруса бросали…» Девчонки смеялись, Бисер злился. И от этого напряжение поля было такое, что порою искры летели.