Ну, после выпускных экзаменов было, конечно, не до походов. Все готовились, как безумные. А мальчишки ещё и армии боялись. Потом мы опять сдавали в разные места и в разное время. Поступили. И отдалились, — Катя вздохнула и подбросила шишек в самовар. Пламя загудело и показалось из закопчённой трубы. Но время шло, и стало понятно постепенно — у нас ничего не кончилось! Я не знаю, как тебе это… Я хочу сказать — нас тянуло друг к другу. Снова начали собираться. Снова иногда — то в лес, то куда-нибудь во Владимир вместе, а то и на Соловки. И наши эти сложные отношения… Ничего никуда не делось. Казалось бы, у каждого такая перемена — студенческая жизнь! Столько новых впечатлений и новых же людей. А мы… «вернулись». Новый год они ещё провели по разным компаниям, а потом чем ближе к весне, чем горячее солнце и чем сильней капель… Серёжки на тополях на Кружке опали на землю. Зелёный туман сменился крошечными липкими листочками, а на тяжёлых садовых скамейках просохла роса. Катя и Андрей целовались у церкви, потом в подъезде, потом… — А летом? — спросил он, — Хочешь, уедем вместе? В Крым? На Кавказ? О, у меня идея! — Давай свою идею, — она положила ему голову на плечо. — Зря что ли у нас свой альпинист-перворазрядник имеется? Пускай Стеклярус нас в бой ведёт! Итак, на Кавказ, Сарьяшек! Решено было предпринять всего понемногу. Чтоб маршрут интересный и не слишком сложный, чтоб девчонкам не тяжко, но парням интересно. Пройтись по предгорьям, оставить рюкзаки в горной деревне, где у Бисера были знакомые, и налегке провести восхождение на вершинку Мех-Даг. А потом можно к морю — покупаться, погреться. Бисера поставили командиром, Катю — завхозом. И началось. Не так они были воспитаны, чтоб сачковать в походах. Всё стало делаться совершенно всерьёз, и температура котла поползла вверх. Кирилл в своей стихии давал всем прочим сто очков вперёд. Одного этого было достаточно, чтобы Синица хмурился и язвил. Он считал, Катерина сравнивает не в его пользу. И вообще, что за глупость, ей богу? Командиром должен быть он. Взял, да себя сам высек. Конечно, тот другой — альпинист. Но альпинизма тут на вершок! Мы с Андреем Синицей, ну ты знаешь, мы были вместе. Совсем недавно! И мы хотели… Нет, мы решили… Сейчас. В общем так. Ты понимаешь, с самого начала вышло странно. Словно кто-то нас сглазил. Зачем было, если стремишься побыть летом вдвоём, вообще идти с ребятами на Кавказ? А мы пошли. Зачем, если после тяжёлого года думаешь отдохнуть, делать такой серьёзный маршрут? А под конец ещё и скалолазание брать? Но ребят сразу же понесло. Они выделывались друг перед другом. И выбирали всё посложнее. И мы с Сашей уставали ужасно. Ей было особенно тяжело, и она начала отставать. Лиза напряжённо слушала, боясь пропустить хотя бы одно слово. А Екатерина Сарьян — мать одиночка, кандидат медицинских наук, хирург, давно за сорок и пр. была далеко. Она видела перед собой молодые раздражённые лица, слышала злые слова. И этот Сашкин взгляд. На Андрея… — Кирилл старался Саше помочь. Но делал вид, что заботится вообще «о девчатах». А Синица, тот тогда ревновал. Он как раз считал, что Ирбис распускает хвост для меня. И просто лез на рожон. Бисер предлагает разгрузить наши с Сашей рюкзаки. Бисер предлагает подежурить за нас. Он греет нам руки, он сушит наши штормовки. Мы вечером без сил забираемся в спальники, и он приносит нам чай! В этот день они решили разделиться на время. Решено было, что девчонки останутся «на базе» и приготовят праздничный ужин. А ребята возьмут траверзом небольшую вершинку и «полазят» по скальной стенке, если времени хватит. Кирилл покажет и потом подстрахует. Как вернутся, то походу конец — вниз, и к морю. А теперь представь себе. Они вечно пикировались. И тут утром пошёл Синица со мной к ручью после завтрака мыть посуду. Горный ручей глубокий, быстрый. Он меня обнял и — давай баловаться. Кружки на пальцы нацепил, в воду опустил — их и смыло! Утопил из шести три кружки. Бисер побурчал и оттаял. Ладно. Днём решили кол от палатки поправить. Мы с собой их носили — не в лесу, не нарубишь. Нужно было чуть-чуть подтесать. Толька Головин взялся, а Андрей на подхвате. Кирка говорит: «Андрюха, топорик возьми». А Пан и упёрся — «проще ножом». У нас был один на всех охотничий нож с широким лезвием. Не забудь — купить нужную амуницию трудно было. Мы его берегли. И Синица со всего размаха лезвием да по шпильке! Показать хотел — вот как просто. И оно так: кра-а-ак, и сломалась! — Тётя Катя, а что такое «шпилька? Я не совсем… Они же хотели кол? — робко удивилась Лиза. — Чтобы поставить палатку нужны два большие кола. Мы их тогда делали каждый раз заново для похода и носили с собой. Кроме того, обычно имелся набор металлических мелких распорок. Их просто в землю втыкали. Такие круглые в сечении с крючочком шпильками назывались. Так одна там рядом лежала. И Синица попал. Случайно! — Ой, а папа? — Он чертыхнулся и добавил: «Дело мастера боится. Впрочем, я сам виноват. Надо убирать колющие и режущие предметы от детей». Андрей встал и молча вышел. Долго его не было. Наконец пришёл. Стемнело уже. За ужином я вокруг него всё жужжала и утешить пыталась. Опять вроде всё разрядилось. И вот ты не поверишь. Вечером перед сном, когда снаряжение к восхождению готовили и проверяли, надо было примус почистить. Гришка, видно, хотел, чтобы что-нибудь у Синицы, наконец, получилось. И пододвинул примус к нему. Бисер сидел спиной. Он сказал: «Слейте бензин, мужики». Этого было достаточно. Я не знаю, что он там сделал. Они в стороне от нас с Сашей были. Только раздался хлопок, и примус взорвался. По-настоящему? И их задело? — Лиза испуганно вытаращила глаза. Нет, слава богу. Но примус разворотило как следует. Тут уж Пан наш сломался. Расстроился, растерялся ужасно. В горах ведь топлива нет! Ребята скисли слегка. Ирбис ему и выдал, да зло, прямо скажем: «Ну что, птичка-синичка, это тебе не девушкам песни петь?» А Пан в ответ: «Люблю иногда для понта примус сломать. Раз ты не ценишь, как я пою, я тебе фокусы показал. Ты, брат, командир. Как прикажешь!» И просто весь побелел. Мы с Андреем в разных палатках были. Всё пытались «соблюдать походную дисциплину». Я не знаю, он спал ли, нет ли… Утром часов эдак в пять парни ушли. Мы с Сашей не проснулись, и остальное я знаю от Тольки. Сначала всё шло хорошо. Они пошли тремя связками. Поднялись на вершину. Была такая старая альпинистская песня: Подъём тяжёлый, труднее спуск, Карниз ледовый покат и узок, А гребень скальный внизу как нож, Холодным блеском на сталь похож. И спускаясь вниз, прыгнул альпинист… Часто пели мы у костра. Кирилл тоже прыгнул, спускаясь вниз, но неудачно. Он попробовал зарубиться ледорубом, но склон «потёк». И наш командир — альпинист, единственный опытный скалолаз среди всех, сорвался в трещину. Андрей и Кира и на вершину, и вниз с вершины в одной связке шли. И Пан удержал репшнур. А потом медленно по шажочку вытянул Бисера наверх. Когда другие подоспели, они услышали вот что. Синица, как отдышался немного, так процедил сквозь зубы: «Ну что, нравятся тебе теперь мои песни?» Тот ему: «Андрюха, да ты меня с того света вытащил. Хоть пой, хоть пляши — я твой должник». «Нет, — отвечает, — я теперь тебе не Андрюха. Ты можешь меня Сильвио называть. «Выстрел» помнишь?» «Это из «Повестей Белкина» что ли?» «Угадал. За тобой должок — это верно. Но я за ним приду, когда захочу!» Спустились это они, и к нам, наконец, пришли. Молчат и ходят вдвоём! Потом купаться отправились тоже вдвоём — грязь смыть, а Толя нам рассказал. Катя замолчала. Она засомневалась, а надо ли? Там дальше будет больней. Она прикрыла глаза и ушла в свои мысли: — Не понравился нам разговор на горе. Помню, Саша сказала: «На душе неспокойно». И я поддержала: «Точно. И командира спасли, и наш орёл — герой-героем». «Твой орёл», — возразила Саша». «Мой так мой. А только птичка-синичка нехорошо прочирикала. Не дворянское это дело». «Понимаешь, он вроде Киру не попрекал, но…». «А помнишь, как они вечером сцепились?» «Из-за тебя!» «Да нет, Саш, они вообще всё время, как петухи. Или бычки? Они оба первые должны быть!» Я всё ещё ничего не понимала. Мы напекли оладий из блинной муки и лопали их со сгущёнкой. Мы пытались развеселиться, пели, старались шутить. Ночь прошла, и группа спустилась к морю. Тогда Саша вытащила из рюкзака цветастый сарафанчик и распустила волосы. Они были у неё рыжеватые до плеч. «Постникова, ты хочешь на пляж?» — спросил Кирилл. Он первый раз сказал так. Не «девчонки», не «катишуры». И взял у Саши рюкзак. «Тебя проводить?» — спросил он опять. «А может хочешь в кино?» И как-то всё вдруг стало ясно. Позиция определилась однозначно. Вот тут-то «Катькина подружка», не отвечая вовсе Кириллу, обернулась к Синице, с неподдельным интересом слушавшему эти вопросы. «Пан, как ты думаешь, где продают мороженное?» — услышала Катя. И увидела взгляд. Андрей улыбнулся, взял её за руку и весело ответил: «А мы пойдем поищем!». Глаза его блеснули недобрым огоньком. После этого они просто ушли вдвоём по дорожке приморского сада и вскоре скрылись из виду. Никому не пришло в голову их окликнуть. Все ошарашенно переглянулись. Кате показалось, что она оглохла, и из её глаз сыпятся чёрные искры. Вернулись они только под утро. Из задумчивости её вывел знакомый голос: «Мам, привет! Есть очень хочется. А где Лиза?» По тропинке от калитки к дому приближался Петя, а за ним в некотором отдалении шел Кирилл. Оба были нагружены покупками. — Привет, мальчики. Обед готов, и Лиза в порядке. Мыть руки, и к столу! — весело с облегчением скомандовала Катя. — У нас все дома! — Пирожок, не волнуйся. Я выбрала минутку и сразу тебе звоню. Они все у меня на даче. — Катька, по телефону не надо. Я теперь всего боюсь. Они целы? И… действительно, все? И…? — Да-да — полный комплект. Я тебе скажу, мы легко отделались. Всю команду можно считать условно годной. Сейчас они поэтому готовятся к марш-броску, а я остаюсь в обозе и буду опять трястись. — Я уж слышу. У тебя голос такой — озабоченный и печальный. — Нет, Лид, это я из-за Кима. Его жена лежит у меня в патологии. Вернее, лежала, а сейчас её перевели. Вчера вот только. Господи, трое детей! И за что это? — Объясни, я не понимаю. У неё что-то по твоей части? — Думали, что по моей. Оказалось, совершено не там и не то. И неоперабельное уже… — Слушай, ты меня просто убила, Кать… Я не знаю, может ему чем помочь, или это будет бестактно, если я сейчас позвоню, как ты думаешь? — Знаешь, что, попытайся, а дальше — судя по обстановке. Почувствуешь, как и что. Например, предложи детей в деревню забрать. Вдруг ему понравиться? Он тогда всё организует, для него это не проблема. А участие старых друзей ни с чем другим не сравнишь. Ты попробуй! Ох, извини. Лиза подаёт сигналы бедствия. У неё что-то горит, а мой шельмец… — Катюша, беги. Я тебе позвоню через денёк. Ты всех твоих поцелуй. — Не моих, а наших. Пока, удачи тебе. Глава 40 — Девочка моя, не волнуйся. Ну почему это должно иметь к нам отношение? Да может они были членами какого-нибудь ордена вампиров-любителей? Или это вендетта? А то конкуренция их сгубила, борьба за наследство… Они сидели в Государственной мюнхенской библиотеке около входа в читальный зал и шептались. Уже смеркалось. Вид у Анны-Мари был усталый и огорчённый. Говорил Небылицын, она больше молчала. — Я, как тебе обещал, попросил у Брука дополнительных объяснений. Вернее, я так решил: почему я должен таиться от старика? Вот и выложил ему всё как есть. Мол, может тут пахнуть жареным или нет? Если да, я умываю руки. Я даже — мы умываем руки — сказал. — Значит — «мы». А что наш Оскар? Он спросил, почему только руки? — было видно, что она думает о другом. — Да, дела, я снова забыл, что мы с тобой не из одного детского садика. «Умываю руки» — означает просто: не хочу с этим дело иметь. Стас обнял девушку и заглянул ей в глаза. — Ты меня не слушаешь, правда? И про садик ничего не спросила? Ты мне сначала закончи про Брука. Он объяснил или нет? Анна-Мари вздохнула и положила ему голову на плечо. Слева от неё высилась небольшая стопка книг, журналов и газет, пожелтевшие страницы которых выдавали их почтенный возраст. — Ну он сказал следующее. Никакой тайны и уголовщины. Живёт в Москве один грандиозно богатый человек. Стальной король. Он довольно одинок и без особых причуд. — А такие бывают? — подняла брови она. — Не смейся. Брук, правда, утверждает, что этот Карп — человек неглупый, приличный и хорошо образованный. У него есть всё на свете и ещё немного, но он не склонен, однако, покупать острова, футбольные команды или дворцы. В космос тоже лететь не хочет. — А я бы полетела! — Разве только со мной. Ты дальше слушать будешь? Так вот, однажды Карпу пришла в голову мысль собирать произведения искусства. И не просто так. Его мать была хорошей фамилии. Он подумал: почему бы не воссоздать интерьер своих предков? Выбрал эпоху и стиль, приступил и… увлёкся. А потом с ним вообще случилась необыкновенная вещь. Он увидел портрет королевы Вюртембергской. И она оказалась страшно похожа на его маму Ольгу Николаевну. Мало того, Карп узнал, что их даже одинаково зовут! Так как эта самая Королева — не кто иной, как дочь нашего Николая Первого, вышедшая замуж за немецкого принца. И тут наш стальной король Карп и влип! завис! увяз! захряс! — Прекрати, пожалуйста. Я всё равно не понимаю ни слова. Анна-Мари рассердилась и пихнула Небылицына в бок. — Погоди, я почти кончил. Если серьёзно, Карп теперь готов платить сумасшедшие деньги за её любые личные вещи. Вот и всё, а я ищу эти вещи. Ты въезжаешь? Ох, только не спрашивай меня, куда… Я идиот! — Карп — это рыба, я знаю, — задумчиво сказала Анна-Мари. — А ты… я тут в словаре нашла. Она порылась в сумочке и вытащила записную книжку. — Окей, ты — пе-ре-смеш-ник!