Молодой человек сделал хитрую мину и сообщил. — Карп — правда, рыба, пересмешник и вовсе птица. Ну а ты моя радость! Я совсем не хочу тебя потерять. Ввязаться во что-нибудь, да ещё и тебя, не дай бог, запутать. Я получил инструкции от Оскара и попросил конкретное задание. Старик очень любит твой Аугсбург. Ему нравится, что мы там бродим. Он считает наш улов уже многообещающим. Он дал команду покупать дорожный набор чем полнее, тем лучше. Он сообщил мне одно имя и посоветовал найти грамотного историка, знатока местных старинных родов, и хорошего старого ювелира или хозяина антикварного магазина. — Ты должен набор сам искать? — Ты знаешь, нет! Он велел поручить дело агенту. Я только удостоверился по документам, что набор был некоторое время в пользовании Олли. Я же Бруку уж тем полезен, что знаю немецкий. Теоретическое обеспечение — это моя задача. Ну и экспертиза, конечно, тоже. — А агента кто выбирает? — Оскар мне назвал очень солидную фирму, им послал факс, а мне доверенность сделал. Читальный зал библиотеки был заполнен студентами. Они сосредоточенно, почти не переговариваясь, работали, отвлекаясь, разве, иногда, чтобы принести новые книги. — Ты посмотри, ни одного не вижу без Notebook-а, — Стас кивнул на ровные ряды одинаковых скромных небольших столов с изогнутыми в форме буквы «г» светильниками. Плоские настольные компьютеры сидящих за ними студентов напоминали даже не книжки, а канцелярские тонкие папки. Их экраны светились голубым, зелёным и желтым. Пальцы ребят бегали по клавиатурам. — Стасик, у меня голова болит. Давай я тебе расскажу, что я для тебя нашла. Вот возьми, — она протянула ему серебристый овальный предмет длинной сантиметра два. — Я тебе там всё записала. А потом пойдём домой. Ты не против? Только ты мне сначала докончи про Брука. — Конечно, почему ты сразу не сказала? Ну-ка — пошли! Ах да, про Брука… — вскочивший было уже с места Небылицын наморщил лоб. — Что ж, очень просто. Всё началось с того, что Брук хотел разыскать две сделанные в Штутгарте миниатюры Олли, которые, как кто-то узнал, попали потом в Баварию. Видишь, для Карпа ищут разные люди, не только я. Но главное, выяснилось, что у Ольги Николаевны был ювелир. Любимый золотых дел мастер родом из Аугсбурга из семьи потомственных ювелиров. Она у него покупала украшения, заказывала ему подарки для близких и, насколько известно, их очень ценила. Брук попросил разузнать всё, что можно. — Ну хорошо. Я уже почти ничего не соображаю. Назови ты мне ювелира, и давай уйдём ради бога! Может, мы, я хочу сказать — я, мама, папа — что слыхали. Мы же тоже «потомственные», знаем многих из старинных родов. Ты фамилию не забыл? — почти простонала Анна-Мари. — Да её, пожалуй, забудешь! Это Georg Jakob Goldschmied, внук знаменитого Гольдшмидта, ученика ещё более знаменитого Телотта. — Что ты сказал? Этот? О боже! «Римский заказ», ты понимаешь? O nein! Warum ausgerechnet der! Liebling, du musst absagen. Ich bitte dich… bitte, sag nein!19 И не успел Стас опомниться, как она вскочила и бросилась вон. — Анатолий Александрович, здравия желаю, это Рэм. Я не помешал? Здравствуй, рад тебя слышать. У меня есть несколько минут. Как успехи? Ох, я даже тебя о здоровье не спросил, извини. И далее не передали привет жене… Ещё раз извини, я помню, что ты теперь один. — Это Вы извините, пошутил неуклюже. Анатолий Александрович, я кое-что разузнал. Наша группа работает совместно с забугорниками, как вы знаете. Так вот, пружина всего дела — какой-то зациклившийся на своём предмете коллекционер. Мы пока не знаем, кто он такой. Он, по всей видимости, тоже не ведает, что для него творят. Он… или она? Просто готов без вопросов много платить. Понимаете, ваши одноклассники попали в поле разных интересов. Я пока не уверен на сто процентов, но… Они ищут наследство, верно? — Они ищут… да, и наследство. Но не только. Впрочем, это к делу не относится. Я просто хотел сказать, похоже, оно нужно самым разным персонажам. Это пока всё. — Спасибо, Рэм, совершенно неожиданный поворот. Коллекционер? Держи меня, пожалуйста, в курсе дела. — Есть, товарищ полковник! Мои несколько минут истекли. Мне поэтому остаётся попрощаться. Как только будут новости, я позвоню. Мордвин совсем собрался уже выйти из кабинета, как снова зазвонил телефон, на этот раз другой — «для своих». Он поздоровался, несколько минут молча слушал, а затем огорчённо промолвил: — Ох ты, беда какая. Лида, ты мне сообщи, пожалуйста, когда похороны. Помощь какая-нибудь нужна? Понятно, а дети? Ну если с тобой, то я спокоен. Ты скажи от меня Мишке всё, что нужно… Мне, к сожалению, нужно срочно к начальству. Я вечером тебе позвоню и спокойно поговорим. Нет? А куда? Ах, ты тоже там… Понял, так туда и позвоню, телефоны у меня есть. Глава 41 Предотъездная суетня, багаж, билеты, согласования и разговоры с Мюнхеном заняли добрую неделю. Наконец, всё было закончено. Бисер и ребята расцеловались с Катей, в сотый раз пообещав ей аккуратно звонить и писать. Они погрузились в спальный вагон. Поезд медленно двинулся, и Катя, глотая слёзы, осталась на перроне одна. Кирилл купил целое купе, поэтому маленькая компания разместилась удобно и свободно. А он вдруг понял, что смертельно устал. — Слушайте, молодая поросль, есть деловое предложение. Отправляйтесь-ка в вагон ресторан и поваляйте там вдвоём дурака! А я немножко сосну. Идёт? — Так, папа хочет побыть один. Пошли, Петь, ладно, — рассмеялась Лиза. — Дочь моя, ты отвечаешь мне за меню. У нас в экспедиции сухой закон! А ты, Питер — за безопасность юной дамы. Ну а теперь марш! Когда дверь за ребятами закрылась, Бисер растянулся на нижней полке и в который раз принялся читать записки из дневника. Для себя он их стал называть — «Северный поход». Вот куда они теперь едут, вот куда попал шальной Синица с биологами после инфаркта, вот как завязалось эта история… *** 25 До Питера они доехали поездом. Там их ожидали коллеги из ЗИНа20 со всеми инструментами и снаряжением, быстренько приобретённым на шальные блатные деньги, но, однако, очень толково и бережно собранным. Федя Тараторкин из ЗИНа отправился с грузом на север, остальные вскоре, уладив формальности, последовали за ним. От Питера не так уж далеко до Архангельска. Но какая перемена! Дня почти не было. Начиналась полярная зимняя ночь — только звёзды, луна и сполохи северного сияния освещали путь, если не было пурги. Экспедиция началась, и это был не легкий маршрут. «Ну что, парни, устали? — прохрипел на исходе дня начальник экспедиции Егорушкин, — Давайте сейчас пошабашим и… это… «посидим с товарищами у костра». Через четверть часа они уже входили на высокое крыльцо, громко топоча и отгоняя собак. В самой большой избе посёлка было почти светло. Забытое богом это селение, где социализм был, да весь вышел, а капитализм и не начинался, проживало без электричество. Однако справный хозяин Демьян — убеждённый старовер и потомственный охотник-промысловик по этому поводу не убивался. В доме было чисто и умело прибрано, вкусно пахло жареной олениной и душистыми лепёшками, а свет шёл частью от чувала — открытой местной печки, частью от толстых свечей в самодельных оловянных подсвечниках, повешенных, как положено, перед образом в красном углу. Биологи пережидали пургу. Ветер уже поутих, но был всё ещё очень силён. На улице лицо мгновенно обмерзало, одному отходить от избы было опасно — заблудиться можно в два счёта. Все, правда, устали. И поэтому сначала ели молча. Хозяин сам уплетал за двоих и только иногда, поглядывая на свою светловолосую полную хозяйку Елену и на гостей, управляющихся со щами, олениной и лепёшками, довольно усмехался в усы. — Толковый ты мужик, Дормидонтыч! — начал с расстановкой Нечитайло. Дом у тебя — что надо. Хозяйка — загляденье. Но я всё тебя спросить хотел. Я знаю — ты старой веры. А есть ведь у вас такие, что можно у их порога не то, что от голода — от жажды умереть! Глотка воды не подадут вот хоть бы и нам. Потому что для них я поганый, и посудина станет поганой. А зелье это — табак, что Андрюша у нас тут смолит, оно… — От диавола, вестимо, а то, как же! — густо зареготал хозяин в ответ. — Михайла Иваныч, я тебе так скажу. Мы, вот Олёна моя, детки, семейства вся, что по праву-то руку в деревне живёт, все будем старой веры. Да только, мил человек, веры — не зверства. И я, вишь, на свой глазок — локоток мерю. Что надо — блюду. А дребедень всяку…Стану я, к примеру, ребятишку голодом морить, ежели я мясу кажинный день поди добыть могу, а хлебушко нет? А вона мяса эта рогатая — не постна… Дак и что ж, что не постна! А ребятишка исть хочеть! Или ты — пришлый человек, Го-ость! А мне и прадед, царство небесное, и дед, тот жив-здоров, Филарет Мокеевич, завсегда говорили: «гости есть — дому честь». А то! А зелья я не люблю — правда твоя. Андрей поперхнулся. Но тут вмешался Егорушкин. — Филарет Мокеевич, ёксель — моксель? Жив — здоров старый дружище? — засиял жёлтыми зубами из рыже-седой бородищи начальник. — Это сколько же ему лет теперь, Дормидонтыч? — Сразу и не скажу… А только когда у Коньковых избу нову после пожара ставили, ещё знатная налимья уха была с пирогами, да потом в половодье запруду снесло, апосля вот на пасху… Ну да, на пасху, паря, — Сто лет и пять годков! Мне, грит, сто лет и пять годков миновало — это тогда вот. А теперя? Надо бы покумекать… Егорушкин восхищённо присвистнул. Они помолчали. Затем Демьян Дормидонтыч, неожиданно засмущавшись, повернулся к Андрею всем своим могучим телом и попросил: — Ондрюха? Слышь, Ондрюха, ты бы сыграл, а? Олёне-то угодишь, мне старику… — Да какой же вы старик, Демьян Дормидонтыч? — дружно за возмущались москвичи. — Нет, ты погоди, погоди, — не дал себя сбить с толку хозяин, — Ондрюха, будь ласка, сыграй, а я к нам дядю Мишку Золотого кликну. Вот сейчас Васеньку к нему и пошлю. Он погладил по белой головке крутившегося рядом сынишку. — Вишь ты, заскучал у нас дядя Мишка. Молодой ишшо, а помирать норовит! Его уж дед Мокеич и то костерил. Мальчишка ты, говорит. Я тя на четверь века старше буду, а хоть сейчас жениться готов! Он, дядя Мишка, очень эти романцы уважает. Ну, что скажешь? Идёт? Андрей взял гитару, приосанился и сразу как-то помолодел. Усталость мигом слетела с него. — Демьян Дормидонтыч, для Вас хоть кукарекать готов. О чём разговор? Зовите вашего Золотого. Это что у него такая фамилия или прозвище? Хозяин усмехнулся, отвёл глаза и промолвил: — Фамилие не фамилие, да руки его — «злато-серебро» чисто, и сам-от мужик… Да что, знаешь паря, захочет — он те расскажет, а нет — не взыщи! При последних словах отца малец в полушубке и унтах выскочил из тёплой избы. Через несколько минут дверь отворилась, и в комнату вместе с клубами пара вошёл высокий человек в белом тулупе с покрытыми инеем усами. Он снял шапку из оленьего меха и степенно огляделся. — Здравия желаю, господа! — отчеканил пришедший, — Имею честь представиться! Военврач, полковник Михаил Гольдшмидт к Вашим услугам. — «Посмотрите, Андрюша на этих собак» — обратился к Синице назавтра старик Гольдшмидт, глядя, как он гладит и треплет за ухо хозяйскую Белку. Он указал на ездовых лаек, грызшихся в стороне у амбара вкруг мороженной рыбы. «Видите, эти справа, те, что темней?» «Да, понял, Михаил Генрихович», — обернулся Андрей. «Они не годятся для Севера. Не умеют спать, зарывшись в снег. Худеют от мороза. У них шерсть без подшёрстка. — Беда! Какой-то негодяй в Архангельске всучил их ребятам подешёвке. А теперь придётся пристрелить, потому — иначе корма не хватит». Андрей изменился в лице и быстро спросил: — Чьи они? Кто хозяин, доктор? — А Вы уж не выкупить ли собачек хотите, голубчик? Так он почует… торговаться начнёт! — Не важно, я заплачу. Это же варварство просто! Вы мне только скажите — кому. — А вы это из христианских побуждений? Вы человек добрый? Людей тоже жалели или только собак?» Синица взглянул на высокого собеседника с этими его невероятными усами «а ля Кайзер Вильгельм», яркими синими глазами и гладко выбритыми щеками — хоть сейчас в офицерское собрание. От него шел совершенно отчётливый свежий горьковатый запах прекрасного дорогого одеколона. Андрей потянул носом и улыбнулся, меняя тему: — Никак «Kenzo»?» — Михаил Генрихович хитро прищурился — А вы, я вижу, знаток? — Да нет, так — любитель. — И спрашиваете себя, откуда старик в такой глуши французскую туалетную воду достал? Это не штука, Андрюша, не удивляйтесь. Здесь ведь на свой лад до заграницы близко. Есть и валюта своя — песцы и горностаи. Я же, заметьте, «прислуга за всё» — костоправ, лекарь, родовспоможение или там геморрой, раны стреляные, колотые… Так если захотеть, не то, что «Kenzo…» — Но и виски «Белая лошадь?» — Нет, увольте, сызмальства не приучен. «Золотой Данцигской» водки выпил бы стопочку, рябиновой настойки, или вот ещё, может, «Петровской» на смородиновом листе. Но в общем и целом — «Вдова Клико» и «Реми Мартен». Это если вы меня уж очень попросите, да, милостивый государь! Но вы мне вот что лучше скажите. Вы вчера пели чудесно. Не придёте ли завтра ко мне вечерком? Я тут у бабы Ксени в пятистенке живу. Она хозяйство моё ведёт. Но я и сам, знаете, не промах — изрядный повар! Что шанежки, что пельмени, можно и блинцов с припёком нашкварить, а то хотите строганину? Приходите, Андрюша. Очень я хочу эту вашу снова послушать… Там ещё про шпагу. А кто её написал, кстати? — морщинки разбежались лучиками по лицу старого доктора, он улыбался, однако, странное дело, глаза его были при этом абсолютно серьёзны.