Ден откинулся на спинку стула и осмотрелся. Зал понемногу заполнялся народом. Люди приходили семьями, компаниями, рассаживались, с экспрессией галдели о чём-то своём и никто, казалось, не замечал и не слушал двух иностранцев у самой стенки рядом с большой агавой в глиняном горшке. — Вот и ладно, — обрадовался Алекс, — тебе красное Монтекорво возьмём. Или лучше даже Симментто. А мне… Фрассителли у них есть? Он поднял руку и щёлкнул пальцами, подзывая официанта. Смуглое лицо его с большими блестящими, как чернослив, глазами дышало добродушием. — Денчик, я тебя всё спросить хотел. Ты после гонок за штангу взялся или и раньше железо таскал? — Парень, ты закажи сначала. Я тебя тоже спросить хочу, — уже не скрывая угрозы, проворчал маленький крепыш. К ним подошла молоденькая белобрысая девица, совсем не похожая на итальянку. Она зажгла свечку на столике и что-то сказала, вежливо улыбаясь. Алекс складно затараторил на английском, время от времени вставляя итальянские названия блюд, которые звучали в его исполнении совершено естественно, как если бы он никогда ничего другого и не заказывал. Казалось, он непритворно рад встрече с Деном, предвкушает хороший ужин, испытывает, может, облегчение, что грязная работа позади… Облегчение? — скрипнул зубами при этой мысли тот. — Нет, надо. наконец, объясниться, иначе я просто взорвусь от злости и неизвестности. Они познакомились три года назад на маленьком аэродроме в далёкой африканской стране, куда нелётная погода и гастрольная судьба занесла ударника и вокалиста Александра Риццоне. Механик Володька Денисов обслуживал там наши самолёты, заслуженные гробы, купленные африканцами подешёвке в сумасшедшие годы больших перемен. Оба сидели в пабе, который открыл в этой богом забытой дыре невесть как попавший туда и осевший ирландец, и пили пиво. — Бродяга, — размякший Володька чуть не плакал от радости, — я думал, ты местный! Как не думать? Ты такой шоколадный. Со мной тут два поляка и венгр. Они немного по-русски могут, и всё. А ты москвич! Да я так рад, что… Пулемётная очередь протрещала, и посыпались стёкла. Хозяин привычно присел. За окном сначала наступила тишина, а потом послышались крики. Снова раздался оружейный залп и взрыв. Очередной военный переворот разворачивался по всем правилам искусства и набирал обороты. Саша и Володька укрылись на складе при ангаре Денисова и месяц спина к спине продержались, изнывая от жажды, пропадая от несусветной жары и питаясь собачьими галетами и консервированными бобами из запасов местного механика, случайно не вывезенных вовремя. Они выбрались на последнем самолёте, увозившим консула Испании, представлявшем здесь интересы России. Раненый в плечо и голень Денисов держал голову Сашки на коленях и в голос причитал: — Шурик, ну потерпи маленько. Мы быстро. Мы до Марселя. А там врачи! Ты же десантник! Шурик, а Шурик? Сашка метался и бредил. Простреленная грудь при каждом вздохе издавала надсадный всхлип. Самолёт гудел и вибрировал, прорываясь сквозь плотную облачность, и падал в воздушные ямы. И тогда Сашка… Он не стонал. Он как раненая птица. У-и-и-и. Это стоило десятков лет ни к чему не обязывающих встреч и знакомства «вообще». Когда быстро выяснилось, что в Москве их никто не ждёт особенно, если болен и беден как церковная мышь… — Вовка, — опередил Алекса мулат, когда белобрысая убежала, сделав ветер длиннющей чёрной кружевной юбкой с красным фартуком, — что ты сидишь как неродной? Тебе рассказать или ты спрашивать будешь? Нет, лучше я сам начну, а ты потом. Послушай, Вовка! Мы теперь с тобой в порядке! На все сто! И Мерину твоему хватит. Я сейчас показывать не буду. Вот как отсюда выйдем, до хаты доберёмся — тогда! — Так ты нашел? — буркнул Володька Денисов в узких кругах больше известный как Ден — гоняла. — Кое-что я уже нашёл. А завтра проспимся, и вместе рыть будем. Там полазить нужно. Может, снаряжение потребуется. Да ты чего всё… злишься что ли? Или ты думал, я цацки найду и дёру? Я тебе, вроде, повода не давал. А может, мне помстилось? — Алекс постепенно стал заводиться. — Саша… Слушай хорошенько, раз так! Не помстилось. Ты мне раньше, правда, повода не давал. Я и теперь тебя не готов вот так из друзей — и прямо в подонки. Ты знаешь, я одинокий шакал. У меня Мерин, да ты, да может, Люська, и то не уверен. Трепаться не умею и не люблю. Я был гонщик, а стал домушник. Не мне и мораль тебе читать. — Вов, какой ты, на хрен, домушник? — Погоди, не перебивай. За последнее время, Саша, поводов этих, что ты раньше не давал… Поводов этих, говорю, набралось больно много. — Ты это о чём? — Я тебе сейчас скажу. Мне терять нечего — я ночью точно понял. Ну да ладно, это после. Так вот. Я на яхте тебя с этим Андреем видел. Как ты с ним говорил. И с чужими так не гутарят. Вы с ним знакомы были. Так или нет? Или врать будешь? Ден в упор посмотрел на молодого человека, всё радостное оживление которого как рукой сняло. Кожа на его лице от волнения приобрела сероватый оттенок, а глаза лихорадочно заблестели. — Врать я не буду, Вова. Я объясню. Но может, это ещё не всё? — Знамо дело не всё! Когда шторм начался, все эти козлы — команда вшивая уже перепились. Урки в море не бельмеса не смыслят. В общем, ты его отпустил? Сначала развязал. Ты ведь сказал — он нам живой, а не мёртвый нужен. Поесть ему принёс, чайку, там… Это пока ураган не разыгрался. — Ну а потом… И как ты думаешь, что потом? — А я думаю, Саша, что, когда ясно стало, что нас на камни несёт, ты у пьяного в дымину боцмана ключ достал. Тогда уж такой кромешный ад стоял! Вряд ли ты много сумел. Но дверь ты открыл ему. Так или нет? — Теперь уж я вижу, что и это не всё. Сейчас про Мерина спрашивать будешь. — А как же? Ведь мы с тобой на этой надувнушке спасательной выбрались, слава богу. Да какому там богу? Что за бог нам помогать будет? Разве чёрт только. Словом, документы и пара грошей только у нас и были. А когда мы Мерину доложились, он что, скажи, начал жлобиться? — Он сразу Денег нам перевёл. Велел филиальчик «Уни-Кредит» найти как можно дальше от берлоги. Все Деньги разом снять и не светиться. Залечь на дно. Тихо в отеле сидеть. А мне английские газеты найти и новости там читать, — спокойно ответил Алекс. — Верно. Узнать, кто уцелел, а кто нет. Про Синицу этого непременно тоже. Теперь самое главное. Я тогда смолчал. Смолчал, заметь! Я своих не сдаю и не знал, как быть. А вы мне оба свои! И тут, ядрён корень… Даже если ты отпустил Синицу! Глупо, конечно, но в глубине души я нас с тобой с этой шоблой всё равно не мешаю. Ну, пожалел человека… Теперь, с другой стороны, Виталька Меринов, соседки по коммуналке тёти Груши-поварихи сын. Вечно в драных штанах и с синяком под глазом. Мы с ним пацанами рыбу на Клязьме удили, когда нам лет по десять было. Пусть он теперь в авторитетах ходит. Только когда после Африки оба мы на мели были, кто нам помог, разве не Мерин? И ведь он нам условий не ставил. Я, мол, вас — кормлю — лечу — за всё плачу, а вы, голуби, уж уважьте, скоммуниздите пару лимонов и грохните пару лбов! А не нравится, я вас на счётчик поставлю. Мы с тобой сами к нему работать потом пошли. А не пошли бы, я ж его знаю, он бы и слова не сказал! Можешь мне поверить, Сань! — А я тебе, Володь, вообще верю. Верил, верю, и верить буду — внятно, отчётливо произнёс мулат. Напряженное лицо Денисова несколько смягчилось, однако, он решительно продолжил: — Ну а теперь? Как только здесь слегка улеглось, Мерин, кому надо, команду дал, чтобы его ребят чин-чинарём в эти их Люберцы доставили и похоронили. И семьям тоже помог. Там у него, кроме нас, ещё трое было. Хотя, ты знаешь, шторм-штормом, а пьянка на яхте была — дым коромыслом. Мог бы он так рассудить — не сделали дела, квасили как мальчишки, яхту сгубили — теперь ваши проблемы. — И вот, Саша, с тех пор я ушки на макушке держал. Синицу среди покойников не нашли? Не нашли. Что ж, Мерин опять выждать велел. И как звон пошёл — на Искии певец с гитарой и котом объявился, Мерин велел тебе Синицу найти. Ты у нас десантура и спикаешь тоже ты. Скажи, ты мог отказаться? Ну мог сплести что-нибудь: по дому скучаю, все Деньги продул в казино, триппер подцепил. Не знаю, что! Но ты согласился, собака! Всё это время Алекс сидел, не говоря ни слова. При последних словах Володи он сжал кулаки и выругался. — Хочешь поспорить? — усмехнулся Денисов в ответ. — Нет пока. Надо терпеть. Есть будем? Смотри, нам несут. На столе появилось большое фаянсовое блюдо, на котором отливала золотом рыба, клешнястые красные крабы соседствовали с крупными раковинами, перламутровое нутро которых оттеняли розовые овалы мидий. Тигровые креветки и кальмары дополняли картину. На керамической глянцевой тарелке звездой расположились анчоусы, украшенные зеленью. Девушка налила им вино в бокалы и упорхнула. Собеседники замолчали, насторожённо глядя друг на друга. — Ну давай, Денчик, дуй дальше, — подняв бокал с вином, наконец усмехнулся мулат, а я всё равно за нашу дружбу выпью. — Добро. Уже недолго. Мы приезжаем сюда, снимаем халупу, выходим только ночами. Ты говоришь, он здесь, Синица то есть. Он здесь и болен. И мы достанем его. А я молчу! Я думаю — нет! Мой дружбан Сашка так не играет. Подождём ещё, поглядим. — Теперь смотри, Саня. Мне этот Синица — никто и звать его никак. А ты его, видно, знаешь, он тебе доверяет. Ты ж ведь его отпустил и опять достать, значит, хочешь? Ну и под занавес, что же… Я слышал сам, что он с тобой как со своим говорил. А под окном я тоже сам… Сам два выстрела слышал. Такие дела… Потом ты до вечера пропадаешь. И бац — нашёл, говоришь. Всем хватит! — Алекс, видно, ты из другой команды! Цацки эти себе оставь. Смотреть даже не хочу. С Мерином, конечно, придётся тебе делиться. Но это потом. А пока что скажешь? — Сейчас. Итак, ты решил, что я скурвился, да? С Синицей ещё на яхте шептался. Потом его сознательно отпустил, сиречь Мерина с потрохами продал. Мало того, это для Андрея просто ловушка была. Его я догнал, убил и ограбил. А вдогонку тебя ограбить хотел, поскольку где-то шлялся всю ночь. Так может я тебя тоже шлёпнуть хочу, чтобы свидетелей не было? А Вовка? Алекс слегка отодвинулся от стола, отправил в рот огромную креветку, запил белым вином и вытер губы белоснежной салфеткой. Краски снова вернулись на его щёки. Он посмотрел в упор на Денисова, которому отчего-то стало неловко. — Леший и водяные, я же сказал чистую правду! — выдохнул он. Алекс опустил голову на скрещенные руки, так что лица не стало видно, и Володя услышал спустя минуту. «Что-то такое? Хрип или стон? Плачет он что ли? Или, может, умом тронулся?» Тем временем мулат отнял руки от лица и выпрямился. Он… Хохотал! Он хохотал долго, со вкусом, демонстрируя все свои великолепные тридцать два зуба и шмыгая носом. Вечер разгорался, словно сложенный умелыми руками костёр. Вот в центре небольшой ямки стоят тоненькие сухие веточки. Паутинка. Шалашиком. Они загораются от одной спички, весело трещат и горят без дыма. Затем — снова шалашиком. Ставят по второму кругу щепки потолще, заботливо наколотые остро отточенным топором. Пламя поднимается вверх, вьётся дымок и можно уже вокруг положить круглые поленья колодцем. Огонь гудит и дым от влажной коры густой, белый, полный водяного пара, остро пахнет прелой листвой и хвоей сырого осеннего леса. Народу за столиками всё прибывало. Людской говор сливался в невнятный гул. Иногда, словно яркая искра, озаряемый смехом. Огоньки сигарет зажигались и гасли. За окном стало непроглядно темно, а в зале душновато. Голоса сделались громче, глаза заблестели сильнее, и гости чаще спрашивали вина и Лимончелло. Разбитной официант прошелся вдоль стенки и отворил ещё одно окно наружу. — Послушай, Денчик, — вытирая слёзы от смеха, заговорил мулат, — я передумал. Хотел, понимаешь, без спешки и без. В общем, так. Я сейчас тебе сначала под столом свой пугач передам, чтоб ты дурацкие мысли бросил. Теперь ты у нас «при оружье», а я гол как сокол. С этими словами ловкий молодой парень плавным неприметным движением опустил руку под стол и положил на колени Дена плоский кожаный чехол. — Он у тебя просто как дамское портмоне. Даже на ощупь приятный, — несколько смягчился Денисов и улыбнулся одними глазами. — Ага. Так-то лучше. А теперь вот что. Ствол из-под стола ты прибери аккуратно. Я тебе и на столе маленький сюрприз приготовил. Алекс достал из стоящей на полу рядом со столиком чёрной спортивной сумки с фирменным знаком «Nike» керамический цилиндр и поставил его рядом с бокалом Дена. — Я пойду в клозет прогуляюсь, а ты посмотри на досуге. Бояться особо нечего. Они не взрываются. Но ты, конечно, «эврика» не кричи — не поймут. Нам с тобой не к чему светиться. Он встал и направился было к лесенке, ведущей вниз к туалетной комнате, как вдруг остановился. — Да, забыл сказать. Я для тебя несколько штук открыл. Так ты свечку возьми, чтобы увидеть. Поднеси к коробчонке, как поднимешь прокладку. Алекс махнул рукой и спокойно, не оборачиваясь, двинулся прочь. Его товарищ подождал немного, инстинктивно следя глазами за уходящим. Ему снова стало неловко. Как только он услышал этот искренний смех, нижним чутьём ухватил тон разговора — тут же поверил и перестал сомневаться сразу и навсегда. «И что мне в голову взбрело? Надо было его спросить! А то носил в себе дерьмо, чекист паршивый, — с облегчением ругал себя Денисов. — Вот придёт и объяснит. Мне даже про итальянский хренов спрашивать неохота. Только лучше выяснить всё же, чтобы снова бес не попутал. Стоп, а про чудную эту его «коробчонку» я позабыл. Ну-ка, что это он там накопал, этот Сашка?» Ден пододвинул к себе обливную глиняную безделку и попробовал отвинтить крышку. Она не поддавалась. «Для чего такие штуки служат? Может быть, для иголок? Или для различных пахучих травок?» — Володя постучал по столу. Слово «пряности» прямо вертелось на языке, но не хотело вставать на место. Денисов, понемногу раззадорившись от любопытства, снова попытал счастья. Он ухватил верхнюю часть коричневого цилиндра салфеткой и с усилием, наконец, повернул по часовой стрелке. Крышка открылась. Тогда Ден поднял пористую прокладку и увидел, что внутренность «игрушки», как Володя мысленно окрестил посудинку, наполнена бурыми шариками. Денисов удивлённо заглянул внутрь, тронул мизинцем две-три кругляшки и спохватился. «Сказано — не светиться. А я, верно, пока эту… Этот футлярчик распотрошить пытаюсь, всех озадачил. Чем занят? Что сейчас вытащит? Интересно же!» Он осторожно огляделся — ничего подобного! Посетители, заполнившие уже все столики до отказа, и не думали наблюдать за его занятием. Они оживлённо болтали, веселились, сердились, флиртовали, муштровали или ласкали детишек, словом, полностью были заняты собой и собственными делами. Ну и ладно, полный порядок! Денисов, предусмотрительно загородившись меню, поворошил шершавые, глиняные, видно, шарики и высыпал несколько на ладонь. Ничего примечательного. Бусины как бусины. Глина это или крашеный алебастр? Постой, да может они и не бусины вовсе, а, скажем, таблетки? Но для чего? Он снова заглянул вглубь «игрушки», стоявшей прямо около свечки, и едва удержался, чтобы не ахнуть. «Мать честная! Светляки или… Пламя свечки, заколебавшись от человеческого дыхания, взметнулось выше, и оранжевый язычок осветил всё содержимое загадочной «коробчонки», из которой брызнули вдруг зелёные искры. Только спокойно, парень. Мерин говорил про коллекцию. Нет, как-то иначе. Собрание? Да, может, Мерин и сам толком не знал? Старик какой-то… то ли помер, то ли нет, а Синице этому фамильную коллекцию завещал. Надо было узнать, где она и добыть. Вот я почему-то и думал, что это монеты. Золотые монеты старых времён, «николаевки», там, или как… Ну не «керенки» же… Да и не наше это дело! Мы с Сашкой для чего нужны были? Инструменты, охрана…» Володя пододвинул к себе чистую фарфоровую пепельницу, уложил на её дно салфетку, чтобы шарики не гремели, и высыпал в неё их все. Среди неприметных бурых горошинок несколько штук напоминали фисташки, наполовину очищенные от скорлупок. — Ядра — чистый изумруд. Слуги белку стерегут! — вслух продекламировал потрясённый Денисов, на минуту позабыв о возможных последствиях. Музыка в зале зазвучала громче. Быстроглазый официант, ловко пробираясь между столиками, двинулся по направлению к Дену с дымящейся лазаньей в руках. Тем временем Володя опомнился. Он аккуратно ссыпал шарики в футляр, завинтил крышку и спрятал его в левый нагрудный карман. — Если бы не дед — часовщик, что меня с малолетства в таких вещах разбираться научил, не все эти диковинные часы — луковицы, которые носили на цепочке, и сами цепочки с брелоками… Такой ещё карманчик специальный жилетный для них имелся. А на крышках часов монограммы бывали. И ещё часы — медальоны. Золотые, разные и с камнями. Дед всё это знал и ценил. Иногда бесплатно чинил. Приводил любовно в порядок. Если бы не дед, говорю, — бормотал еле слышно Денисов, — да разве бы я понял, что это такое есть? Изумруды! Ох, да какой огранки! Это тебе не кабошон паршивый, не бриллиантишки плёвые! Редкость-то, редкость-то, батюшки! Вот тебе и коллекция!