Затем делает глоток и снова глядит на меня. – Чем увлекаешься? Что любишь? Не знаю. Просто расскажи о себе. – Так ты пришёл поговорить или послушать? – ехидно бросает она. – Мне нравится звук твоего голоса, – равнодушным тоном отвечаю я, на что она напрягается, – Не в том смысле… – я закрываю лицо одной ладонью и растираю его, борясь с резко навалившейся усталостью, – Просто я давно не разговаривал ни с кем, кроме своего психолога и… – Ты ходишь к психологу? – удивляется она. – Да. – Ты не выглядишь так, как будто у тебя проблемы с головой, – тянет Сабина, сощурившись. – Буду воспринимать это как комплимент, – отрезал я, откинувшись назад и закрыв глаза. Молчу. Она тоже молчит. Слушаю, как капли дождя барабанят по подоконнику, а потом не задумываясь спрашиваю: – Почему ты согласилась пойти со мной? Мой голос настолько тихий, что я уж было приготовился повторить вопрос громче, но только я снова открыл рот, она так же тихо ответила: – Не знаю. Чтобы забыться, пожалуй. Не могу сдержать свою улыбку. – Это забавно, – говорю я, поднимая голову и смотря на неё. – Что в этом забавного? – Ты хочешь забыться, а я хочу вспомнить. Сабина пристально смотрит на меня, внимательно разглядывает лицо, наверное, решая – шучу я или нет. – Диссоциативная амнезия, – впервые в жизни я сам озвучиваю свой диагноз вслух. Звучит устрашающе, если честно. – Это… То есть ты не помнишь, кто ты? – Ага, – кивнув, я пью чай, скрывая свою ухмылку за чашкой. – Совсем? – её глаза округляются. – Да. – Но… А имя – оно настоящее? – Вроде как, – я пожимаю плечами и тянусь вперёд, чтобы поставить чай прямо на пол. – Вау, – шепчет она, – То есть… Звучит, конечно, не ахти. Я встаю на ноги и делаю шаг к окну, вглядываясь в темноту и тонкие струйки, стекающие по стеклу. – А ты… Ну, то есть, ты помнишь какие–то вещи… Кто такой Пушкин, например? – Помню. Универсальные знания остались. – Понятно, – тянет она. Я оборачиваюсь через плечо и смотрю на неё, ища знакомые мне эмоции: – Жалеешь? – Тебя? – я кивнул в ответ, – Нет. В смысле, – быстро добавляет она, подтянув ноги к груди и удерживая свою чашку на коленке, – Я не представляю, насколько это плохо ничего не помнить о себе, но… В жизни бывает и похуже, знаешь. Ты, хотя бы жив–здоров, – она пожимает плечами и отводит взгляд в сторону, – И, судя по всему, не бедствуешь. – Ну да, – я снова отвернулся к окну, на этот раз разглядывая своё отражение и в сотый, нет – тысячный раз, встречаясь глазами с незнакомым человеком, – Тебе могут позвонить с работы, – вспоминаю я, – Я заходил в клуб. – Вряд ли я туда вернусь, – промямлила она неуверенно. – Я в курсе про недостачу. Забудь. Всё улажено, – я резко разворачиваюсь и гляжу на неё сверху вниз, – Возвращайся, если позовут. Сабина, молча, кивнула. – Спасибо, принц, – усмехнулась она. – На белом кабриолете, – усмехнулся я в ответ, – А, неважно, – я взмахнул рукой, видя её озадаченное лицо, – Я поеду. Спасибо за чай. – Ты не допил. – На самом деле я не пью чаю. Провожать не надо, – бросил я, направившись к выходу. – Глеб, стой, – её голос заставил меня застыть с протянутой к ручке двери рукой, – Разговаривай с людьми почаще. У тебя это неплохо выходит, – тихо сказала она, – И, я люблю сирень, – едва слышно добавляет, после небольшой паузы. – Я запомню, – ответил я, открывая дверь и уходя, не оборачиваясь. Но улыбаясь. Чёрт побери, улыбаясь. ГЛАВА 7 You're flashing bright in my eyes You're all I've done, all my life And things aren't now what they seem We're kings and queens of my dreams Loreen «Paper light (Highter)» Танцевать с мужиком – это что–то невероятное. В самом нехорошем смысле этого слова. То есть, я понимаю, что он хореограф и по отзывам может научить двигаться как лань даже слона, но блин – вы когда–нибудь обнимали мужчину за талию будучи мужчиной? Отвратительно. – Раз–два–три, раз–два–три, – продолжает вслух считать шаги вальса Калле, усердно делая вид, что не замечает моего сморщенного лица, – Поворот, – я кручу его в своих руках, отчаянно сдерживая тошноту, – Наклон. Желчь скапливается в горле, и я откашливаюсь. – Можем сделать перерыв? – бормочу я, делая вид, что поправляю ворот рубашки. Он пожимает плечами, отходит от меня на пять шагов и садится прямо на пол. В позу лотоса. Кладёт ладони на свои колени и закрывает глаза, становясь похожим на Далай Ламу, постигшего тот самый дзен. Или что там постигают буддисты. Я отворачиваюсь, спрятав руки в карманы, но сталкиваюсь с его отражением в зеркальной стене зала. Шумно вздыхаю, и начинаю ходить туда–сюда, меряя помещение и считая шаги. – Ты очень нервный, – говорит Калле ровным голосом. – Я не привык лапать мужиков, уж извини, – едко отвечаю я, застыв на секунду и снова продолжив свой поход от одной стене к другой. – Так нервничают только те люди, которые совершают ошибку, – продолжает он, даже не открыв глаза. Пристально посмотрев на него, я подхожу к нему и сажусь напротив. Он выглядит настолько умиротворённым и расслабленным, что мне, невольно, становиться завидно. – Почему ты так сказал? – решаюсь спросить я. Калле пожимает плечами. – Человек, который уверен в своих решениях никогда не мечется, как раненый зверь из стороны в сторону, – лёгкая улыбка, а затем его лицо снова становится серьёзным. – Я репетирую танец отдельно от невесты, – выпаливаю я, – Разве мы не должны делать этого вместе? – Это то, что на поверхности, но я отвечу, – он потирает ладони друг о друга и открывает глаза, смотря на меня внимательным взглядом, – Вы могли бы готовить этот танец вместе, но тогда вы потеряете магию в день свадьбы. Я презрительно фыркнул. – Погоди, – Калле поднял ладонь в воздух и продолжил, – Танец жениха и невесты – это очень важный ритуал. Вы должны не просто двигаться под музыку, вы должны чувствовать друг друга так, словно вы дотрагиваетесь впервые…