Мои руки сжимают руль, а я толком не вижу дороги. Глаза застелило пеленой, или это слёзы, быть может. – Сука. Музыка разрывает салон машины, и я стучу окровавленным кулаком по рулю, постоянно задевая клаксон и кричу изо всех сил: – Сука, сука, сука! Зная, что память однажды сотрут внезапно. Я помню эту песню. Резкая вспышка света ослепляет, и я выворачиваю машину. Лечу, лечу, лечу… Меня трясёт, я бьюсь головой о крышу. Ещё, и ещё, и ещё. Больно, чёрт, это очень больно… Повсюду осколки, дым, кровь, запах гари. Музыка продолжает орать. Когда нам казалось, что понимаем сигналы Когда бокалы вдребезги разбивали Когда под небесами клятву давали любви, О том, что не перегорят изнутри огни Когда мы гуляли ночью среди аллей Мечты об алтаре, и как назовём детей Когда как будто твоей была моя фамилия Не знаю теперь, были ли это ты и я Тишина. Тишина. Ти–ши–на. ИсцелениеГЛАВА 14 I'm gonna stay 'Cause you're really tired More than usual Deep in your eyes There's no desire burning anymore Loreen «Heal» Разлепив тяжёлые веки, я осматриваю помещение, в котором нахожусь и морщусь от яркого света люминесцентной лампы на потолке. – Глеб? – звучит голос Анжелы, – Он очнулся. Какого х..? Что она здесь делает? – Глеб? – ещё один голос, не знакомый. Мужской. Я снова открываю глаза и смотрю на чужого мужика со странными усами – длинными, с закрученными в стороны кончиками и моргаю несколько раз, чтобы настроить зрение. – Где я? – хрипит мой голос, и я вынужден прочистить горло. – Вы в больнице. У вас был приступ, – отвечает мужик, косясь на Анжелу. Я тоже перевожу взгляд на неё, и, не сдерживая своей злобы, шиплю: – А ты что здесь делаешь? Она удивлённо моргает и её лживые глаза наполняются слезами. – Я… Я… – мямлит она. – Пошла на хрен отсюда, – рявкаю я, – Пошла. На. Хрен. – Глеб, успокойтесь. Анжелика здесь, потому что она – ваша невеста. Я – ваш психолог. – На кой чёрт мне сдался психолог? – фыркнула я, обратив внимание на мужика, – Я вообще вас впервые в жизни вижу. В палате повисает тишина. Гробовая, в буквальном смысле. Я перевожу взгляд с «моего» психолога, на мою бывшую невесту–изменщицу и замечаю недоумение на их лицах. Хмурюсь, и опускаю взгляд, только сейчас заметив, что я лежу в обычной палате, в обычной больничной рубашке, или как там они называются. И на мне нет ни одной царапины. Но я точно помню, как машина съехала в кювет. Меня же колбасило не по–детски, лобовое стекло разлетелось вдребезги… Должны быть хотя бы порезы, если уж с переломами пронесло. – Глеб, – неуверенно начинает психолог, – Меня зовут Георг. Вы меня помните? – Как я уже говорил – впервые вас вижу, – усмехаюсь я. – Интересно… – мычит он, поднимаясь. Схватив со столика фонарик, он начинает светить им мне в лицо, на что я резко отвожу его руку в сторону. – Что вы делаете? – Глеб, – он внимательно смотрит на меня, самым наглым образов направив луч света мне в правый глаз, – Что вы помните? – Я помню, как застукал эту… – покосившись на Анжелу, я прищурился, – Со своим лучшим другом. Кстати, как он? Я помню, что его смазливая рожа превратилась в пюре в буквальном смысле, – смешок вырывается из груди, – Помню аварию. – Какой сейчас год? – допытывается Георг, или как его там звать. – Тринадцатый, я полагаю. Анжела вскрикнула и прикрыла рот рукой. Я удивлённо посмотрел на неё, а затем снова на врача, который навис надо мной, потирая подбородок большим пальцем. – Очень интересно, – бормочет он. – Вы мне объясните, что происходит? – не выдерживаю я, – Сколько я был в отключке? – Глеб, сейчас июнь две тысячи пятнадцатого. Вот те раз. Смех зарождается где–то в глубине моей груди, а потом я начинаю тихо фыркать, прикрывая рот рукой. – Серьёзно? Я два года был в коме? – Вы не были в коме, – тихо отвечает мозгоправ, – Вы восстановились после ДТП достаточно быстро. – Я вас не понимаю, – я продолжаю смеяться, если честно, немного истеричным смехом – совсем непохожим на мой. – Глеб, два года вы… Вы ничего не помните? То, что происходило с вами после аварии?