Я не стал оборачиваться и пошел дальше, спускаясь по лестнице. Стены были исписаны отборными ругательствами поверх текстов из классических песен панк-групп и таких же отбитых философов. У меня дыхание перехватывало от запахов скисшего пива, курева и мочи. Чем глубже я спускался, тем громче по ушам стучала музыка. В клубе была толкучка. Светомузыка разливалась по кирпичной кладке, фонари и прожекторы мигали и вырисовывали цветные линии над людьми, под потолком клубился пар от сигарет, в том числе и электронных. За спинами и головами я не видел, кто выступал со сцены. Вовсю работал блокировщик мата: почти весь текст песни заглушал белый шум, так что и без того грязная малопонятная музыка на входе в мои уши превратилась в невыносимую шипящую какофонию. Я расталкивал панков, идя к месту, где по моим прикидкам могла быть барная стойка — я собирался спросить у бармена, не знает ли он что-нибудь про девушку, с которой вчера ушел Гриша. Я пробурил танцпол насквозь и вышел к противоположной стене, но ничего не нашел — только стол, за которым сидел голый мужик, весь разрисованный татуировками с драконами, какими-то иероглифами и ликами китайских генсеков. Я заметил серпы и молоты, двуглавого орла и даже парочку российских политиков из культовой среди патриотов «Железной тройки». Они правили еще в старой Российской Федерации. Разрисованный панк заметил мою форму, встал в полный рост и оказался выше меня на две головы. Он открыл рот, но я ничего не понял — с его губ сходил точно такой же белый шум, как и со сцены. Мне пришлось переключить программу в мягкий режим — в нем маты переводились, выводя субтитры на интерфейс, а слова в речи просто заглушались легким писком. — Да ты меня уже замучил. Животное, иметь тебя вместе с любимой собакой. Я отдыхаю, я думаю, ты плохой любитель женщин, не стыдно? — Лучше скажи мне, где я могу найти тут бар? — крикнул я ему. — Лицо свое видел? Ты дурак? Здесь не продают бухло! Иди отсюда, тут надо со своим. Если я правильно понял перевод, то бара в панк-клубе не было. Получается, Гриша нашел Свету в другом месте. Надо было внимательнее слушать Крисси, она мне пыталась объяснить что-то по этому поводу — кажется, она говорила, что воспоминания последнего дня перемешались на диске. На интерфейсе тем временем выводились субтитры песни, которую играла группа. '…Мне классик завещал подвижные картины счастья: У нас была страна родная, где светлые ручьи В кустарниках шумели на фоне блага и забвенья, Там был приют спокойствия и честного труда, Цветы и ряд холмов, где нива полосата, И летняя прохлада на влажных берегах…' Мне кто-то постучал по плечу, я обернулся — и тут же сработал ускоритель рефлексов. Я увернулся от кулака голого разрисованного мужика; у меня было несколько замедленных мгновений, чтобы рассмотреть татуировки на его локте. Когда ускоритель ушел в кулдаун, я со всей дури впечатал свой кулак мужику по твердому прессу на животе, и он на выдохе улетел обратно к своему столику, разбил его спиной, и ему на лицо высыпалось содержимое заплеванной пепельницы. Надо выбираться отсюда. Я снова побрел сквозь толпу, и один из панков обратил внимание на мою коллекторскую форму. Он улыбнулся мне, подмигнул и тут же ударил меня по лбу своей головой. Мир закружился, но я удержался на ногах и ударил панка локтем в грудь. Юного любителя подпольных тусовок отбросило назад, и он отступил кому-то пятки — его тут же толкнули обратно на меня, и я врезал ему еще раз в торс, заставив содержимое его кишечника выйти наружу. Панк наблевал на рукав другому тусовщику, и между ними завязалась драка. В пучину мордоворота затягивались новые люди. Меня толкнули, я толкнул в ответ и отбил кому-то колено ботинком. '…Те радости мгновенья, тот мирный шум дубров, Я скинул всё в карман прожорища большого, Продал за праздные пиры под стеклянным колпаком, Я сжег все свои избушки и отравил лазурные поля, Яростно порвал я белесый парус рыбаря Не видя слез, не внемля стона…' Прямо передо мной пролетел парень с выбитыми зубами — из разбитой губы хлестала кровь. Мне резко прилетело в бедро ногой, да так сильно, что я аж присел, шипя от боли. Я тут же поймал ладонью новый удар обидчика, схватив его за кулак, и сжал свои пальцы так сильно, что кости затрещали. Пока он визжал, садясь на колени, я наоборот встал на ноги и смачной пощечиной по морде опрокинул его на танцпол. Остальные панки под одобрительные свисты подняли избитого мной парня над толпой, и бедолага поплыл над цветастыми головами на волне из рук. Круговерть избиений закручивалась, началось натуральное побоище. В зале раздался выстрел, из прожектора наверху выбило искру, посыпалось стекло. Музыкантов это не остановило — их это только ускорило и раззадорило. В зале началась массовая драка под скоростные запилы. '…Вижу везде невежества убийственный позор, И дворовые толпы измученных рабов. Теперь здесь барство и синтетические чувства, Перипетии судеб в руках неумолимого владельца, Здесь ипотечный ярем до гроба все влекут, Надежд и склонностей в душе питать не смея…' Выставив перед собой руки, я неумолимо шел вперед, разбивая перед собой лица и принимая на блок удары. Бить нужно аккуратно, не в полную силу — а то так я точно кого-нибудь убью. Надо мной пролетали бутылки и какая-то тухлятина — даже синтетическая еда может испортиться. Очередной тяжелый удар по предплечью заставил меня пошатнуться и крикнуть от боли. Передо мной стоял железный панк с бронированной шеей и «руками-базуками». На искусственную кожу была нанизана медная проволока, изогнутая в узоры языков огня. Огромный ублюдок демонстративно размял плечи и попер на меня, раскидывая случайных панков по сторонам, как кегли в боулинге. Я выхватил из ремня электропистолет, направил ствол парню в грудь и нажал на спуск. На кончике серебряной иглы сформировалась яркая вспышка, и под действием магнитов выстрелила молния, поджарив ублюдка. У него свело мышцы — скрутившись в неестественную позу, здоровяк свалился на потрепанный кожаный диван у широкого стола, заваленного мусором. После удара током ему точно придется покупать новую кибердеку. '…Я был хозяин сам себе и сам себя продал, Друзей и братьев в армию наемников отдал, Сестер вручил похоти богатого злодея. Да, я продал подвижные картины счастья, И не взойдет теперь прекрасная заря…' Пробиваясь к выходу, я пропустил пару ударов по лицу, зато отправил в нокаут троих панков — синтетическая кожа на их куртках скрипела под натиском моих кулаков. Уже у лестницы, ведущей наверх, я увидел, как вниз с улицы спускается тощий чувак с бейсбольной битой. Я сплюнул на пол кровью и пошел на него вперед. Он замахнулся, открыв лицо, и моя рука пружиной выпрямилась ему в переносицу — нос взорвался кровью и соплями, бита подлетела в воздух, и я поймал ее. Панк упал на ступеньки, достал из кармана складной нож и по щелчку кнопки выпрямил лезвие. Я резким ударом биты сломал ему кисть, пнул нож в сторону и замахнулся еще раз, желая размазать его голову о бетон. Но вовремя остановился, проглотив ярость, и выкинул биту. Начал подъем наверх — группа как раз заканчила песню, и теперь солист шутливо благодарил аудиторию. Его голос отдалялся с каждым моим шагом по ступенькам наверх: «Спасибо! Если среди вас есть китайские товарищи, то мы примем в дар две миски риса и клизму с устройством слежения!» На улице падал снег и дул прохладный, но нежный весенний ветер. Я подошел к группе курящих и пьющих панков, стоящих под фонарем. Над нами возвышались двадцатиэтажки. — О, куколд! — встретил меня один из них, с самым высоким хаером. — Ты вернулся! — Зацени какое у него лицо разбитое в хлам, — поддержал приятеля второй и затянулся сигаретой. Я заметил, что из своей сигареты он выковырял фильтр. — Ну как, понравилась музыка, пиджачок? — По лицу захотел получить, мальчик? — я достал из кармана пачку и выбил себе сигарету. — Какой я тебе пиджак? Я коллектор, твою мать. У меня с пиджаками общего — только цвет кожи. И то не со всеми. — «Петра Первого» куришь? Красава, чел, — поддержал меня парнишка в куртке-бомбере с коммунистическими значками. — У меня друга убили, — внезапно начал я. Провел пальцем по своей разбитой брови и собрал кровь. — Он тоже панком был, как вы, пацаны. Звали его Гришей, может, знали такого? Он тоже коллектором был. — Знаю его, — ответил панк с хаером. — Он тут часто отвисал, мы с ним вместе вчера бухали. Когда он сказал это, я вспомнил одно из воспоминаний Гриши — его приятель блевал пьяный на асфальт. Я узнал этого парня, он сейчас стоял передо мной. — Крутой он был. — Продолжил знакомый Гриши. — Дрался, как зверь, песни орал, как бешеный, ломал все постоянно. А чего с ним случилось? — Его какая-то девка зарезала, которую он в баре подцепил. Я думал, это тут было, но у вас нет никакого бара. — Зато я знаю, где есть. Ищи эту телку в клубе «Би Ту Си». Там пиджаки сидят. Он вчера к ним поехал — добивать себя, типа, об их синтетическое бухло. Докурив сигарету, я затушил окурок о подошву и скинул на пол в кучу других окурков. — Спасибо. Место я сам найду. — Давай, герой, — панк вытянул вверх руку, слегка согнутую в локте, с повернутым от себя кулаком. — Рот фронт, мужик! Я сделал шаг вперед, но неожиданно для самого себя остановился. — А что за группа играла сегодня? — спросил я. — «Каравелла». * * * Я вернулся к машине и уселся поудобнее. Часы на интерфейсе показывали, что я пробыл в клубе полчаса. Я опустил солнцезащитный козырек и раскрыл створку с зеркалом. Посмотрел на лицо. Мне разбили левую бровь, под ней на скуле разбух темный синяк. Кровью испачкало волосы — локоны прилипли ко лбу. Под щекой с левой стороны я нашел еще один красный ушиб. Из бардачка я достал обеззараживающее средство и налил себе на ссадины и разбитую кожу. Раны защипало так сильно, что я дернулся и зарычал. На бровь наложил пластырь — потом разберусь, что делать дальше. Завел двигатель, открыл ГЛОНАСС и начал искать нужный мне клуб. «Би Ту Си» находился неподалеку — ехать двадцать минут в сторону Новой Москвы-Сити. Глава 13