Чего бы мне это не стоило, но я должен пытаться доказать свою невиновность или сбежать. Моя семья нуждалась во мне. Да, я заслуживал сурового наказания, но мои близкие ни в чем не виноваты. Я встал с пола, прислонился к стене и сконцентрировался на своих мыслях. Белый шум отступил, стал тише. Я ждал, пока дверь не открылась, и в карцер не проник свет ламп, ослепивший меня. * * * — Добро пожаловать, — сказал охранник, приведя меня в цех по производству кибердек. Меня поставили на конвейерную ленту в ряд точно таких же должников в серых робах с массивными ошейниками под подбородком. Такой же ошейник застегнули и на мне. Он тихо и равномерно пищал; мигал зеленым цветом индикатор. Как мне объяснил надзиратель, нам отрубили кибердеку, и потому отследить нас через нее не получилось бы. Для этого и нужны ошейники — в них есть устройство слежения. А на случай бунта через него можно пусть заряд тока, чтобы усмирить должников. Тяжелый ошейник натирал кожу и сдавливал гортань, затрудняя дыхание. Сейчас, когда следить за людьми можно с помощью миниатюрных устройств, такая массивная конструкция была нужна исключительно для унижения человеческого достоинства. По пути в сборочный цех меня провели по коридору, к которому примыкали комнаты с тестировщиками плат. Я видел их работу сквозь панорамные стекла, через которые за ними наблюдали надзиратели. Платы тестировались на людях самым жестоким образом. В нескольких помещениях в ряд стояли кресла, в них сидели тестировщики в окружении людей в лабораторных халатах. У всех тестеров был снят скальп, над их головами нависали автоматические хирургические аппараты. Должникам устанавливали кибердеку, внедряя ее в мозг между полушариями. Испытуемый должен был проверить работоспособность систем и выявить брак на собственной шкуре. Весь день им вставляли деки, вытаскивали их и внедряли новые. Тесты были самые разные. Люди с протезами шевелили конечностями, другие изучали операционные системы, погрузившись в работу с внутренним интерфейсом. Они слушали музыку, испытывали оптику, читая бумажные книги, говорили вслух или просто ходили по выделенным дорожкам. Вдруг, у одного парня в кресле кибердека сгорела и взорвалась сразу после подключения, и наружу из черепной коробки выстрелило серое вещество. Он задергался в конвульсиях, у него заискрилась глазница, и выпала оптика, повиснув на искусственном нерве. Тестера окружили лаборанты, закрывая его спинами. — Ха, видел это? Брак попался, — посмеялся охранник, что вел меня вперед, тыча стволом дробовика мне в спину. — Ладно, пошевеливайся. В сборочном цеху было три конвейерных линии, вдоль которых стояли люди, у каждого была своя задача: паять, клеить, маркировать, протирать спецраствором, соединять провода, вставлять детали, проверять схемы ручными устройствами или просто наблюдать за коллегами. По моим прикидкам под крышей собралось около сотни человек, за всеми наблюдали около десяти стражников — те бродили по второму ярусу, сильно выше первого этажа с рабочими. Они смотрели на заключенных сверху вниз, вооруженные ружьями с транквилизаторами пулями, светошумовыми гранатами и шоковыми дубинками. И я знал, что где-то снаружи завода по бетонным тротуарам ходят патрульные в силовой броне с копьями. Плюс, на плечи каждого должника давил ошейник с батареей, которой хватило бы на один мощный электрический импульс. Моя работа заключалась в проверке заряда аккумуляторов на плате. Я касался кончиком мультиметра до кибердеки и слушал утвердительный писк прибора. При угрожающем писке я должен был снять плату с ленты и положить в пластиковый ящик около себя. По левую руку от меня стоял мужчина средних лет с седыми висками. Он иногда наклонялся в мою сторону и тихо шептал мне, стараясь говорить, когда надсмотрщики отвлекались, или их взгляды были нацелены на другое место. Моего собеседника звали Игорем, он стоял на ленте уже четвертый год. Мы простояли на ленте весь день, и все это время Игорь находил момент, чтобы поговорить со мной, не привлекая внимания охраны. Я узнал от него много любопытной информации. Выяснилось, что мы производили платы для компании TEXP, лидера на рынке кибердек для бедных и малообеспеченных слоев населения. До этого момента я никогда не задумывался, почему их оборудование стоило в два раза дешевле более дорогих аналогов. Оказывается, все дело в рабском труде на фабриках долговых лагерей. Я-то думал, что сейчас все оборудование собирается роботами, но нет — ручной труд по-прежнему использовался. Игорь рассказал мне о других зданиях лагеря. За четыре года он успел поработать на мебельной фабрике, в цеху по производству оружейных имплантов и кибернетических конечностей, тестировщиком плат и глазных имплантов, изредка его вывозили на улицы Москвы с другими заключенными, чтобы латать заборы и дыры на дорожном полотне. Теперь он стоял здесь, в цеху с кибердеками. — Не бойся, — говорил он мне, — ты крепкий парень, сразу видно. Тебя точно позовут к «Троянцам», им всегда не хватает людей. Да, меня вполне могли завербовать в ЧОП, который формировался для банка из должников. Если позовут — воспользуюсь предложением. Но навряд ли мне так повезет. Скорее, мне отрежут руки, заменят их на протезы, и тогда я буду тестировать какие-нибудь дешевые аналоги «альтеров», пока бракованная модель не выжжет мне нервную систему. Я стоял и работал очень долго, казалось, прошло часов шесть без перерывов. Окон на фабрике не было, так что я не мог понять, какое сейчас время дня. У меня отказывали ноги, хотелось присесть, а от света ярких белых ламп у меня разболелась голова. От монотонной работы уже дрожали руки. В какой-то момент у меня просто отключился мозг, и я превратился в конвейерную машину. Из этого транса меня вывел раскатистый звук механического звонка, раздавшийся над всем сборочным цехом. Игорь потряс меня за плечо. «Все, пошли», — сказал он, и я пошел за ним. Должники выстроились в несколько рядов в сторону выхода и в сопровождении конвоя покинули фабрику. Снаружи я увидел силуэт Луны на вечернем небе, уже смеркалось. Мне ужасно хотелось уснуть — я не спал уже больше суток. И непонятно, когда у меня получится отдохнуть. В камере меня будут ждать люди, с которыми я дрался до этого, и нет никакой гарантии, что они просто не удавят меня во сне. Под ногами заключенных хлюпала вязкая весенняя грязь, с неба падал снег вперемешку с холодной моросью, блестящей в свете прожекторов. Роба моментально потяжелела, став сырой и липкой. Я заметил впереди чадящие черным дымом трубы и спросил у Игоря, что это за здание. Там находилась местная переработка. Должники редко доживали до выхода из лагеря, и их прямо тут же и утилизировали. Разбирали тела на запчасти, вытаскивали железо, деку, синтетические органы, спиливали кости, изымали пучки нервной системы и крепкую плоть, откачивали жир, кровь и мозги, выкручивали наномодификации, снимали протезы… В общем, изымали все, что потом шло в производство имплантов. Остатки сжигали. Кладбища в России давно переполнились, и потому правительство разрешило пускать тела в переработку. Не знаю, как в других городах, но в Новой Москве сложился такой порядок. Нас провели до столовой, завели вовнутрь, и я увидел людный зал, тесно набитый должниками, гремела посуда. Проследовав за толпой, я дошел до раздачи. Как и другие заключенные, я подвел ладонь к терминалу, датчик считал данные моего NFC-чипа, и мне выдало тарелку с бруском жира, слепленного из масел и парафиновой смолы. Дешевая и сытная еда, но до чего же мерзкая на вкус. К бруску шел стаканчик вонючей водопроводной воды, чтобы куски жира можно было запить и продавить по глотке вниз — вязкая масса постоянно норовила застрять в горле и передавить дыхание. За ужином я осмотрелся и поймал на себе несколько злобных взглядов. Один из заключенных показал на меня ложкой, а потом прочертил ей линию по своей шее. Да, навряд ли я проживу здесь больше месяца. Придется драться. А если буду драться, администрация объявит меня проблемным кадром, направит в тестировщики дек и там же утилизирует. После ужина всех нас повели по казармам, но конвоиры задержали меня и тычками дубинок повели в ином направлении. К башне над лагерем. Глава 16 — Ну здравствуй, Андриевский, — проговорил знакомый голос. Я поднял голову и увидел входящего в помещение Строганова. Довольного собой и бодрого. Не знаю, на чем сидит этот пиджак, но надеюсь, что эта дрянь сведёт его в могилу как можно скорее. Если я не доберусь до него первым. А мне этого хотелось бы. — Пошел ты, — ответил я и отвернулся. Меньше всего мне хотелось видеть эту рожу. Я был пристегнут к столу наручниками, а за дверью стояла корпоративная охрана. Этот урод чувствовал себя в полной безопасности. По больше части так оно и было, ведь кого он видел сейчас? Сломленного человека с отключенными имплантами. — Я надеюсь, ты думал обо мне, — сказал он и уселся на стул напротив. — Я не по этому делу, — ответил я. — Так и знал, что ты из любителей зайти с черного входа. — Очень смешно! — он криво усмехнулся. — Но я был уверен, что тебе в первые же сутки прочистят мозги. И ты вспомнишь, где видел меня в последний раз. Четыре года назад. Вспоминай, черт тебя дери! Последние слова он прокричал. Я повернулся, посмотрел на него, внимательно всмотрелся в лицо. Нет. Не помню. Вообще ничего не помню. — Что я тебе сделал? — спросил я. — Убил твоего друга? Трахнул твою девушку? Продал на органы твоего дорогого кота? — Нет, Андриевский, если бы все было так, то я бы забыл об этом. Но твое дело стоило мне карьеры. Семьдесят шестой, лето. Конвой «РосИнКома». Помнишь? Я вспомнил. Да, было дело, мы брали корпоратский конвой. Я тогда плотно работал с Карой, ещё до того, как она сошла с ума на своей паранойе. Все было как обычно, толпа наемников, охранники, резня, а потом вывоз груза. Сработано быстро и четко. Вот только причем тут он? — Тебя там не было, — сказал я. — Мы не оставили никого в живых. Это тоже было правдой. Наемники стараются не оставлять свидетелей. Никто не должен знать, кто именно атаковал конвой, иначе пиджаки придут за каждым. — Оставили, — покачал он головой. — Вот только меня там действительно не было. Но я руководил тем конвоем. Прокладка маршрута, логистика — все было на мне. А потом меня обвинили, якобы я слил маршрут решалам, и выгнали. Теперь мне приходится работать инспектором в коллекторском отделе. Ты хоть представляешь, насколько это мерзко? Я промолчал. За последние несколько суток я и сам успел переосмыслить свою жизнь и работу. — Как такие, как ты, вообще ходят по земле? — спросил он. — Сперва ты убивал и грабил, потом ты отбирал у людей последнее. И снова убивал. Как ты можешь смотреть на себя в зеркало? — Почему я? — спросил я. — Что? — не понял он вопроса. — Почему я? — я повторил. — В том деле участвовали два десятка парней. Ты мог прихватить любого из них. Но ты почему-то выбрал меня. — Мы взяли одного из вас, — он улыбнулся, и его физиономия показалась мне мерзкой. Сразу захотелось садануть чем-нибудь тяжёлым, жаль под рукой ничего не было. — Он указал на тебя. Ты планировал дело. Ты командовал. Это тоже было правдой. Практически все дело было на мне. И это при том, что заработал я на нем не так уж и много. Тысяч восемьдесят, насколько я помню. Груз был не таким уж дорогим, да и делить пришлось на слишком много участников, и это не считая долю решалы. — Ты лишил меня карьеры, — сказал он. — А я в ответ лишил тебя всего. Твоя жена… Как ты думаешь, она мне даст, если я пообещаю скостить тебе срок? Я почувствовал, как лицо само собой превращается в злобную маску, и с трудом сумел удержаться от того, чтобы наброситься на него. Нет. Я так ничего не добьюсь. — Уверен, даст, она тебя любит. Будет просить, чтобы я ничего тебе не рассказывал. Ох, как это будет сладко. А потом… Ничего не будет, понимаешь? Я же не собираюсь держать своего слова. — Рано или поздно тебя выведут на чистую воду, — сказал я. — Узнают, что ты подделал доказательства. И мы встретимся тут снова. — Ты думаешь кому-то есть дело? — он ухмыльнулся. — Дело уже раскрыто, у банка появился новый работник. Я получу премию за то, чтобы взял тебя. А доказательства… Кому до них дело? Такое уж время, извини меня. Но я оставил копии. Они у меня дома, в моем личном архиве. Я буду пересматривать их и вспоминать о тебе, пока ты будешь гнить здесь. Этот человек сошел с ума от ненависти. Может быть, причиной этому были ещё и вещества, на которых он сидел, чтобы работать дольше и лучше. Но он определенно был психом, самым настоящим, я на таких насмотрелся. Куда вообще отдел кадров смотрит? — Деньги, — сказал я. — У меня есть деньги. Я ураганил четыре года. Неужели ты думаешь, что все, что у меня было, я потратил на квартиру? И я отдам их тебе. — Вот как? — спросил он. — Ну и чего ты хочешь? — Не трогай моих родных. Оставь их в покое. — Я подумаю, — он улыбнулся. — Ну? И где они? — В контейнере на Малой Морской. Номер — семь, семь, три. Код от замка… — Погоди, — он огляделся, посмотрел на дверь, на стену, на которой висела камера, а потом подвинулся поближе. — Ну? Камера наверняка не работала. В допросных вообще они редко когда работали, никто же не хочет фиксировать собственные преступления. Если спросят, то можно сказать, что был сбой. Однако он решил перестраховаться, удостовериться, что его никто не услышал. Цепочка на наручниках была достаточно длинной, чтобы человек мог взять ручку и что-нибудь написать. Или подписать какие-нибудь бумаги… И этой длины хватило для задуманного. Я толкнулся вперёд, схватил его одной рукой за ворот и припечатал к столу. Он успел вскрикнуть, но через секунду цепь уже обернулась вокруг его горла. Я рванул на себя что было сил.