Часть 102 из 117 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Дочерти будет молчать, а Джессика Макфи, Рут Лафлин и Лора Страхан умрут. Они будут умирать от голода и обезвоживания, пока их внутренние органы не перестанут функционировать. А вы будете сидеть здесь и позволите этому произойти?
Не говоря уже о том, что Раскольник сделает с Хитрюгой.
– Это все не так просто, потому что…
– Вы пригласили Дочерти на это расследование. Он здесь из-за вас.
Найт пожевал губу.
– Ладно. – Подошел к столу и набрал номер на интеркоме. Сел на стул.
Динамик забормотал, потом из телевизора донеслось что-то вроде хард-рок версии гимна Шотландии. Несс слегка осела, выругалась, потом вынула мобильный телефон:
– Я занята.
Круто. Я постучал по микрофону.
– Вы задаете неправильные вопросы.
На экране ее спина напряглась, она отвернулась от стола, зашептала:
– Вы понимаете, насколько непрофессионально вы себя…
– Эй, это я, что ли, не выключил мобильник во время допроса? Продолжайте.
Элис склонилась над столом, заговорила громче:
– Вы сказали, что не нуждаетесь в моей помощи, но тот, кто вам советует, делает это неправильно. Все это уже отрепетировано. Каждое вещественное доказательство, которое вы ему предъявите, – у него на все будет объяснение.
– И вы полагаете, что можете это изменить, не так ли?
– Он поставил перед вами непростую задачу – если он все это делал для того, чтобы влезть в голову Потрошителя, то к каким выводам он пришел?
– Я ничего не…
– На людях Дочерти самовлюблен и нарциссичен, но наедине с самим собой он робок и неуверен. Та личность, с которой вы имеете дело сейчас, хочет произвести впечатление. Позвольте ему это сделать. Если мы сможем втянуть его в фантазию о том, что это всего лишь невинное недоразумение, он сможет говорить о том, что сделал, как будто он кто-то другой, и мы воспользуемся этим, чтобы найти его жертвы.
– Спасибо. – Несс прижала телефон к груди. – Итак, доктор Дочерти, если вы сделали все это для того, чтобы лучше понять Потрошителя, скажите нам, к каким выводам вы пришли?
Он повернулся и улыбнулся в камеру:
– Так, так, так. Неужели это доктор Макдональд? Какой прекрасный вопрос.
– Все это «неприятное» мастурбирование над фотографиями убитых женщин, что вам все это дало?
Он не отвел взгляда от камеры:
– Я хочу, чтобы вы знали, доктор, что я не буду подавать на вас в суд за нападение на меня. Я понимаю, что это – простое недоразумение. Под горячую руку. Любой, не владеющий фактами, сделал бы то же самое.
Джейкобсон стукнул по столу:
– Пожалуйста, доктор Дочерти, чему вы научились?
Он оторвал взгляд от камеры:
– Потрошитель – очень сложное животное. Его ненависть к женщинам проистекает из жестокого к нему отношения его матери…
* * *
Комната криминального отдела была забита до отказа. Все сидели на телефонах, вызванивая разные конторы, собирали информацию. Посреди демонстрационной доски висела увеличенная фотография доктора Дочерти в окружении прямоугольников, соединительных линий и вопросительных знаков.
Я присел на край рабочего стола Роны:
– Есть что-нибудь?
Она вынула изо рта шариковую ручку:
– У него целая куча престарелых родственников, владеющих недвижимостью в Каслвью, Блэквол Хилл, Данди и Стоунхэвене. Это все бесполезно, зачем ему разделывать девчонок в Данди, а потом тащиться сюда по А90 и сбрасывать их где-то здесь. Сам понимаешь, это совсем непросто. Мы по всем местам наряды разослали. – Рона покрутилась на стуле, свесив руки вдоль тела. Кивнула на фотографию Дочерти: – Всегда знала, что он скользкий мерзавец… Супер его еще не расколола?
– Сказал, что он брал трофеи из вещдоков для того, чтобы думать, как Потрошитель.
– Надо бы вам присоединиться, шеф.
– Это не кино. Гражданским не позволяют допрашивать серийных убийц.
– Хм… – Кивнула. Вынула ежедневник, открыла на закладке. – Я поговорила с парнем, который заведует психиатрическим отделением в каслхиллской больнице, профессор Бартлет. Кажется, доктор Фредерик Дочерти регулярно посещал Рут Лафлин и Мэри Джордан, когда они там лежали. Месяцев шесть ими занимался, бесплатно.
Вот бедняги. Что он, черт бы его взял, им говорил? Сидел там, раз в неделю, в комнате вместе с женщинами, над которыми так измывался. Глумился над ними? Фантазии свои высвобождал, занимался самоудовлетворением, пока они лежали там, накачанные лекарствами по самые уши?
Я пару раз стукнул тростью по полу. Глянул из окна на черные облака, раскинувшие свои крылья над городом.
Куда, черт возьми, он их отвозил?..
– Свяжись с шутниками, которые камерами наблюдения заведуют, пусть прогонят пленки через систему с автоматическим распознаванием номеров автомобилей за последние четыре дня. Пусть ищут «вольво» Дочерти. Если повезет, у нас будет хоть какая-то наводка, в какой части города искать.
– Чтобы прогнать все через систему, пара дней потребуется. Вы сами знаете, как они работают.
– Пригрози.
– Заметано. – Рона ухмыльнулась. – Хотела вам сказать – вечеринка сегодня вечером. – Улыбка исчезла. – Вы придете?
– Как я могу это пропустить… Вот черт. – Достал неофициальный телефон.
– Хендерсон.
Раскольник Макфи.
– Где моя гребаная дочь?
Я закрыл микрофон рукой, встал:
– Извини, нужно поговорить.
Поковылял из отдела в коридор.
– Мы проверяем адреса, к которым он имел доступ. Скоро ее найдем.
– «По числу сорока дней, в которые вы осматривали землю, вы понесете наказание за грехи ваши сорок лет, год за день, дабы вы познали, что значит быть оставленным Мною». Числа, четырнадцать, тридцать четыре.
– Да ради бога, мы этим занимаемся, о’кей? А теперь пошел на хер и дай мне заниматься моей работой!
Молчание.
– Ты меня слышишь?
Ничего.
– Алло?
Я прислонился спиной к стене, чтобы не очень давило на правую ногу. Пусть расплавленное стекло в костях немного остынет.
– Я помню, как себя чувствовал. Когда пропала Ребекка, мы подумали, что она сбежала. Подумали, что сделали что-то не так. Что были плохими родителями. – Я закрыл глаза, впустил в себя темноту. – Потом, спустя двенадцать месяцев, я получил самодельную открытку с ее фотографией, на ней она сидела, привязанная к стулу. Как только я взял в руки открытку, сразу все понял. Понял, что это он и она не пропала, а мертва. – Пол снова надавил мне на правую ногу, стекло опять задвигалось, его осколки проткнули кожу. Я наклонился вперед, чтобы огонь вспыхнул. Чтобы горел хорошо и не гас. – И еще я понял, что смерть ее не была быстрой. И с тех пор каждый год я получал открытку, на которой было изображено, как он пытал ее.
Голос у Раскольника стал холодным и скрипучим:
– И что бы ты сделал, если бы узнал, что его посадили в камеру, тихую такую и уютную? Что его кормят три раза в день и дают хорошую чашку чаю?
Я бы вырвал ублюдку горло и сделал бы то же самое с тем, кто попытался мне помешать.