Из коридора донеслись звуки смываемой воды, потом что-то хлопнуло, наверное, дверь туалета, потом еще хлопок. Спальня. Она, наверное, даже руки не вымыла. Элис стояла у дверей, смотрела через плечо, обнимая себя руками. – Как ты думаешь, нам следует поговорить с ее социальным работником и проверяющими, она ведь не может… – Я думаю, им прекрасно известно, что она очень подозрительна. Подошел к видеокамере, немного поправил экран. Включил. Экран засветился голубым, загорелся ряд иконок внизу. «Перемотка», «стоп», «запись». Я нажал на «плей», экран заполнился ковром и камином – очевидно, снимали с этого места. В кадр вошла Каннингем в черном бюстгальтере и трусиках, сквозь бледную кожу просвечивают синие вены на ногах, пупок торчит. Неуклюже легла на ковер – беременный живот явно ей мешал. Бросила кокетливый взгляд в камеру и начала себя тереть, облизывая губы и стягивая с груди бюстгальтер. Я врезал по «перемотке» – Каннингем вскочила на ноги и, пятясь, выбежала из кадра. Откуда-то из гостиной донеслось пение. Голос не самый замечательный, но и не противный. – Пускай нам станет страшно, мы не пойдем назад, нам нравятся ужасно чипсы и лимонад… – Каннингем, наверное, с какой стати Бабз горланить «Храбрую песню»? – Мы «Песню храбрую» споем, когда подступит страх, ведь с песней мы не пропадем, она у нас в сердцах… На экране появился маленький мальчик, белокурый, из одежды только нижняя рубашка. На голых руках и ногах красные рубцы. По виду года четыре или пять. Я нажал на «паузу», он остановился, уставившись голубыми глазами в камеру, слезы на щеках, на верхней губе блестят сопли. – О всякой нечисти забудь, ей нас не запугать… Я еще перемотал. Каннингем вернулась в кадр, совершенно голая, за исключением пары черных кожаных перчаток. – Мы «Песню храбрую» споем, заставим их уйти… А потом она стала… Не выдержал, вырубил камеру. Отошел в сторону. – Эш? С тобой все в порядке? Ты весь красный. – «Храбрая песня», «Храбрая песня», ее поем, когда мы вместе… Я отвернулся, стал смотреть на закрытые жалюзи. – Давай ее сюда. Тащи сюда эту гнусную суку. Быстро. – И если петь ее всю ночь, тогда уходят страхи прочь. Гипсокартон завибрировал, когда я врезал по нему кулаком. – И скажи этой твари, ЧТОБЫ ЗАТКНУЛАСЬ, МАТЬ ЕЕ! Молчание. Элис шаркнула маленькими красными кедами и выскочила из комнаты. Приглушенный разговор в коридоре, потом загрохотал голос Бабз: – Так, все, хватит. Давай-ка одевайся. Быстро. Через пару минут Элис вернулась с Каннингем. Бабз прикрывала тылы, заблокировав дверной проем. Каннингем сменила халат на платье для беременных, темно-синее, в мелкий красный цветочек. Кроссовки. Белый кардиган. Села на диван, сжала руки в кулаки, потом разжала, как будто пытаясь избавиться от судорог. – Я ничего не сделала. Я схватил камеру вместе с треногой и сунул ей под нос: – А ТЕПЕРЬ СКАЖИ ЕЩЕ РАЗ! Она отпрянула, вжимаясь в диванную обивку: – Вы ордер мне не предъявили. Это не может считаться уликой. – Улыбнулась. – Я свои права знаю. Мне нужен адвокат. – О, я знаю, что тебе нужно… – Поставил видеокамеру на телевизор. – Кто это? Соседский мальчик? Готов поспорить, что так и есть. Чудесная доверчивая семья, которая не знает, что ты любишь развлекаться с маленькими мальчиками. И как ты думаешь, что они сделают, когда я покажу им этот фильм? Пригласят тебя на выпивку с легкими закусками? – Я знаю свои права. Я улыбнулся ей. Это потребовало кое-каких усилий, но я справился. Успокоился, закрепил улыбку: – Ты, кажется, спутала нас с офицерами полиции. Нам наплевать на возню с уликами, мы это делать не обязаны. – Наклонился к ней: – Видишь мою подругу у дверей? У нее обрез в багажнике. Уверяю тебя, она очень позабавится, когда отстрелит тебе коленные чашечки. – Вы что, не полицейские? – Каннингем отвела взгляд от меня, взглянула на Бабз. – Вы не имеете права прикасаться ко мне. Я бере… – Вообще-то, – Бабз подвигала плечами, сжала-разжала кулаки, – я и не собираюсь патроны тратить. С ломом поработаю. Ломом такое можно натворить. – Я вам не верю. – Вздернула подбородок. – Вы пытаетесь меня напугать, но у вас ничего не получится. – Оскалилась. – Беременная я. Хочешь коленную чашечку отстрелить беременной женщине? Не. Не получится. Пошли вон из моего дома. Элис села на краешек дивана. Сплела пальцы, положив их на колени: – Вирджиния, вы правы. Они ничего вам не сделают. Как они могут? Но, понимаете, мы преследуем одного очень плохого человека, который вспарывает женщинам животы и зашивает внутрь разные штуки. Нам кажется, что вы знаете, кто он. Может быть, поможете нам в этот раз? – Я хочу, чтобы вы убрались из моего дома. Элис взглянула на меня: – Эш, когда был звонок? Быстро взглянул на письмо от Сабира: – В прошлую среду, пять дней назад. В половине пятого. Звонок длился пятнадцать минут. Каннингем скрестила руки под оплывшими грудями: – Заканчивайте, или я закричу. – Вирджиния, вы не виноваты в том, что общество не понимает вашей любви, не правда ли? Вы любите этих мальчиков, а они конечно же любят вас. Но этот человек – он очень плохой. И все, что происходит, в этом только его вина. Мы бы не пришли к вам, это все из-за него. Он вынудил нас обратиться к вам. – Я… – Снова закрыла рот. Вздернула вверх плечо, почти к уху. – Я ничего не сделала. – Я знаю, что вы ничего не сделали, Вирджиния, но мы хотим, чтобы вы стали героем и помогли нам поймать его. Вы ведь хотите стать героем, не так ли? Чтобы люди посмотрели на вас по-другому? Сейчас ведь они все понимают вас неправильно, да? Думают, что вы чудовище, а вы совсем не такая. Будет здорово доказать им это. С вами ничего плохого не случится, я вам обещаю. – Я… – Вздох. Посмотрела вверх, на угол комнаты, как будто там был написан ответ. – Они меня не знают. Настоящую. – Так что, вам позвонили в прошлую среду, в половине пятого. Это был кто-то, кого вы знаете? – Я… Я не помню. На прошлой неделе часто звонили. Ну, это насчет подготовки к рождению ребенка, вы понимаете? Хотела приготовиться, чтобы в порядке было все. – Вспомните, пожалуйста, прошлую среду. Половина пятого, днем, что вы тогда делали? Бросила взгляд на видеокамеру: – Я это… пирог пекла. Шоколадный. Шоколад все любят. – Это было, когда зазвонил телефон, да, Вирджиния? Нахмурилась: – Это вроде какой-то опрос был. Ну, знаете, типа «по шкале от одного до пяти дайте оценку назначенной вам акушерке». Они все спрашивают и спрашивают. Элис положила руку на колено Каннингем: – Может быть, еще что-то было? Еще кто-нибудь звонил? Покачала головой: – Нет, только этот дурацкий опрос, я точно помню, я как раз… пирог пекла. – Вы уверены? – Сказала же. – Хорошо, я вам верю. – Элис похлопала ее по колену. Потом посмотрела на меня: – Вот и все.