Я кивнул на телефонную трубку и сжал другую руку в кулак, немедленно ответивший мне пронзительной болью. Она покачала головой: – Да, детектив-суперинтендант. Вот ведь маленький волосатый урод. Щелкнул кнопкой спикерфона, прежде чем он смог сказать еще какую-нибудь гадость, и снова поднес мобильник к уху: – Как у нас дела с Сабиром? Он уже поработал с центральной базой данных? – А вот ты позвони ему и выясни. Веришь или нет, Эш, но моя работа – руководить группой, а не мотаться у тебя на посылках. Я уже начинаю думать, что ты почти нормальный офицер полиции, не разочаровывай меня. – Потом щелк, и связь прервалась. Я сунул мобильник обратно в карман: – Не обращай на него внимания, он обычный задрот. Входная дверь номера двенадцать распахнулась, из нее вышел большой мужчина. Высокий, широкоплечий, волосы зачесаны назад, черное пальто, темно-серый костюм, лимонного цвета рубашка и галстук в полоску. Нос крючком, лоб высокий. Выглядел весьма солидно. Я сверился с фотографией, которую миссис Керриган оставила на каминной полке. Имя – ПОЛ МЭНСОН – выведено шариковой ручкой печатными буквами на обратной стороне фотографии вместе с домашним адресом и номером мобильного телефона. Точно он. Рядом с Мэнсоном возникла женщина, протянула ему портфель, потом встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. Потом появился маленький мальчик в синем с золотом блейзере школы Маршала. Мэнсон протянул руку, потрепал его по волосам. Потом повернулся и потопал вниз по ступенькам к «порше», припаркованному на гравийной подъездной дорожке. – Ты только погляди на них. Прямо как с рекламы зубной пасты. Мэнсон влез в машину, и та заворчала, как сердитый ротвейлер. Наверное, у него был пульт дистанционный, потому что ворота сразу же щелкнули и распахнулись. Элис облизала губы: – Я… не думаю, что смогу… – Слышала, что сказала миссис Керриган, – он бухгалтер мафии. И вот это все – дом, одежда, частная школа, – все это оплачивается наркотиками, проституцией, вымогательством, избиениями и убийствами. А этот ублюдок просто смазка, которая помогает колесам крутиться. – Но это не значит, что он должен умереть. – Или он, или Хитрюга. Заводи машину. * * * – Так, отлично, притормози немного, пропусти вперед еще одну. Элис притормозила перед развязкой, немного подождала, потом снова скользнула в поток машин. – Ну вот, у тебя очень естественно выходит. Справа вдоль дороги река, вроде узкой бетонной ленты. Слева – викторианские особнячки, расставленные строгим геометрическим узором. Престижные офисы с солидными названиями терлись плечами с единственным в Олдкасле пятизвездочным отелем. Ехавший впереди Мэнсон свернул налево, к Вайнд. Элис поехала вслед за ним. Держалась на расстоянии. Не газовала, на хвост не липла. В общем, все делала как надо. Облизала губы: – Эш, нам надо поговорить о… – Следи за машиной. Так, следующий поворот направо. Свернула в переулок, застроенный с обеих сторон особняками из песчаника. Только на этот раз колонны были из мрамора или из гранита. «Порше» припарковался у обочины. – Теперь проезжаешь мимо него и сворачиваешь налево. – Но… – Ты ведешь машину, а Мэнсон – моя забота. Я повернул зеркало заднего вида и стал наблюдать за тем, как он вылезает из машины и идет к стоявшему напротив зданию, как поднимался по ступенькам. «Ягуар» сделал поворот, и Мэнсон исчез из поля зрения. Я похлопал по приборной доске: – Здесь припаркуйся. Элис так и сделала, уткнулась в бордюр прямо под облетевшей рябиной. Выдохнула. Закрыла глаза и склонилась над рулем. – Все отлично сделала. – Я наклонился и потер ей спину. – Горжусь тобой. – Мерзко себя чувствую. Пульс зашкаливает, голова кружится. Тошнит. Желудок крутит. – Закрыла глаза. – И все время перед глазами стоит, как он корчится, трясется, кровью истекает, а она указательным пальцем… – Ты ничем не могла помочь. – И глаз… – Ее передернуло, провела рукой по лицу. У тридцати процентов людей, ставших свидетелями травматического случая, развивается посттравматическое стрессовое расстройство. Я расстегнул ремень безопасности, вытянул больную ногу: – Ты – судебный психолог, наверное, хуже этого видела, гораздо хуже… – Но не в реальной жизни! На фотографиях, на вскрытиях, на местах преступлений. Но никогда вот так вот… на самом деле. – Глубоко вздохнула, вздрогнула еще раз. – Тебе, Элис, нужна смещенная активность, ты все время должна быть чем-то занята. Ты постоянно помогаешь людям в подобных ситуациях – вот и отнесись к себе, как к еще одному пациенту. А если это слишком мрачно, чтобы еще раз рассмотреть, то дистанцируйся от этого, пусть этим займется твое подсознание. – Нахмурилась. – Еще можно попробовать поиграть в жестокие видеоигры. Или это работает только до события? Не знаю, Элис, нужно посмотреть в Интернете… – Взглянула на меня, моргнула. – Что? – Ты сама с собой разговариваешь. Уставилась на пальцы рук, сплетенные на коленях: – Не хочу в квартиру возвращаться. Не смогу оставаться там. После этого… – Слезы заблестели в уголках глаз. Я еще раз потер ей спину: – Все в порядке. Я что-нибудь придумаю. Снимем номер в гостинице или квартиру на несколько дней. Слабая болезненная улыбка. – Расскажи мне что-нибудь о Потрошителе. – Его сейчас по-другому называют. – Нет, что-нибудь из самого начала расследования. – Хорошо. – Я выбрался в темноту, оперся на трость. – Давным-давно, не знаю где, жил-поживал добрый молодец, и звали его Гарет Мартин. Детство у него было не из самых приятных, и добрую его часть ему довелось провести в местной психиатрической клинике. А как-то раз он даже поджег магазин в Логансферри. – Хлопнула дверь машины. – Мне, черт возьми, кажется, что так и было на самом деле. Элис вылезла с другой стороны. Пикнула замками: – А если кто-нибудь номера заметил? Луч света прорезал низкие облака, и солнце ушло за горизонт, оставив на сером золотисто-розовый шрам. – Как ты думаешь, почему я свинтил машину от дома каких-то стариков? Они неделями не будут замечать, что машина куда-то пропала. А потом, скорее всего, подумают, что забыли ее там, где припарковали. – Я прохромал мимо, направляясь к улице, с которой мы свернули. – Четыре недели спустя после того, как была найдена Рут Лафлин, Гарет заявился в полицейский участок на Григсон-лейн, весь в крови, положил на стойку пластикового пупса и стал угрожать дежурному кухонным ножом. Мы повернули за угол на Ааронович-лейн. По обеим сторонам улицы блестели латунные таблички. Адвокат. Бухгалтер. Биржевой брокер. Адвокат. Адвокат. PR-агентство. Адвокат. И потом дом, в который зашел Мэнсон, номер тридцать семь. «ДЭЙВИС, ВЕЛЛМАН и МЭНСОН *** ДИПЛОМИРОВАННЫЕ БУХГАЛТЕРЫ». В раннем утреннем солнце блестели мраморные ступени, ведущие к черной деревянной двери с латунным дверным молотком, приделанном прямо посредине. Преступление явно себя оправдывало. – Гарет признался в четырех убийствах и в трех похищениях. Сказал, что сделал это потому, что его бабушка, когда ему было пять лет, мыла ему гениталии хлоркой и каустической содой. Элис остановилась у ступенек: – Бедный мальчик… – Да хрень это все конечно же, прочитал в каком-нибудь криминальном романе. – О-о. – Посмотрела на окна дома. – Убивать Мэнсона глупо. – А у нас есть другой выбор? Это… – Я совсем другое имею в виду. – Посмотрела на меня. – Если мы убьем его сейчас, что мы будем с ним делать? Мотаться по городу с трупом в багажнике, пока не наступит время передачи, в смысле, мы в краденой машине, кто-то может заметить, или нас остановят, обыщут и труп найдут?