– Он явно что-то искал. Все сначала обшарил, а потом разгромил. На кухне то же самое, и в ванной комнате содержимое медицинского шкафчика разбросано по всему полу. Элис присела на корточки и стала рыться в бутылочках и флакончиках. Хмуро посмотрела на меня: – Ее антидепрессанты пропали. Она мне сказала, что совсем недавно получила свежие рецепты на нортиптилин. Тут пачки три-четыре должны были лежать. – На что ему ее антидепрессанты? – Ну… если смешать нортиптилин с алкоголем, получится очень неплохое успокоительное. – У него есть доступ к хирургическим анестетикам, зачем ему… Да ради бога, чего еще? – Вынул мобильный телефон, нажал на кнопку: – Хендерсон. Голос на другом конце линии был тихий и отрывистый, как будто говоривший боялся, что его подслушают. – Мы попали. Мы все попали, абсолютно! Я посмотрел на экран телефона. Номер был мне неизвестен. – Кто это? – Вам нужно срочно ехать в Каррик Гарденз. Дом Вирджинии Каннингем. Он мертв. Нужно, чтобы наши истории совпадали. О, как мы облажались… – Отключилась. Я сунул мобильник обратно в карман. Вирджиния Каннингем, наша дружелюбная беременная соседка, растлительница малолетних. Элис уставилась на меня: – Что? – Понятия не имею. Давай в машину. * * * Детектив-констебль Ненова ждала нас у входной двери. Стояла, съежившись, пряталась от дождя. А дождь изливался с мрачного серого неба, утрамбовывая палисадник перед домом. Оглянулась через плечо, переминаясь с ноги на ногу: – Мы не виноваты, да и как об этом мы могли узнать? – Ненова облизала губы. – Нужно успокоиться и подумать, что будем делать. Правильно? Элис посмотрела ей за спину, вглубь дома. Держала зонт двумя руками, а он сотрясался под напором проливного дождя. – Что-то случилось? – Конечно случилось, мы в полном дерьме. – Ненова повернулась и потопала по прихожей, дошла до конца, повернулась и пошла в нашу сторону. – Мы ничего не знали, о’кей? Откуда мы могли знать? Я зашел внутрь. Дверь в гостиную была открыта. Ее напарник, Маккевит, сидел, сгорбившись, на диване, колени сжаты, одна нога дергалась, как будто отбивала ритм «дет-метал». Из комнаты доносился резкий тошнотный запах. Когда мы проходили мимо, парень поднял глаза: – Мы в этом не виноваты… Элис захлопнула входную дверь и поставила капающий зонтик в угол: – Эш, что происходит? – Понятия не имею. Ненова повернула за угол, остановилась напротив дверей в ванную комнату и спальню и, поднеся руку ко рту, стала обкусывать кожу вокруг ногтей. – Нам просто нужно согласовать наши истории, вот и все. Все будет в порядке. Нам просто… Я схватил ее за руку: – Что, черт возьми, здесь произошло? Она сбросила мою руку: – Мы… – Взглянула на дверь спальни. – Мы пришли, чтобы обыскать дом, может, найдутся другие видеокассеты с записями, или ноутбук, или фотографии детей. Вчера это нужно было сделать, но наше подразделение сократили, еще три офицера заболели из-за стресса, а потом, в конце дня, нас нагрузили, и вообще мы не виноваты! Господи ты боже мой. – Что вы нашли? Она повернула ручку двери в спальню. Толкнула. В холл вырвался знакомый приторный запах. Как у мяса, которое забыли положить в холодильник. Ненова показала пальцем на платяной шкаф. Пол заскрипел под ногами, когда я стал осторожно пробираться мимо кровати к открытому гардеробу. В одной стороне шкафа висели рубашки и куртки, в другой – пара длинных платьев. Обувные коробки на полке. Куча туфель и ботинок на дне. Из нее торчала маленькая бледная рука, восковые пальцы скрючены. У меня в горле встал комок. Она кого-то убила. Спрятала тело. И все время, пока мы были в доме, мертвый ребенок находился в этом гребаном гардеробе. Сука… Руки сжались в кулаки, суставы заныли. – Звони криминалистам, пусть всю команду сюда направляют. Улицу перекройте. Ребенка сфотографируйте, обойдите соседей, выясните, может, пропал кто-то, и… Что? Ненова подошла к прикроватной тумбочке, кивнула. Натянула пару нитриловых перчаток, взяла лежавший на тумбочке мобильный телефон. К нему была привинчена небольшая тренога. Откашлялась. – Он был направлен на кровать, я его проверила. – Взглянула на платяной шкаф. – Это было до того, как мы нашли… – Она включила телефон, пару раз ткнула пальцем в экран, потом перевернула его и передала мне. На экране пошел видеоклип. Вирджиния Каннингем в трусах и бюстгальтере, громадный беременный живот давит на пригвожденное к кровати тельце. Под ней извивается маленький мальчик, лет четырех-пяти, не больше. Из динамика телефона захрипел ее голос, слегка искаженный, – она пела: – Пускай нам станет страшно, мы не пойдем назад, нам нравятся ужасно чипсы и лимонад… Обеими руками схватила мальчика за горло, нависла над ним и сжала руки, надавив всем своим весом. – Мы «Песню храбрую» споем, когда подступит страх, ведь с песней мы не пропадем, она у нас в сердцах… Ладони мальчишки захлопали по ее голым рукам, нога задергалась, а она все продолжала и продолжала давить, перекрывая ему воздух. – О всякой нечисти забудь, ей нас не запугать… Он ударил рукой по ее лицу, она отдернула голову и снова продолжила сжимать руками его горло. – Мы «Песню храбрую» споем, заставим их уйти… Руки ребенка обмякли и перестали сопротивляться. Потом вытянулись вдоль тела. – «Храбрая песня», «Храбрая песня», ее поем, когда мы вместе… Я сглотнул слюну. – Когда это было? На камере есть временная метка? Нужно узнать, когда пропал ребенок. – И если петь ее всю ночь, тогда уходят страхи прочь. Она выпустила из рук горло ребенка, села, довольная ухмылка растянула лицо. Сделала пару судорожных вдохов. Потом из крошечного динамика донесся едва слышный стук и приглушенный крик: – …ЧТОБЫ ЗАТКНУЛАСЬ, МАТЬ ЕЕ! Мой голос. Это же я по стене врезал. Не надо никакой временной метки, это было снято, когда мы находились в доме. И были в соседней комнате, ждали, когда она оденется.