Над администраторской стойкой сработала световая бомба куда более мощная, чем та, что ослепила покойного столяра. В ней не было звукового элемента. В результате — чудовищная вспышка, после которой все, кто был ближе трех метров к источнику света, упали без чувств. Теперь каждому из них нужно будет пройти длительный курс реабилитации в офтальмологии. Гордин только после этого вышел в коридор. Итак, сейчас все дело только за тем, чтобы пройти по коридору до лестницы в подвал, а оттуда уйти через дворницкую. В коридоре он нажал третью кнопку. Воспламенились дымовые шашки в лифте и на лестничных пролетах. Это чтобы охладить пыл особо ретивых бегунов. Он быстрым шагом пошел по коридору. Все правильно, не надо бежать — надо двигаться спокойно и уверенно. В том хаосе, который сейчас здесь царит, его все равно никто не заметит. А если и заметит, то побежит, как заяц от волка. Комбат выскочил в коридор. В него немедленно кто-то врезался, обхватил руками, завизжал в ухо что-то невразумительное. Рублев попытался оторвать этого бедолагу, но тот обезумел и впал в такую панику, что по цепкости сравнялся с хорошей пиявкой. Борис сбрасывал его руки, но тот успевал схватиться снова. — Мама! — разобрал Борис единственное членораздельное слово в причитаниях несчастного. Делать было нечего — Рублев ударил бедолагу. Ударил по-настоящему — жестко и безжалостно. Тот обмяк, упал. Рублев перешагнул через тело, пробормотав: — Извини, приятель. Не до тебя! Гордин прошел с фонариком коридор до половины, когда с лестницы клубком выкатился человек. Он вскочил на ноги, и стало ясно, что это — женщина. Судя по одежде — горничная. Гордин подумал, что это прекрасный объект для запугивания. Он направил свет себе в лицо и позвал женщину. Та повернулась. Пару секунд она соображала и переваривала увиденное. Потом закричала и бросилась обратно на лестницу. По-видимому, в кого-то там она врезалась, потому что крик захлебнулся в мягком продолжительном стуке. Ох и шлепнулись там! Подполковник и его люди выбрались в коридор и попали в самое русло людской беготни. На втором этаже и так жило человек двадцать, а еще и с третьего набежало примерно столько же. И вся эта перепуганная братия носилась в разных направлениях и орала, сталкиваясь и опрокидывая друг друга. Грачев сразу получил локтем под дых, да так, что оказался на полу. И тут же ему наступили на руку с пистолетом. Судя по хриплым матюгам вокруг, остальным его людям было тоже несладко. — Пробиваемся к лестнице! — заорал подполковник. К сожалению, его совет был воспринят буквально не только оперативниками. Возле дверей на лестничную клетку немедленно возникла нешуточная давка, а оттуда валил густыми черными буклями зловонный дым, и соваться в этот дым не хотел никто. В общем, около выхода на лестницу образовалась чудовищная пробка, в тыльную часть которой уперлись оперативники. Комбат добежал до лестницы и увидел, что дело плохо — из пролетов дымило, как будто туда по недоразумению открыли фабричную трубу. Судя по запаху, кто-то коптил там армейской дымовой шашкой. Соваться в этот дым просто так было глупо. Борис ударил плечом в одну из ближайших дверей. Заперто. Он ломанулся во вторую и буквально влетел в номер вместе с женщиной, как раз собравшейся выбегать. — Убивают! — заорала она. — Кому ты нужна? — проворчал Борис, отталкивая ее и срывая с подушки наволочку. Слабая защита, но лучше, чем никакой. Пустив в ванной струю холодной воды, он намочил наволочку и снова выбрался в коридор. Возле лестничного пролета сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, зажал нос и рот мокрой наволочкой, зажмурился и очень осторожно вышел на лестницу, намертво вцепившись в перила, чтоб никакой шальной придурок не сшиб его с ног. Загреметь с лестницы в таких условиях — это гарантированный каюк. Если не шею свернешь, то задохнешься едкой гадостью из дымовых шашек. Дым между тем расползался по коридорам. Это редкостная гадость — дымовая шашка. Она воняет так, что блевать будет даже тот, кто неделю ничего не ел. Будет выворачивать наизнанку непереносимыми спазмами, выхаркивать внутренности и желчь… Кое-кто уже и начал. Кого-то сложило в пароксизме болезненного кашля, кто-то царапал горло ногтями, будто бы это могло принести облегчение. Гордин спустился в подвал. Он точно знал: в дворницкой есть засада. Только не знал, это оперативники или салабоны в форме. Но кем бы они ни были, надо отдать должное — они оставались на месте. Из дворницкой слышались возбужденные разговоры: — Полезет? — Да хрен его, козла, знает! Будем готовы! — Блин, он человек или нет? — Перестань ныть! Как появится — стреляй. Гордин, усмехнувшись, полез в сумку. Комбат спускался по лестнице и думал, что это один из самых больших подвигов, на которые он пошел в своей жизни. Чтобы в других обстоятельствах он так сделал. Хотя чего зарекаться. Вот сейчас делает — наверняка и в другой ситуации полез бы. Обстоятельства — вот что формирует наш образ действия. Он надеялся только на то, что по лестнице вниз не ломанется кто-нибудь, кто примерно адекватен ему по весу. Тогда ведь можно перила не удержать. Только подумал — и на тебе: на едва пройденную площадку, прогромыхав по ступенькам, кто-то скатился. И, судя по неприятному хрусту, не по-детски приложился. Что-то бедняга себе поломал. Невидимый, отделенный от Рублева стеной дыма несчастный тоненько закричал. Так закричал, что даже было непонятно — мужчина это или женщина. Комбат силой удержал себя от идеи проверить, как он там. Как бы он там ни был, но сейчас ему не помочь. А где-то внизу есть тварь, которая за все это ответит, когда Рублев до нее доберется. Все это время те патрульные и оперативники, что были снаружи, пытались разобраться с происходящим внизу. И беспомощно топтались у лестницы, не имея возможности зайти. Гордин достал из сумки что-то напоминающее пластиковый банан. Дернув за кольцо, он бросил эту штуку в сторону дворницкой и стал считать до пяти. Эта вещь носила поэтическое название «радуга». Действовала она так: вначале следовало шесть коротких вспышек красивых спектральных цветов. А после этого радуга полыхала белым, да так, что человек переставал видеть на добрых полчаса, даже если стоял на солнце. Когда радуга сработала, из дворницкой закричали на три голоса, а кто-то пальнул из пистолета. Пуля взвизгнула, срикошетив о что-то металлическое. Гордин бросился в дворницкую. Там было страшно: трое ментов в форме корчились на полу, зажав руками лица, и стонали. Гордин ворвался, ударил одного ногой, отшвырнул второго, достал ключи. Комбат вывалился из дыма на первом этаже. Его кто-то схватил и повалил на пол. Рублев рванулся, но держали очень профессиональные руки! — Отвалите, кретины! Он в подвале! — крикнул Борис. Послышался удаляющийся топот. Судя по всему, теперь Бориса держали только двое. Гордин осатанело тыкал ключом в скважину, рыча от ярости. Умом он понимал, что ключ просто не подходит, что замки кто-то поменял, ничего не сказав начальству, но эмоции не так-то просто удержать! Наконец, потеряв несколько драгоценных секунд, он успокоился. И понял, что теперь ему предстоит обратная дорога через холл, где полно народу. Ну что же, тем хуже для народа! Он вытащил пистолет и поставил на огонь короткими очередями. Второй рукой снял гранату, сорвал кольцо. Пошел к лестнице наверх. Перед выходом на площадку остановился и швырнул гранату. Из семи человек, бежавших брать Матроса в подвал, не осталось целым никого. Трое первых погибли мгновенно, приняв на себя основной удар взрывной волны и осколков. Гордин пробежал мимо них, стрелой пронесся мимо холла, отметив, что возле администраторской идет непонятная возня. Он на всякий случай дал туда короткую очередь, а потом швырнул вторую гранату на лестницу. Громыхнуло, а сверху закричало несколько голосов. Комбат рванулся, когда над их головами просвистели пули. Оперативники, матерясь, не отпускали. Но когда на лестнице взорвалась граната, когда по всему холлу раскидало обломки досок — руки ментов ослабли. Рублев рванулся еще раз, и его не удержали. На то, чтобы обходиться с этими ребятами гуманно, не было времени. Комбат саданул одному в подбородок открытой ладонью, тот отлетел и упал спиной на журнальный столик. Второму Рублев выбил колено. И побежал за Гординым. Граната позволила подполковнику и его людям прорваться на лестницу — после взрыва внизу перепуганная толпа рванула в противоположном направлении, а кое-кто, судя по хлопнувшим дверям, даже спрятался в подъезде. Гордин пробежал до приемной, миновал ее и, оказавшись в директорском кабинете, подхватил там кресло и бросил в окно. Потом прыгнул следом. И побежал прочь по гостиничному двору, не разбирая дороги. Комбат отстал от него секунд на пять — очень осторожно пробирался по кабинетам, опасался пули в упор или еще какой гадости. Но вот и он выскочил. Огляделся, прислушался. И побежал туда, где в свете фонаря мелькнула полосатая тельняшка. Гордин мчался к условленному месту. Он уже хотел было сбавить темп, но тут оказалось, что за ним кто-то бежит. Шестым чувством Сергей понял, что это не милиционер, не оперативник. Это скорее всего тот отмороженный жилец, про которого ему говорили. Ну что же, его еще ждет неприятный сюрприз, но не здесь и не сейчас. А к Сергею уже подъехала машина, и раздался знакомый голос Ивана: — Ну, ты и пошумел! Я здесь слышал, что ты там вытворяешь. — Жизнь заставит, — ответил Гордин. Комбат только и мог, что бессильно смотреть вслед уезжающей легковушке. Подполковник смотрел по сторонам и чувствовал себя попавшим на войну. По всей гостинице висел мерзкий серый дым, от которого нестерпимо хотелось кашлять. Холл был завален битым стеклом и обломками. Вылетела половина стекол в дверях и окнах главного входа. Судя по доносившимся причитаниям, здесь было немало покалеченных. — Ну что, мать вашу? Мертвый матрос! Привидение с того света? — орал Грачев, размахивая руками. Те, кто еще был в состоянии слушать, слушали. Никто не возражал, не перебивал. Было просто бесполезно. Подполковник схватился за голову, присел на корточки и сказал: — Помощь вызывайте. Врачей! Тут у нас трупов и калек — как на том пароходе! Комбат перевел дух. Конечно, он не собирался бежать за машиной. Это было бы в духе какого-то глупого боевика. Что же, приходится признать: преступники оказались отнюдь не идиотами и сумели провести и наказать буквально всех. Он собрался возвращаться в гостиницу, но тут пришла новая мысль: а ведь все это шоу — это отвлекающий маневр, только по случайности превратившийся в Армагеддон. Изначально не планировалось ни стрельбы, ни гранат. Только обесточить гостиницу, надымить, а потом свалить через дворницкую. Значит, где-то есть настоящая жертва. Комбат подумал, что ею может стать Анна. И что там этот оставленный на охрану мент? Если уж тут один человек прошел через целую толпу! Его и не заметят. Рублев прикинул, что сейчас творится в «Арбате». Нет, соваться туда не следовало ни под каким предлогом. Сейчас с ним разговаривать не станут — отдубасят как сидорову козу — и все! Лучше прийти завтра. А пока проверить, что с Анной. Он вспомнил, что с собой не имел денег. Это лишало его возможности поехать на такси. Но, в принципе, Анна жила не так и далеко. Рублев прикинул, что минут за тридцать он до нее доберется. Он еще не забыл, что такое ночные марш-броски. Размеренно дыша и шепча под нос ритмичный стишок, Комбат побежал по улице. У подъезда Анны он остановился и перевел дух. Как бы то ни было, но являться запыхавшимся как пацан к своей женщине — это дурной тон. Наконец он нажал на кнопку домофона. После нескольких гудков в динамике раздался заспанный голос: — Ну кто там? — Это я, Борис! Несколько секунд было тихо, потом тот же голос, но уже более бодро повторил: — Кто? Какой Борис? — Рублев, Аня! Это я. — Ой, проходи! — воскликнула Анна. Она встретила Комбата на выходе из лифта. Бросилась к нему на шею, обняла, потом отстранилась и поморщилась: