— Какого рода? — нахмурился Артем. — Необычного, скажем так. Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершал. — Ух ты! Комбат, ты все делаешь по-взрослому! Нет чтобы ограничиться кражей мороженого из киоска. Это вообще серьезно? — Да уж куда серьезнее. Самсонов побарабанил пальцами по рулю. — Хорошо. Тогда возникает вопрос: чем и как я могу помочь тебе? — Ты знаешь город, а это сейчас самое необходимое. Собственно, большего и не требуется. Поможешь разобраться с географией, а дальше я сам. — Так уж и сам? — Да все нормально, Артем. Я просто знаю того, кто может ответить мне на все вопросы. Только надо знать, где он живет. Я затем и связался, что ты можешь случайно знать, где у вас в городе паркуется бронированный «мерседес». — Это такая лакированная скотина на половину улицы шириной? — Ага. А что, ты знаешь, о какой машине я говорю? — Дело в том, что бронированный «мерин» в городе только один. Ну, по крайней мере, частный. Надеюсь, что этот твой ответчик на вопросы не работник городского исполнительного комитета? А помимо двух их автомобилей такого класса, есть только еще одна колымага. Ее хозяин — Денис Сильченко. Бизнесмен средней руки. А что делает господин Сильченко на самом деле, про то знает только он. Борис, только не говори, что ты собираешься схлестнуться с Сильченко! — Если понадобится, то схлестнусь — будь уверен. — Ну ты, блин, даешь. Не расскажешь, что произошло? Или это бестактно? Борис отрицательно покачал головой. — Да нет. Ты слышал, что тут вокруг гостиницы «Арбат» происходит? — А кто же не слышал. Комбат коротко рассказал, каким боком он имеет отношение ко всей истории. Рассказал о своих находках, о том, что он первым понял, что вся возня напрямую связана с будущей покупкой гостиницы французами. И, наконец, рассказал о том, как в его номере под кроватью нашли винтовку. — Да, красиво с тобой поиграли, — задумчиво сказал Самсонов. — Значит, думаешь, подстава с этой стороны? — Ну, наверное. Вот я и хочу поговорить с этим иностранцем. А раз он катается на машине Сильченко, то получается, что как-то он с ним связан. Надо спросить. «Мерин» стоит в гараже загородного дома господина Сильченко. Вот и придется туда идти. — Комбат, а может, не надо? Ты оттуда не вернешься! — А как еще ты предлагаешь себя вести? Просто пойти в ментовку и сказать: «Дяденьки милиционеры, я ничего не делал, а все сделал злой француз!» Как думаешь, после найденной у меня винтовки они станут слушать? — Не думаю. — Тогда сделай милость, покажи мне загородный дом Сильченко. Дальше я попробую разобраться сам. Если все будет нормально — я напрошусь к тебе в гости, и мы отметим мое счастливое избавление. — А если не будет? — Оно и так уже ненормально. Хуже просто некуда. Так что терять мне совершенно нечего. — Ну хорошо, тогда я покажу тебе этот дом. Только сначала заедем, я дверь заберу из мастерской. А потом съездим. — С дверью? — Будет маскировка. Ты когда-нибудь видел, чтобы шпионы и спецслужбы разъезжали в машинах с дверями на крыше? — Никогда. — Вот, считай, что это наш главный козырь. Нас примут за каких-нибудь дачников. И все будет как в сказке. — Главное, чтобы «Перехват» не объявили. — Ну, надеюсь, до этого еще не дошло, — ответил Самсонов. Они забрали дверь, Борис помог положить ее на крышу и укрепить там. В таком необычном виде они выехали из города. И они, по словам Артема, были уже где-то совсем недалеко от дома Сильченко, когда впереди вынырнула с какого-то перекрестка здоровенная лакированная корма бронированного «мерседеса». * * * Рич восторженно хлопнул себя по коленям. — Да, они заглотнули наживку! Он мог бы еще продолжать свои восторги, однако в комнате был только он один, а показное веселье перед самим собой — не очень-то типичная штука для здравомыслящего человека. Он нашел четверых недалеких ребят, научил их, что делать, выдал по две сотни баксов на руки. Затрата, в общем-то, мизерная. А пользы — до чертика. Эти придурки мало представляли себе, какие могут быть выплачены деньги за серьезное поручение. Итак, сценарий завтрашнего дня ясен. Он уедет с их временной базы незадолго до налета. Предлог? Найдется. Гордин и остальные все еще слушаются его и считают, что он полностью на их стороне. Потому отъезд на пару-тройку часов проблем не вызовет. А потом Женере и его «солдаты» нападут на церковь. И вряд ли они будут вести разговоры. Да и Гордин со здоровяком Эдуардом тоже вряд ли расположены к сдаче без боя. Так или иначе, им кранты. Теперь только вопрос, как добраться до Женере? Он ведь наверняка захочет выбраться на ликвидацию Гордина. Значит, надо сделать так, чтобы он захотел поехать не туда, а куда-то еще. Но вот как? Француз — не дурак, его не вытащишь в нужное место просто так. А если заставить его приехать в гостиницу? И там устроить очередное появление Черного Матроса! И пристукнуть его к чертям собачьим. Как, как его заманить без всех этих головорезов, которых приведет Сильченко? Самое скверное, что француз не имеет уязвимых точек, его нельзя напугать и заставить подчиняться, надавив на какие-то рычаги. Женере опасен именно тем, что он одиночка. И во Франции тоже. Значит, нельзя похитить его родственников и заставить прийти, куда надо. Рич остудил свой пыл. На такую работу никогда бы не назначили семейного человека. Семья, близкие люди — это не что иное, как ключики к любому замку. Там, где появляются личные привязанности — начинаются провалы и огрехи в деятельности. Рич полагал, и вполне справедливо, что на государственную работу можно ставить только людей одиноких. Причем одиноких не по обстоятельствам, а с самого детства приученных к тому, что каждый окружающий — только вещь, инструмент. К инструментам нельзя привязываться, их нельзя любить. Это должно касаться всех без исключения. Особенно жестким должно быть табу на личную жизнь. Строго говоря, личная жизнь — это недопустимо для государственного деятеля. Только служебные, постоянно меняющиеся женщины. Или мужчины, если государственный деятель — женщина. А то вдруг захватят у кого-то родственника в заложники — и все, страна будет делать то, что сказано преступниками. Взорвут автомобиль с детьми — и одно государство обрушит бомбы на другое. Необходимость именно такого подхода к власти осознается только истинными хозяевами мира — людьми с большими деньгами. Например, таковы Рич и Женере. Люди без привязанностей и якорей, невидимые и неуязвимые. Вот и вопрос: как вызвать Женере одного в нужное место? Рич стал прохаживаться по комнате. В принципе, француза достаточно просто выманить сюда. Вот квартира — она снята три дня назад на поддельный паспорт. Хозяину выплачено за два месяца вперед и деликатно рекомендовано все это время не появляться. Соседи по подъезду — это гадюшник особого порядка. Живое доказательство того, что люди, насильно собранные в одной общности, не способны ужиться в принципе. В этой квартире можно спокойно «гасить» кого угодно. Через три недели, когда трупная вонь просочится на лестницу, кто-нибудь из жильцов вызовет милицию. Тут Рич, мысли которого пошли вразнос, предложил самому себе притормозить и довести до ума то рациональное зерно, которое все-таки проскочило в его рассуждениях. Кажется, он нашел способ дотянуться до Клода Женере. * * * Комбат и Самсонов засели на кухне у Артема. Тот настоял на том, что обещания зайти в гости после удачного выполнения задания — это просто замечательно. Но ведь Рублеву, чисто теоретически, может и не повезти. И даже не в том дело, что он погибнет. А вот — не сложится что-то. И потому Артем настоял на том, что надо все-таки посидеть потрепаться. Спиртного было совсем мало — предстоящее дело не позволяло накачиваться, да и Самсонов еще собирался везти Комбата до дома Сильченко. Попадаться гибэдэдэшникам и тем самым подставлять Комбата никак не входило в планы Самсонова. Ограничились двухсотпятидесятиграммовой фляжкой пшеничной водки украинского производства. Сто с хвостиком на человека — от этого даже перегара не будет. Тем более что водка хорошего завода. Как выпьешь, так сразу чувствуется, что спирт не из опилок или, того похлеще, из извести. Нет, здесь налицо хороший зерновой продукт, очищенный самым надлежащим образом. Самсонов рассказывал, как жил, чем занимался, как развелся с женой, не оправдав ее ожиданий и расчетов на обустройство жизни. Комбат повествовал о своей жизни. Самсонов качал головой, а потом сказал: — Знаешь, майор, похоже, что тебе на роду написано воевать. Всю жизнь, до самой смерти. А может, и с нею сцепишься так, что костлявая убежит. Я поражаюсь людям вроде тебя. Ты лезешь во что не следует. Но как бы хреново было этой стране, если бы не вы! Эх, вот так посмотришь на себя и поймешь: неправильный образ жизни я веду. — Почему неправильный, Артем? Ты что, пошел на неровную дорожку, взял нож и стал резать людей? Или наркотой торгуешь? Нет, дружище, ты тоже живешь как надо. А что не носишься с оружием наперевес, так это ты правильно подметил — судьба у меня такая. Если я кого ненавижу — тот не жилец на этом свете. Потому стараюсь быть добрым. В результате вся отрицательная энергетика выхлестывается на всякую шваль. Наверное, судьба меня выбрала в чистильщики. — Да, может быть, — улыбнулся Артем. — А что, очень похоже. Ты знаешь, в мире все логично. И если кто-то живет так, как живет, значит, он выполняет какую-то программу, данную природой. Кстати. Вот читал я однажды книжку. Она, конечно, странная, но запала мне в душу одна штучка. Есть в мире разные народы. Одни культуру творят, другие просто живут и мало-помалу поглощаются первыми. Как бы разбавляют их кровь, помогают не выродиться. И получаются народы, нации, живут, строят империи. А те потом прогнивают, стареют. но сами помереть не могут. Тогда появляются третьи народы. Их называют в шутку «бичами божьими». Потому что такое чувство, что цель у них только одна: появиться неизвестно откуда, разрушить и исчезнуть, как появились. Ни следа, ни напоминаний — только память людская. Вот как татаро-монголы, к примеру. — И к чему ты ведешь? — А к тому, что я тоже в каком-то смысле принадлежу к таким вот людям. Я просто появился — человек без роду и племени, без твердого прошлого. Вся жизнь — только война с кем-то. И исчезну я когда-нибудь точно так же. Никто и не вспомнит, что был такой Борис Рублев, что он занимался большей частью тем, что крошил всякую погань. — Что-то тебя, командир, на грустные мысли потянуло, — сказал Самсонов. — Будет тебе когда-нибудь покой. Да и, по правде говоря, есть тебе чем гордиться. Ты живешь не как тупой баран. Ты умеешь смотреть на мир с разных сторон от мушки. — Вот! — воскликнул Комбат. — Все дело в том, что я так и не смог прижиться здесь, на «гражданке». Когда мы были на войне — все было просто. Вот свой, вот чужой. А это чужой, но плохо притворяющийся своим. А здесь что получается: есть и чужие, и свои. Но это — нисколько не постоянно. Обстоятельства заставляют людей менять знаки, причем делать это так просто, как менять носки. Сегодня он был друг, а завтра — лютый недруг. И почему? А потому, что ты, например, его любимой собачке не дал нагадить у тебя на коврике. — И все равно не так все страшно! — Вот, блин, что-то я и правда не о том думаю. Надо бы призадуматься, как винтовка в мою комнату попала. Самсонов дернул плечом. — А что тут думать? Если хочешь знать мое мнение по поводу того, кто ее подбросил, то я отвечу: ее подбросила девчонка. Это к гадалке не ходи! — Анна? Откуда такая уверенность? — Ну давай подумаем вместе. Ты ее хорошо знаешь, вы пуд соли съели вместе?